Ласарильо де Тормес. Его удачи и злоключения. Рассказ третий (продолжение)

КАК ЛАСАРИЛЬО ПОСТУПИЛ В СЛУГИ К ДВОРЯНИНУ, И ЧЕМ ЭТО КОНЧИЛОСЬ

   Так прожили мы с хозяином дней восемь-десять. Каждое утро сеньор, приодевшись, выходил гулять. Хоть и был он голоден, как волк, но разгуливал по улицам Толедо важным, неторопливым шагом.
   Зато я бегал по всему городу волчьей рысью и к вечеру добывал пищу для нас обоих. По совести говоря, и у этого господина жилось мне нелегко. После жадных хозяев, которые плохо кормили своего слугу, попал бедный Ласарильо к такому, который вовсе его не кормил и даже сам кормился тем, что слуга его выпрашивал на улице. Но я не жаловался. Этого нового хозяина я даже полюбил. Ведь у него, бедняги, у самого ничего не было, – что же с него спрашивать? Я жалел моего сеньора, и часто готов был сам недоесть, только бы принести ему чего-нибудь посытнее.
   Как-то раз, рано утром, хозяин встал и в одной рубашке вышел на минуту из комнаты. Я взял его камзол и панталоны, сложенные в изголовий постели, развернул их, осмотрел как следует и нашел потертый бархатный кошелек. В кошельке не было ни бланки, ни кварты, ни даже следов бланки или кварты.
   "Вот оно как! – сказал я себе. – Хозяин мой и в самом деле беден, а с голого взять нечего. Слепой и поп морили меня голодом из жадности, а у самих всего было вдоволь. За это я их и ненавидел и, конечно, был прав. Ну, а этого беднягу я могу только жалеть!"
   Дни проходили за днями. Мы с хозяином жили дружно: я трудился, и оба мы были сыты. Но, на несчастье наше, год в тех местах выдался неурожайный. Городские власти приказали всех пришлых попрошаек, бродяг и нищих немедленно изгнать из города.
   "А ежели кто из них после обнародования сего указа попадется на улицах города Толедо, то получит за это сорок ударов плетьми.
   Так объявили власти.
   Дня четыре спустя я увидел из окна большую толпу слепых и нищих. Несчастных вели по улице, подгоняя плетьми. Я испугался до смерти и больше уже не выходил на улицу за подаянием.
   Посмотрели бы вы, как невесело стало у нас в доме! Мы с хозяином проводили время в посте и молчании, не завтракали, не обедали и не ужинали.
   Спасли меня в эти дни от голода мастерицы из соседнего дома. Эти женщины пряли пряжу и шили береты лицам духовного звания. В обеденный час я забегал к прядильщицам во двор, и они давали мне то кусочек хлеба, то пирожок с луком.
   Я что ел в это время мой несчастный хозяин,– я вам сказать не берусь.
   Мне кажется, он ничего не ел.
   Не знаю, куда он уходил из дому и зачем, но только возвращался он еще более худым и печальным, чем был до ухода. Я жалел его от души. Из окна я часто видел, как шагает он вдоль улицы, длинный и тощий, словно породистая борзая. Выходя из дому, мой господин вынимал из кармана соломинку и на виду у всех начинал ковырять ею в зубах, будто он только сейчас плотно пообедал. И все это он делал во имя своей проклятой чести!
   – Несчастливый дом мне попался, – твердил хозяин. – Ты сам видишь, Ласаро, как он невесел, темен и уныл. И все-таки придется терпеть до конца месяца, – ведь я уплатил за него вперед. Прямо не могу дождаться, когда мы с тобой уйдем из этого проклятого дома!
