Сколько лет школе? (Из истории школьного образования в России: первая половина XVIII в.)

   В самом деле – сколько лет вашей школе?
   Когда она построена, это легко узнать. Спросите учителя или директора, они скажут. Есть школы совсем новенькие, может быть, только что открытые, стены еще краской пахнут. Каждый год строят много новых школ. А есть старые, даже такие, которым по пятьдесят, а то и по сто лет. Однажды я был в Смоленске в очень старой школе: она отмечала свое 150-летие.
   В музее этой школы висят портреты замечательных ее учеников, и кажется удивительным: как будто все жители Смоленска прежде учились именно в этой школе и ни в какой другой. Потом оказалось, что так и было. Просто до революции в этой школе помещалась гимназия, единственная на весь Смоленск. В каждом городе, который прежде был центром губернии, почти наверняка сохранились такие старые школы, бывшие гимназии.
   Когда была построена школа, узнать легко.
   А когда она была устроена так, как сейчас?
   Когда все это появилось: классы, классные доски, отметки, дневники, школьные правила, расписание уроков, педагогические советы, библиотеки и кабинеты, учебники, уроки на дом? И кто все это придумал?
   Возможно, кто-то считает, что так было всегда, или, скажем, тысячи лет. А другим, наоборот, кажется, что все появилось совсем недавно, а раньше ничего не было – ни школ, ни библиотек, ни кабинетов.
   На самом деле школа стала похожей на школу ни давно, ни недавно, а двести лет назад. Точнее, почти двести лет – в 1786 году. В этом году произошло одно событие, которое...
   Но не будем торопиться. Сначала заглянем в школу начала и середины восемнадцатого столетия.
   Легко сказать, заглянем!
   Представьте себе, что посреди учебного года ваши родители решили переехать в другое место. Из Москвы в Новосибирск, или из Рязани в Челябинск, или из села Александровки в Тамбов. Вся семья переезжает, и, значит, вам надо менять школу. Но куда бы вы ни приехали, в Новосибирск, в Тамбов или в село Александровку, в какую бы школу вы ни попали, вы сможете поступить в тот же класс, в котором учились, и сможете продолжать учение по тем же книгам.
   А в те, старые времена, двести, двести пятьдесят, триста лет назад, было не так.
   Все школы были разные. Читать-писать, конечно, учили всюду, а вот другие предметы, если они были, в каждой школе вводили по своему усмотрению. И порядки в каждой школе устанавливали свои.
   Например, на юге страны можно было попасть в школу, внешне похожую на нынешнюю. Только вместо парт – столы и скамейки, вместо одной большой доски на всех – маленькие доски на несколько человек. На столах – чернильницы и гусиные перья, линейки, и в руках учителя – большая линейка (ее называли "ферула"). Это линейка не для черчения: ею учитель бил нерадивых учеников по рукам. Все ученики сидели в классе не просто, кто где сел, а по успехам. Кто хуже учился, тот сидел позади всех или у дверей, на неудобном месте. А лучший ученик в классе сидел за особым столом, впереди, и назывался "император". Он помогал учителю: спрашивал уроки, ставил отметки. "Император" садился на свое место с особыми церемониями, все ученики обязаны были оказывать ему уважение. Когда "императора" назначали, ученики хором славили его, пели: "Здравствуй, новый император!"
   Но таких школ были единицы. Большинство детей из небогатых семейств училось в "школах мастеров грамоты". "Мастер грамоты" – это не учитель, это или отставной солдат, или старый чиновник, потерявший свое место, или грамотный крестьянин, или дьячок, прислуживавший в церкви во время богослужения, – словом, любой человек, каким-то чудом выучившийся читать (а писать – не всегда). Он набирал около десятка ребят и учил их своему нехитрому искусству или у себя дома, или, если дело было в деревне, в разных избах по очереди: сегодня в одной, завтра в другой, послезавтра в третьей. За это учение родители платили ему небольшие деньги, с того он и жил, этот "мастер грамоты".
   Сохранились воспоминания, как была устроена одна из школ. Она помещалась в низенькой лачужке с четырьмя окнами. Кроме кухни, в доме была всего одна комната, разделенная пополам. В первой половине учились, во второй жил учитель с семейством. Уроки (тогда говорили "классы") начинались в седьмом часу утра и продолжались до начала одиннадцатого часа. Потом ученики уходили обедать, возвращались в школу в час и опять занимались до шести часов (летом) или до четырех (зимой). Каникул не было, уроков на дом не задавали, потому что ни у кого не было книг, по которым, можно было бы делать уроки. Книги стоили очень дорого.
