Ласарильо де Тормес. Его удачи и злоключения. Рассказ третий
КАК ЛАСАРИЛЬО ПОСТУПИЛ В СЛУГИ К ДВОРЯНИНУ, И ЧЕМ ЭТО КОНЧИЛОСЬ
С помощью добрых людей я потихоньку добрался до славного города Толедо. Недели через две зажила моя рана. Пока я ходил в перевязках, мне еще подавали кой-какую милостыню, но едва только вылечился, – все стали говорить:
– Ты уже здоров, бездельник! Не ленись, ищи себе хозяина.
"А где его найдешь? – думал я. – Господь не позаботился сотворить по хозяину для каждого слуги".
Я бродил от одной двери до другой, едва волоча ноги, но подавали мне самую малость. И тут случай столкнул меня с одним дворянином.
Дворянин шел по улице степенным шагом, прилично одетый и хорошо причесанный. Он посмотрел на меня, а я на него, я поклонился, а он спросил меня:
– Чего тебе надо, мальчик? Не ищешь ли ты службы?
– Да, ваша милость! – ответил я.
– Если так, то ступай за мной! – сказал дворянин, – и благодари бога, что он послал тебе навстречу меня. Должно быть, ты сегодня хорошо помолился.
Я пошел за дворянином, радуясь в душе и благодаря бога. И по платью своему и по повадке дворянин показался мне именно тем хозяином, какой мне был нужен.
Было еще утро, и мой новый господин повел меня за собою через весь город. Мы проходили мимо рынков, где продавали хлеб, мясо, рубцы, печенку, горячие пирожки, груши, тыквы, апельсины. Я только и ждал, что вот-вот хозяин остановится перед лавкой и нагрузит меня разной снедью – время было как раз такое, когда обыкновенно запасаются провизией к обеду. Но мой дворянин, все ускоряя и ускоряя шаг, проходил мимо рынков.
"Должно быть, он не находит здесь ничего по своему вкусу, – подумал я, – и хочет купить все, что ему нужно к обеду, в другом месте".
Так ходили мы с ним по улицам, пока не пробило одиннадцать часов. Тогда хозяин вошел в собор, и я вслед за ним. Терпеливо выстоял мой хозяин всю обедню и не ушел, пока служба не кончилась и народ не стал расходиться. Тогда и мы вышли из собора и быстрым шагом пустились обратно через весь город.
Я бежал вслед за хозяином и даже радовался тому, что мы не задерживаемся перед лавками. "Какой заботливый сеньор мне попался: наверно, у него все уже давно закуплено и лежит наготове дома!" – думал я.
А есть мне хотелось до смерти, да и бедный мой желудок не на шутку нуждался в подкреплении.
На башне пробило час пополудни. В эту самую минуту мы подошли к дому, перед которым мой дворянин остановился. Сбросив с плеча плащ, он вынул из рукава ключ и отпер низкую калитку. Вход был такой темный и мрачный, что мне даже стало страшно, но когда мы вышли из-под свода ворот, нам открылся небольшой, чистый дворик, окруженный галереей. Комнаты оказались довольно светлыми, но только совсем пустыми.
– Чистые ли у тебя руки, мальчик? – спросил хозяин.
– Чистые, ваша милость! – ответил я.
– Встряхни этот плащ и сложи его хорошенько!
Мы вдвоем встряхнули плащ. Хозяин сдул начисто пыль со скамьи, положил на нее плащ и после этого сел на скамью сам.
– Откуда ты родом, мальчик, и как попал в этот город? – спросил хозяин.
Я стал рассказывать ему свою жизнь во всех подробностях и говорил очень долго, – дольше, чем мне того хотелось. А сам все время думал, что в эту пору дня лучше было бы собирать на стол да подавать суп, чем заниматься разговорами. Но все же я старался отвечать на вопросы хозяина как можно добросовестнее. Я, правда, промолчал о некоторых своих недостатках, но зато вдвое приукрасил достоинства.