   И вдруг хозяину моему повезло. Неизвестно откуда появился у него реал. Хозяин пришел с этим реалом домой такой счастливый, точно ему подарили во владение все сокровища Венеции. С радостным лицом отдал мне сеньор монету и сказал:
   – Возьми деньги, Ласаро! Смотри, как мы разбогатели! Беги на рынок, накупи хлеба, мяса, вина. Сегодня у самого дьявола глаза лопнут от зависти! И знай, что я уже подыскал для нас новое помещение, мы скоро уйдем наконец из этого дома печали и вечного уныния. Будь проклят и он сам, и тот, кто положил первую черепицу на его крышу! За все то время, что я здесь живу, я не выпил доброго кубка вина, не съел куска жирного мяса и не провес ни одной спокойной минуты – такой мне попался несчастливый дом!.. Но теперь уж нам, надеюсь, повезет. Беги, мой Ласарильо, и принеси скорее мяса и вина, – мы с тобой пообедаем по-королевски:
   Я взял реал, захватил кувшин для вина и побежал на рынок. Наконец-то мы попируем! У меня дух занимало от радости, я бежал изо всех сил и думал только о том, как бы мне получше и повыгоднее истратить этот единственный реал. "Вот счастье и заглянуло наконец к моему господину", говорил я про себя.
   И вдруг навстречу мне повалил народ: кого-то хоронили. Гроб несли на носилках, а вокруг теснились попы и монахи. Я прижался к стене, чтобы дать народу пройти. Пронесли черные носилки, а за ними я увидел женщину в платье вдовы. Она шла и громко причитала.
   – О, супруг мой и господин! – плакала женщина, – на кого ты меня покинул, несчастную? Зачем тебя уносят от меня в дом темный и холодный? В дом печали и вечного уныния? В дом, где не пьют и не едят?
   От этих слов земля задрожала у меня под ногами.
   – Ай-ай! – завыл я. – Несчастные мы с сеньором! Это к нам в дом несут покойника!
   Я растолкал толпу, свернул в боковой переулок и со всех ног помчался домой. Не помня себя, я вбежал в комнату и поскорее закрыл за собой дверь.
   – Держите дверь, сеньор, ради бога держите, не то они сейчас войдут! – закричал я хозяину.
   – Что такое? Неужели идут? – спросил хозяин, вместе со мной налегая плечом на дверь. Мои слова его очень испугали, – видно, он опасался в этот день прихода каких-то нежеланных гостей.
   – Сейчас к нам внесут покойника! – сказал я.
   – Что ты мелешь, Ласаро? Что все это значит? – спросил хозяин.
   – Да, да, к нам в дом несут чужого покойника, сеньор! Я сам слышал, как его жена кричала: "О супруг, тебя уносят в дом уныния и печали, в дом, где не пьют и не едят!.." Значит, его несут к нам, сеньор!..
   Тут мой хозяин начал смеяться и смеялся очень долго, хоть особенных причин веселиться у него вовсе не было.
   Покойника давно пронесли мимо нашего дома, а я все еще стоял у дверей и трясся от страха.
   Насмеявшись досыта, хозяин мой проголодался еще сильнее.
   – Открой дверь, Ласаро! И беги за обедом, – сказал хозяин. – Покойника давно пронесли.
   – Пускай они сначала завернут за угол, ваша милость, – сказал я жалобно.
   Тогда мой хозяин сам отодвинул засов и распахнул дверь.
   – Никого к нам не принесут, Ласаро,– сказал хозяин. – Покойников взад и вперед не носят. Можешь идти спокойно.
   Я побежал на рынок, купил вина и провизии и принес домой. Мы пообедали в тот день на славу. Однако я не находил в самой лакомой пище никакого вкуса; мне все еще вспоминались слова вдовы о темном и холодном доме, и я боялся, что покойника все-таки принесут к нам в дом. Дня три после этого я не мог прийти в себя.
   Так провел я еще несколько дней на службе у дворянина – у третьего по счету и самого бедного из моих хозяев.
   Мне очень хотелось узнать, откуда мой господин родом и зачем он поселился в Толедо. С первого дня своей жизни у него я догадывался, что он здесь чужестранец, так как никто в городе его не знал.
   Однажды, когда мы с сеньором недурно пообедали, он пришел в хорошее расположение духа и разговорился. Точно угадав мое желание, он стал рассказывать о себе.
   – Родом я из Старой Кастилии, – сказал хозяин. – Там у меня есть родовое поместье. Жаль только, что мне пришлось по одному несчастному случаю покинуть родину.
   – По какому же случаю, ваша милость? – полюбопытствовал я.
   – Видишь ли, Ласаро, я не пожелал первым снять шляпу перед одним старым, знатным кабальеро, моим соседом по имению.