   Ученики являлись в класс в чем попало: летом босые, зимой в тулупах. Учитель носил байковый сюртук. Перед уроком все молились. Считалось, что есть святые, которые особенно благоволят к ученикам, потому что в детстве эти святые сами учились с трудом – были "косны на понимание". Если дело шло плохо, мальчик прерывал долбежку и молился этим святым, просил их заступиться.
   Учитель приходил в класс с собакой по кличке Барсук. Пес лежал спокойно в углу и ждал своего часа, пока кого-нибудь вызовут отвечать. Тогда Барсук вставал и, не торопясь, подходил к столу отвечавшего. Учитель был строгий, отвечали ему стоя навытяжку – упаси бог шелохнуться! Вот этим и пользовался Барсук: он "прехладнокровно", как пишет автор воспоминаний, вытаскивал из открытого ящика под столом кусок пирога, припасенного учеником на завтрак, и лениво уходил на свое место в угол.
   После обеда учитель очинивал всем гусиные перья, ученики принимались за чистописание, а учитель спал. Спал он тут же, на скамейке. Если он уходил в свою комнату, все равно в классе было тихо, потому что все знали: в перегородке просверлены дырки для наблюдения.
   Были школы получше: их обычно устраивали богатые помещики. Например, в многочисленных имениях князя Куракина созданы были не просто школы, а даже интернаты, как мы сказали бы сейчас. Князю нужны были грамотные люди: приказчики, писари, старосты, вот он и учил детей, "чтоб к службе впредь годиться могли". При школе, кроме учителя, жила женщина – кухарка и прачка. Она кормила и обстирывала ребятишек. На кухне – квашня, чашки, ковши, ложки, жбан для кваса, ведра, сита – все, что нужно. Школьникам полагалась одежда: овчинная шуба на три года, серый суконный кафтан на два года, сермяжные штаны, холстинные рубашки и портки, красный кушак, шляпа или шапка, шерстяные или нитяные чулки, рукавицы или "вариги", суконные онучи, лапти, "коты" или сапоги и платки: два на шею и два носовых.
   Князь лично следил за успехами своих будущих слуг. Каждый год учитель посылал ему образцы письма школьников.
   Но, видно, жилось ребятам не слишком хорошо. Об этом можно судить по жалобе, которая сохранилась в княжеском архиве. Ее прислали ученики Ошурковской школы 26 июля 1781 г. (село Ошурково – в сорока пяти верстах от Зубцова). Вот эта жалоба на старосту Попова:
   "Бьют челом Тверской вашего сиятельства вотчины школьники Иван Гаврилов, Никифор Никитин, Еким Иванов, Денис Митрофанов, Егор Родионов и милости у вашего сиятельства просим, сироты, на Кузьму Попова. Находимся мы, ваше сиятельство, в школе и тако претерпеваем мы, нижайшие, тягости немалые".
   Дальше рассказывается суть дела: солдатка, приставленная к школьникам, ничего не делает, только печь топит; она все время жалуется на школьников старосте Попову, "возмущает", настраивает его против ребят и с каждой квашни таскает Попову по хлебу. "И от того возмущения солдатки он, Попов, нас всегда бьет напрасно... Также и во пьянстве всегда нас разгоняет, в прошлом году пьян сий школьнику Егору Иванову, Денису Митрофанову, Кириле Митрофанову проломил голову... По лету мы, нижайшие, на Попова работаем, яко подлые его крестьяне, в саду дороги чистим и гряды копаем, капусту поливаем, из погреба грязь таскаем, гусей и уток пасем, а как в лесу грибы и орехи поспеют, то он нас повседневно посылает, а из того нам участку (то есть доли) не бывает, но сверх оного зимой ребят его качаем и на руках носим, отчего мы, сироты, науку грамоты забываем и той несносной тяготы нести не можем".
   Неизвестно, как откликнулся князь на жалобу, но в расходных книгах села Ошуркова есть такая запись: дескать, куплено два замка – "Один к чулану, а другой к цепи для сажания школьников, дано за оба 9 коп.".
   Может быть, князь и наказал старосту Попова, а может, дело кончилось тем, что жалобщиков посадили на цепь...