После этого мы немного посидели молча. Хозяин не вставал с места сам и меня ни за чем не посылал. Я видел в этом плохую примету: было уже почти два часа дня, а мой дворянин заботился о пище не более, чем покойник. Я стал рассматривать комнату; входная дверь была заперта на ключ, и нигде в доме, ни рядом, ни сверху, не было слышно шагов живого человека. Я видел одни только голые стены; в комнате не было ни стула, ни стола, ни табуретки, ни даже деревянного сундука, какой был у моего второго хозяина, попа. Дом казался заколдованным.
Помолчав, дворянин спросил:
– Ты уже поел сегодня, мальчик?
– Нет, сеньор! – с живостью ответил я. – Когда я встретил вашу милость на улице, не было еще восьми часов утра.
– А я уже позавтракал до той поры, хоть и было рано, – сказал хозяин. – Надо тебе сказать, что, закусив рано утром, я до вечера обхожусь без еды. Тебе придется немного потерпеть, ужинать мы сегодня будем поздно.
При этих словах хозяина я едва не лишился чувств, – не столько от голода, сколько от огорчения. Как неизменно враждебна ко мне судьба! Снова вспомнились мне все мои беды, и я стал заранее оплакивать предстоящие мне новые лишения. Вспомнил я, как долго не решался уйти от попа, хоть был он и зол и скуп; как боялся попасть к хозяину еще худшему. Думая об этом, я в душе проливал слезы над своим нерадостным прошедшим и заранее оплакивал печальный и близкий конец бедного Ласарильо, но, желая понравиться хозяину, я утаил от него свои печальные мысли и сказал бодро:
– Я еще очень молод, сеньор, и потому не слишком забочусь о еде. Среди моих сверстников я всегда отличался самым нетребовательным желудком. За это меня постоянно хвалили все хозяева, у которых я служил.
– Прекрасная добродетель! – сказал мой дворянин. – За это и я тебя буду любить, мальчик. Только свиньи жрут, не зная меры; человек должен быть умерен в еде.
"Понимаю, понимаю тебя, хитрец! – сказал я про себя. – Да будь она проклята, эта добродетель, которую все хозяева почему-то ищут в своих несчастных слугах".
Я сел на пол в уголку у двери и вытащил из-за пазухи несколько кусков хлеба. К счастью, я успел их выпросить Христа ради еще до встречи с новым хозяином. Мой дворянин увидел у меня в руках хлеб и сказал:
– Что это ты ешь, мальчик? Поди-ка сюда!
Я подошел к нему и показал хлеб. Всего было у меня три куска. Хозяин выбрал себе самый большой и самый свежий и сказал:
– Клянусь жизнью, этот хлеб на редкость хорошо испечен!
– Не так уж хорошо, сеньор, – сказал я.
– Нет, нет, прекрасный хлеб! – сказал хозяин. – Где ты его достал? Чистыми ли руками его месили?
– Не могу ручаться, сеньор, – ответил я, – только мне этот хлеб вполне по вкусу.
– Итак, да поможет нам господь, – сказал мой бедный хозяин, поднося хлеб ко рту и впиваясь в него зубами не менее яростно, чем я в свой кусок.
– Клянусь честью, это очень вкусный хлеб! – сказал хозяин.
Тут я понял, на какую ногу хромает этот важный сеньор.
"Не зевай Ласарильо! – сказал я себе. – Если хозяин прикончит свой кусок раньше тебя, придется поделиться с ним и остальным хлебом!"
Не глядя друг на друга, мы с хозяином принялись работать зубами изо всех сил и доели хлеб в одно и то же время. Дожевав последнюю корочку, хозяин собрал все крошки со своего бархатного камзола и высыпал их себе в рот. Потом пошел в соседнюю комнату, принес оттуда старый кувшин с отбитым горлышком, отпил из кувшина сам и предложил мне.