   – Дорогой сеньор, – сказал я, – если ваш сосед был старый кабальеро, то разве трудно было бы вам первому поклониться? Голова от поклонов не болит. Ведь все, чем мы с вами кормимся, добыто поклонами.
   – Да, это верно. Но я столько раз кланялся этому старому гордецу первым, что мне это в конце концов надоело, и я решил покинуть родину, чтобы больше не кланяться ему.
   – Пустое, сеньор, – сказал я. – Мне кажется, я-то уж не стал бы считаться поклонами с тем, кто старше меня и знатнее родом.
   – Ты еще молод, Ласаро, – сказал хозяин, – и ничего не смыслишь в делах чести. Честь – все богатство человека благородного происхождения. Я – дворянин и клянусь тебе богом, что если я встречусь на улице с графом и он не раскланяется со мной как должно, то в другой раз при встрече я постараюсь заранее свернуть на другую улицу или зайти в какой-нибудь дом, только чтобы не кланяться ему больше. Дворянин никому ни в чем не уступает, кроме бога и короля, и пуще всего на свете он должен беречь свою дворянскую честь.
   – Вам виднее, сеньор, – сказал я. – Но в наших краях есть такая старинная поговорка: "Не дорога честь, коли нечего есть"'.
   – Это очень грубо, Ласаро; эту поговорку выдумали люди низкого происхождения, – прервал меня мой господин. – Благородный идальго, дворянин чистой крови, бережет честь пуще глаза. Да к тому же я вовсе не беден. У меня есть кусок земли в стране моих предков, в шестнадцати лигах от места моего рождения. Если бы на моей земле построить дома, каждый из них стоил бы не меньше двухсот тысяч мараведи, – ведь дома можно было бы построить просторные и роскошно отделанные. Кроме того, у меня есть голубятня, в которой можно было бы выводить две сотни голубей в год, не будь она разрушена. Много еще есть добра на моей земле, всего и не перечислишь. Но я бросил все свои имения и уехал, потому что люди оскорбили мою дворянскую честь.
   – В этот злосчастный город, – продолжал он, – я прибыл с твердым намерением найти хорошую службу, но вышло не так, как я ожидал. Немало есть в этом городе знатных духовных лиц и князей церкви. Но служить у них нет расчета: святые отцы так скупы! Ввали меня к себе в оруженосцы и дворяне средней руки. У таких служить тоже не сладко: платы никогда не дождешься, да и кормят кое-как. Если же они вздумают одарить тебя, то поднесут дырявый плащ или потертый камзол. Только в свите какого-нибудь знатного дворянина, герцога или графа можно жить сытно и весело. Ах, если бы мне попался такой!.. Уж я постарался бы ему угодить. Я сумел бы приврать ему и польстить не хуже всякого другого. Я стал бы до колик смеяться каждой его шутке, даже если бы она была не слишком остра, и мне никогда бы не пришло в голову сказать моему господину в лицо что-либо неприятное. Я говорил бы это только за глаза. Я отзывался бы хорошо о тех, кого хвалит мой господин, и с осуждением обо всех тех, кто ему не по душе... Будь спокоен, Ласарильо, уж я-то знаю, как понравиться знатному сеньору... Да только вот не везет мне, – до сих пор я не встретил достойного меня сеньора.
   Так говорил мне хозяин, жалуясь на свою несчастную судьбу.
   И вдруг к нам в дверь громко постучали. Я открыл, и в комнату вошло двое людей: владелец нашего дома и какая-то старуха. Они в один голос стали требовать с нас платы: он – за помещение, она – за постель. За два месяца они насчитали столько, что мой хозяин не мог бы расплатиться с ними и за целый год: больше двенадцати реалов! Однако мой сеньор не растерялся, он сказал этим людям, что у него в кошельке только крупные деньги, и он должен разменять их на рынке. Пускай добрые люди зайдут к нему за деньгами по-позже. Он заплатит им и за дом, и за постель, и даже за конюшню, которой он не пользовался.
   С этими словами сеньор накинул плащ и ушел из дому.
   Владелец дома и старуха послушались моего дворянина и пришли попозже. Но тут оказалось, что они пришли слишком поздно: дворянин больше не вернулся.