   А как, интересно, учились грамоте дети самого князя? В какую школу они ходили?
   А ни в какую. Богатые люди, дворяне, помещики, как правило, нанимали для своих детей домашних учителей. У кого было поменьше средств, тот нанимал семинариста из духовной семинарии или "мастера грамоты", а у кого денег побольше, тот приглашал учителя-иностранца. Иностранцы, французы и немцы, были особенно желанны для роли домашних учителей: они должны были учить дворянских детей свободно разговаривать на французском или немецком языках. Ведь в высшем свете больше говорили по-французски, чем по-русски, так было принято. Рассказывают, что при дворе императрицы Екатерины II только два человека знали русское правописание: князь Потемкин и граф Безбородко. Остальные предпочитали писать по-французски, в русской грамоте они были не сильны.
   Учителей из-за границы требовалось много. А где их взять? В кадетский корпус (это учебное заведение для будущих офицеров) выписали из Франции восемь лакеев. Едва они приехали в Россию, как тут же и разбежались: их всех наняли домашними учителями французского языка. Неважно было: учитель, лакей ли, седельщик или портной – лишь бы француз, сгодится. Один расторопный финн объявил себя французом, нанялся в богатый дом и стал обучать детей помещика вместо французского родному своему финскому языку. Пока папаша заподозрил подвох, прошли годы, дети выучились не тому языку, какому нужно было.
   В самых богатых домах учителя жили по-барски. Вот договор, подписанный графом Головиным в 1726 году:
   "Я, нижеподписавшийся, заключил это условие с французом Генрихом Жаком Пираром, которого нанял в гувернеры к моим детям на два года; в продолжение этого времени вышеозначенный Пирар будет обучать моих двух сыновей не только французскому языку, но и хорошим манерам; он будет исполнять свои обязанности со всевозможным усердием и будет вести себя как честный человек. Я, с своей стороны, обещаюсь заплатить ему, Пирару, шестьдесят рублей и сшить новую пару платья. Сказанный Пирар будет жить в особой комнате с моими детьми, а обедать и ужинать будет за моим столом. Но когда нам не случится быть дома, ему будут посылать кушанья в его комнату. Ежедневно он будет получать две кружки пива и еженедельно бутылку водки. В его распоряжение будет предоставлена одна верховая лошадь; когда мы поедем в Москву и в деревню, он обязан ехать вместе с нами. Оба мы обещаем хранить это условие ненарушимо. Граф Александр Головин".
   Но Генрих Жак Пирар еще продешевил; другой иностранец, Шарль Бартоломи де Серрати, за обучение двух детей князя Голицына брал по 320 рублей в год. Это были очень большие деньги, за 40 рублей в начале восемнадцатого века можно было купить целую крестьянскую семью. Сверх этой платы князь обязался сдавать ему пятнадцать ведер вина простого (очевидно, в год?), постелю со всем прибором, мыть в доме так, как самому князю; свечи и топливо, сколько он желает... Летом коляску парою, зимой сани парою и с хомутами наборными, да еще малого (то есть прислугу), да кучера в ливрее; лошади и люди всегда будут в его диспозиции (то есть в распоряжении учителя), и дабы никто не смел их тронуть без позволения...
   Возможно, Шарль Бартоломи де Серрати был прекрасный учитель: он взялся выучить детей князя Голицына четырем языкам, истории и географии. Не будем тревожить его тень запоздалыми сомнениями. Но одно совершенно ясно: содержать таких дорогих учителей было под силу лишь очень немногим. Для крестьянских семей даже "мастера грамоты" были слишком дороги, учение было роскошью. И в то же время стране очень нужны были образованные люди.
   Уже шли занятия в Московском университете, уже совершил свои открытия замечательный ученый М. В. Ломоносов. Первые русские профессора вели научную работу в Петербургской Академии наук. Появлялись новые заводы – им нужны были специалисты. Столетиями развивалась русская культура, и вот уже она была на пороге XIX века, когда на весь мир прославились русские писатели, художники, музыканты, ученые.
   Но, чтобы этот расцвет наступил, нужно было как можно больше грамотных людей, как можно больше школ. Где же выход из этого положения? Как сделать, чтобы школы стали доступны если не всем (об этом в восемнадцатом веке и речи не было), то хотя бы как можно большему числу детей?
   Такой выход был найден.
   Но об этом – в следующий раз.

Рисунки Ю. Владимирова и Ф. Терлецкого.