Тут мне захотелось показать хозяину свою умеренность.
– Нет, сеньор, я вина не пью, – сказал я.
– Это вода, – объяснил хозяин. – Пей смело, мальчик!
Я взял кувшин и отпил немного. После такого обеда жажда меня не слишком мучила.
До позднего вечера мы просидели с хозяином в пустой комнате. Он расспрашивал меня о разных вещах, а я отвечал ему как умел.
Потом хозяин новел меня в соседнюю комнату и сказал:
– Посмотри, Ласаро, как стелют у меня постель. В другой раз ты должен сам уметь ее постелить.
Я стал у одного конца скамьи, хозяин – у другого, и мы с ним вдвоем приготовили постель. Готовить, в сущности, было нечего: на голую скамью мы положили камышовую плетенку, а на плетенку – слежавшийся тюфяк, больше похожий на седло, чем на тюфяк. Он был так тощ, шерсти в нем было так мало, что, сколько мы ни взбивали его, он не стал мягче. Из жесткого, как известно, трудно сделать мягкое. Мы положили тюфяк на плетенку, и тут все прутья плетенки проступили сквозь него, как ребра у чересчур тощей свиньи. На тощий тюфяк мы положили не менее тощую подушку. В конце концов постель была готова. К тому времени совсем уже стемнело, и хозяин мне сказал:
– Уже ночь, Ласаро, а от нас до рынка очень далеко. К тому же в этом городе много воров, и ходить по ночам здесь опасно. Потерпи как-нибудь до утра, а утром, с божьей помощью, мы займемся своим хозяйством. До сих пор я, признаться, не заботился о припасах, потому что жил один и не обедал дома. Зато теперь уж мы устроимся как следует.
– Сеньор! – сказал я, – пускай ваша милость не беспокоится обо мне. Я могу провести без пищи и ночь и две, если понадобится.
– Прекрасное качество! – сказал мой хозяин, – и очень полезное для здоровья. Ты ведь знаешь правило: кто меньше ест, тот дольше живет.
"Если так, то я, значит, никогда не умру", – подумал я. Это злосчастное правило я всегда строго соблюдал и боюсь, что мне придется остаться верным ему всю жизнь.
Мой дворянин лег в постель, подложив себе под голову панталоны и куртку, а мне приказал лечь у него в ногах. Я лег, но кто-то проклял, должно быть, мой сон: прутья плетенки и мои худые ребра всю ночь воевали друг с другом и не давали мне уснуть. Ведь от болезни, лишений и голода на костях у меня к тому времени не осталось ни фунта мяса. К тому же в тот день я почти ничего не ел, а сон не идет к тому, кто лег голодным. Я лежал тихо, боясь пошевельнуться, чтобы не разбудить хозяина, и проклинал свою несчастную судьбу.
На утро мы поднялись рано, и хозяин мой принялся трясти, чистить и выколачивать свои панталоны, куртку, камзол и плащ. Я усердно помогал ему, а потом подал воду для умывания. Хозяин оделся, тщательно причесался, еще раз отряхнул плащ и, наконец, продел в портупею свою шпагу.
– Ты не знаешь, Ласаро, что это за шпага! – сказал он. – Я не отдам ее ни за какие сокровища в мире. Из всех толедских клинков, которые сделал знаменитый мастер Антонио, это – лучший. Посмотри!
Дворянин вытащил свою шпагу из пожен и провел пальцем по клинку.
– Полюбуйся, Ласаро! Этой сталью я могу проткнуть насквозь самую толстую кипу шерсти!
"А я своими зубами, хоть они и не стальные, берусь прокусить каравай хлеба в четыре фунта!" – подумал я про себя.