   В первую ночь я побоялся остаться один в доме и убежал ночевать к соседкам-прядильщицам. Утром хозяин дома со старухой пришли опять.
   – Сеньора нет, – сказали им прядильщицы. – Вот его слуга, у него есть ключ от дома.
   Люди стали расспрашивать меня, но я ответил им, что ничего не знаю.
   – Я думаю, мой господин просто убежал от вас, так как у него не было денег, – чистосердечно сказал им я.
   Старуха побежала за писцом, а мужчина привел альгвасила. Позвали свидетелей, у меня взяли ключ, и все вошли в дом, чтобы описать имущество дворянина.
   Люди обошли все комнаты, но ничего не нашли. Всюду было пусто.
   – Где же вещи твоего господина? – спрашивали меня. – Где его ковры, сундуки, подушки, утварь, одежда?
   – Не знаю, – отвечал я.
   – Они успели спрятать! – закричала старуха. – Господин альгвасил, возьмитесь за этого мальчика, он знает, где имущество сеньора. Мальчишка, наверно, сам помогал таскать и прятать.
   – Да, да, допросите слугу! – закричали все.
   Альгвасил подступил ко мне и взял меня за ворот.
   – А ну-ка, парень, говори прямо, где добро твоего хозяина? Не скажешь, я сейчас же отведу тебя в тюрьму!
   Я очень испугался и даже заплакал.
   – Хорошо, я все скажу вам! – обещал я.
   Писец сел на скамью, взял большой лист бумаги и очинил гусиное перо, чтобы записать все, что я расскажу.
   – Ну, мальчуган, говори! – сказал писец. – Не бойся, выкладывай нам все по порядку. Какое имущество есть у твоего господина?
   – Люди добрые, – сказал я, дрожа всем телом, – у моего господина есть кусок земли, на котором можно построить прекрасный дом в двести тысяч мараведи, – он сам мне это говорил. И еще есть сломанная голубятня на две сотни голубей...
   – Ага! – закричали все вокруг. – У него есть земля! Значит, можно продать землю и взыскать с него долги. Где находится земля твоего господина? Говори, мальчик!
   – В шестнадцати лигах от того места, где он родился, – ответил я.
   – А где он родился?
   – В стране своих предков.
   – В стране своих предков?.. И это все, что ты знаешь?
   Тут писец и альгвасил начали громко хохотать и хохотали добрых полчаса. А хозяин нашего дома и старуха разозлились и стали меня толкать в спину и в бока. Но я ничего больше не мог им сказать, потому что сам ничего не знал.
   – Оставьте этого ребенка! – сказали прядильщицы. – Он ничего не знает. У дворянина он живет недавно и ни в чем не виноват. К нам мальчик часто приходил поесть, хозяин его никогда не кормил.
   Альгвасил приказал отпустить меня на свободу, но я не ушел и остался посмотреть, что будет дальше. А дальше было вот что: альгвасил и писец вместе набросились на хозяина дома и старуху и стали требовать с них денег за потерянное время и за труды. Хозяин со старухой кричали, что не станут платить, так как не получили с постояльца ни одной бланки. А писец и альгвасил кричали, что они упустили другие дела и доходы и поэтому требуют не меньше двух реалов.
   После долгих и бесплодных споров альгвасил решил взять в уплату тощий тюфяк, который принадлежал старухе. Он взвалил тюфяк на плечи и потащил его на улицу. Но этим дело не кончилось. Старуха вцепилась в тюфяк с одного угла, хозяин с другого, а писец с третьего. Так они и ушли все вчетвером, громко крича и бранясь. Бедный тюфяк! Я думаю, что в конце концов он поплатился за долги моего хозяина жизнью: его разорвали в клочья.
   Так покинул меня мой третий хозяин. Больше я его никогда не видел.
   Размышляя о своей горестной судьбе, я не раз повторял про себя:
   – О Ласаро! Все у тебя не так, как у других! С тех пор, как стоит мир, слуги убегают от своих хозяев, а с тобой случилось наоборот: не ты убежал от хозяина, а хозяин убежал от тебя!

Перевод с испанского и обработка Э. Выгодской.
Рисунки Мориса Лелуара.