Хозяин сунул шпагу в ножны, опоясался, надел шляпу и обернул запястье четками. Потом, выпрямившись и гордо откинув назад голову, направился к выходу. Полу плаща он перебросил через левое плечо и уперся в бок правой рукой. Так мой хозяин вышел на улицу. На прощанье он мне сказал:
– Я иду слушать мессу, Ласаро. Ты присмотри здесь за домом, застели постель, принеси кувшин воды с реки. Да не забудь запереть дверь на ключ, не то нас могут обокрасть. Ключ повесишь вот тут, на крючок, чтобы я мог найти его, если приду раньше тебя.
И мой хозяин пошел вдоль по улице с таким благородным видом и важной осанкой, что его можно было бы принять за ближайшего родственника самого графа Аркосского или, по крайней мере, за графского камердинера.
"Как хорошо все устроено в мире! – подумал я. – На каждую болезнь есть свое лекарство. Кто, встретившись с моим дворянином, не подумает, что он сытно поужинал с вечера, выспался на мягкой постели и успел уже сегодня отлично позавтракать?
Кого не обманет это приличное платье, щегольской плащ и гордый вид? Кто поверит, что этот благородный господин ничего не ел за ужином, кроме сухого нищенского куска хлеба, который его слуга Ласарильо вчера выпросил на улице и весь день таскал за пазухой? Кто поверит, что сегодня утром, вымыв лицо и руки, этот дворянин утерся полой своего плаща, так как у него нет полотенца? Никто, конечно, и не подозревает об этом. И сколько на свете таких же, как он, безрассудных людей, которые готовы вытерпеть что угодно во имя своей глупой чести!"
С такими мыслями я стоял у двери и смотрел, как мой хозяин, гордо подпершись рукой, идет вдоль длинной, узкой улицы. Потом я вернулся в дом и быстро обшарил его от чердака до погреба, но ничего не нашел. Тогда я застелил жалкую хозяйскую постель, взял кувшин и побежал на реку. Возле реки, сквозь ограду одного из садов, я увидел своего господина. Он гулял по саду с двумя нарядными дамами и, видно, говорил им какие-то любезности.
Я пошел своей дорогой, набрал воды в кувшин, а потом стал искать, чего бы поесть. По пути я подобрал несколько капустных кочерыжек и с жадностью съел их. Больше ничего мне на этот раз найти не удалось. Побродив по улицам, я вернулся домой, поставил кувшин на место и хотел было подмести комнаты, но не нашел метлы. Тут я стал думать, чем бы мне заняться. В пустом доме делать мне было ровно нечего. Я сел на скамью и стал дожидаться своего господина. Может быть, он к полудню придет и, на счастье, принесет чего-нибудь поесть? Но хозяин мой не возвращался. Пробило два часа, а его все не было. Тогда я запер дверь, повесил ключ на крючок в указанном месте и снова пошел на улицу. Дольше я уж не мог терпеть голод. Сложив руки на груди и подняв глаза к небу, я начал тихим и слабым голосом просить подаяния у дверей чужих домов.
Эту науку я всосал с молоком матери, – я хочу сказать, что мой великий учитель – слепой – был мне матерыо в этом ремесле. На городских часах еще не пробило четырех часов, как у меня уже было добрых четыре фунта хлеба в брюхе да еще два в рукавах и за пазухой. И это несмотря на то, что народ в этом городе был не слишком щедр, а год выдался неурожайный. Наконец, я побежал домой и по дороге еще успел попросить милостыню в рядах, где продают мясные обрезки. Одна добрая женщина, пожалев меня, подала мне вареное телячье копыто и немного требухи.
Когда я вернулся, мой дворянин был уже дома. Его плащ лежал на скамье, бережно сложенный, а сам дворянин шагал взад и вперед по внутреннему дворику. Когда я вошел, он сразу ко мне повернулся. Я думал, хозяин станет бранить меня за то, что я пропадал так долго. Но хозяин и не подумал меня бранить. Он только опросил, где я был.
– Сеньор, – ответил я, – я сидел дома до двух часов и ждал вас, а ваша милость все не приходили. Тогда я пошел по городу и попросил еды у добрых людей. Вот что они мне дали.
И я показал хозяину вареную требуху и хлеб. Мой дворянин нисколько не рассердился.
– А я ждал тебя к обеду, – небрежно сказал он, – не дождался и пообедал без тебя. Ты правильно поступил, Ласаро, ибо лучше просить, чем красть. Только смотри, чтобы никто не узнал, что мой слуга просит милостыню, – от этого может пострадать моя честь. Надеюсь, это останется тайной; к счастью, никто не знает меня в этом проклятом городе, – лучше бы я его никогда не видал!
– Не беспокойтесь, сеньор, никто не узнает, – ответил я. – А если кто и спросит меня не к месту, то и я отвечу невпопад.
– Вот и хорошо. Ну, а теперь ты можешь есть свою добычу, грешник. Надеюсь, Ласаро, мы скоро с тобой разбогатеем. До сих пор мне все не было удачи; я думаю, это потому, что дом мне попался такой несчастливый. Может быть, он построен на заклятой земле... Есть же такие дома, – они приносят несчастье Тому, кто в них поселится. Жаль, что я заплатил за него вперед. Но едва только кончится месяц – мы с тобой уйдем отсюда. Пускай этот дом хоть даром мне отдают, – я не останусь!
Выслушав сетованья хозяина, я сел на краешек скамейки, вынул хлеб, требуху и начал есть. Украдкой я посматривал на несчастного сеньора, а он не сводил глаз с полы моей куртки, на которой я, вместо скатерти, разложил снедь. Мне было очень жалко моего хозяина, я-то хорошо знал, что чувствует он в эту минуту, так как и мне не раз случалось испытывать то же самое. Я бы охотно предложил ему поесть вместе со мной, но боялся, что он откажется: ведь хозяин всего, несколько минут назад похвастался, что уже успел пообедать. А как бы славно он мог подкрепиться!.. На этот раз у меня закуска была получше, чем вчера, и сам я не так был голоден, как накануне.
Должно быть, мой дворянин думал в это время то же, что и я. Едва я принялся за еду, как он перестал шагать по двору и подошел ко мне.
– Знаешь, Ласаро, – сказал он, – ты с таким аппетитом ешь, что всякому, кто смотрит на тебя, твоя еда кажется очень вкусной и заманчивой, даже если человек плотно пообедал.
"Это не мой аппетит, а твой делает мою еду заманчивой!" – подумал я.
Но мне хотелось выручить беднягу, и я сказал:
– На хорошей дудке всякий сыграет хорошо. Этот хлеб, сеньор, достаточно свеж, а телячье копыто прекрасно сварено: я уверен, они придутся по вкусу кому угодно.
– Это телячье копыто?
– Да, сеньор, телячья ножка с копытом.
– А знаешь, Ласаро, ведь это самое мое любимое кушанье. Я не променял бы его даже на жареную индейку!
– Отведайте, сеньор, и вы увидите, что это действительно очень вкусно.
Я сунул хозяину в руку четыре куска белого хлеба и телячье копыто. Он уселся рядом со мной на скамью и стал есть, обгладывая каждую косточку не хуже, чем это сделала бы его борзая.
– Да, – сказал мой дворянин, – вот с луковым соусом это было бы необыкновенное кушанье.
"Твой аппетит лучше любого соуса", – подумал я.
Кончив есть, мой хозяин вытер губы.
– Право, Ласарильо, – сказал хозяин, – я с таким удовольствием закусил сейчас, словно с утра у меня во рту не было ни крошки...
"Пошли мне господь столько хороших дней, сколько правды в этих словах!" – подумал я.
Я подал хозяину кувшин с водой.
Мы запили вареную телятину и завалились спать, очень довольные закуской и друг другом.
Перевод с испанского и обработка Э. Выгодской.
Рисунки Мориса Лелуара.