Сила таланта (о Василии Тропинине)

   Автопортрет на фоне окна. С видом на Кремль. 1846 год.

   Пушкин остановился в дверях мастерской. Небольшая затопленная солнцем комната. Теплые лучи янтарными полосами ложатся на крашеный пол. Солнечные зайчики перепрыгивают с украинского пейзажа на портрет сына художника, на изображение молодого веселого гитариста, мальчика с карандашом в руках.
   – Пожалуйте, Александр Сергеевич, – сказал Тропинин.
   Пушкин вошел.
   Из единственного окна комнаты открывался вид на Кремлевские башни. Перед окном стоял мольберт с холстом, только что натянутым на подрамник.
   Здесь не было ничего лишнего, никаких предметов роскоши, которыми любили украшать свои мастерские модные художники того времени. Ничего, кроме собственных произведений Тропинина.
   – Пожалуйте, Александр Сергеевич, – повторил художник, указывая на перекинутый через спинку кресла коричневый с синими отворотами халат. – Господин Соболевский вчера еще с человеком прислал.
   Пушкин усмехнулся, сбросил длинный черный сюртук с пелериной, надел халат и повязал шею голубым платком.
   Глаза художника из-за больших круглых очков зорко следили за каждым движением поэта.
   – Не извольте утруждать себя, – сказал он, когда Пушкин наконец уселся. – Располагайтесь с наибольшим для вас удобством, думайте о чем вам будет угодно и постарайтесь забыть, что вы позируете для портрета.
   Пушкин кивнул и удобней устроился в кресле.
   Знаменитый портретист почувствовал неожиданную робость. Он имел обыкновение развлекать "натуру" разговором, чтобы схватить самое непринужденное выражение. Но наедине с Пушкиным он растерялся.
   Как уловить игру подвижного лица? Беспрестанную смену настроений в светлых глазах? Можно написать двадцать портретов Пушкина, и все же ни один не передаст своеобразие его облика.
   Соболевский, друг поэта, заказавший этот портрет, просил изобразить Пушкина таким, каким он бывает дома, – растрепанным, в халате.
   Вот он и сидит перед мольбертом: кудрявая голова, толстые губы, слегка приплюснутый нос, такой будничный, такой домашний... Да разве это тот Пушкин, стихи которого знала вся грамотная Россия?!
   Уловить бы выражение этого подвижного лица в ту минуту, когда Душа поэта встрепенется, Как пробудившийся орел.
   Вдруг "арапские губы" растянулись в широчайшей улыбке. Сверкнули великолепные зубы. Пушкин заметил на подоконнике клетку с чижиком, который попрыгивал между кормушкой и жердочкой и громко, жизнерадостно чирикал.
   Художник не спускал с поэта внимательного взгляда.
   Озорной мальчишка с баками и с искрящимися от смеха глазами.
   Нет, это тоже не Пушкин.
   Художник вздохнул, взял итальянский карандаш и несколькими штрихами набросал на листе бумаги свободно падающие складки халата, общий контур фигуры, головы.
   Пушкин сидел неподвижно. Задумался. Может быть, прислушивался к каким-то еще не рожденным стихам?

   Портрет А. С. Пушкина. 1827 год.

   Тропинин перевернул лист с наброском халата, и на оборотной стороне рисунка под торопливой, но уже спокойной, уверенной рукой художника стали возникать вдохновенные черты поэта.
   Пушкин несколько раз побывал в мастерской Тропинина на Ленивке, прежде чем художник начал писать большой портрет, тот самый, который находится теперь в Пушкинском музее.
   Это было в 1827 году.
   За сорок лет до этой встречи в усадьбе графа Миниха в Новгородской губернии отбирали детей крепостных крестьян в барскую дворню.
   Привел своего десятилетнего сынишку Васю и управляющий графским имением Андрей Тропинин. За верную службу барину Тропинин был отпущен на волю. Но граф нашел способ привязать к себе хорошего слугу. Он дал вольную ему одному, а всех детей его оставил в крепостном состоянии. И все же дети управляющего обучались в школе в Новгороде. Вася быстро одолел грамоту, а кроме того, проявил большие способности к рисованию.
   Не по летам смышленый, он понравился графу: его взяли в "казачки".
   Потянулись дни, пустые и скучные. Вася часами томился в прихожей, ожидая барских приказаний.
   – Васька, трубку!
   – Васька, огня!
   – Васька, в поварню сбегай!
   – Васька, подай сапоги!
   Дни, когда господа уезжали в гости к соседям-помещикам, были для Васи праздниками. "Верховые девушки", полюбившие казачка за беззлобие и услужливость, допускали его в господские хоромы. Он срисовывал там картины и дорогие фарфоровые вазы. Когда не хватало бумаги, рисовал углем либо ваксой на стенах людской, на заборах, и за это оплеухи так и сыпались на него.
   Дочь графа Миниха, Наталья Антоновна, когда выходила замуж, выпросила у отца в приданое смышленого казачка. Будущий знаменитый художник был отдан за графской дочерью вместе с парчовыми платьями, собольими шубами, столовым серебром и прочей утварью.
   Муж Натальи Антоновны, граф Ираклий Иванович Морков, был боевой генерал, в искусстве он ничего не смыслил.
   Когда Андрей Тропинин пришел к нему с просьбой отдать Васю учиться живописи, сиятельный крепостник отмахнулся от управляющего. На что ему живописец? Вот кондитер – другое дело. В искусном кондитере его сиятельство имел самую настоятельную нужду.
   Васю отправили в Петербург, в дом графа Завадовского, на выучку к его кондитеру, который на всю столицу славился своим мастерством.
   Сбивать сливки или месить тесто, когда кругом столько интересного! Какое мучение!

   Пильщик.

   Украдкой от Степаниды, свирепой кондитеровой жены, Вася зарисовывал все, что ему удавалось подглядеть мимоходом в барских хоромах.
   Написать бы красками мраморные колонны с затейливо украшенными верхушками, и ярко-зеленое оперение заморской птицы, попугая, в сверкающей золотом клетке, и алый бархат тяжелых драпировок на дверях! Но где же их взять, краски? У Васи нет ничего, кроме нескольких кусочков карандаша. А так неудержимо хочется изобразить все увиденное хоть карандашом, хоть на бумажной салфетке для торта! (Ведь другой бумаги у него тоже нет!) И, отодвинув миску с мукой пли сахаром, он рисует тут же, на кухонном столе.
   – Ах ты, охальник! Дармоед! Доброе переводить?! Я тебя, щенка шелудивого!
   Степанида хватает его за вихры, комкает в кулаке рисунок.

   Уличная сценка. Продавец дров.

   Но Вася не унимался. Держат его безотлучно в поварне – он зарисует между делом то сердитую кондитершу, то ее кроткого, безответного мужа, – и снова попреки, брань, колотушки сыплются на бедного Васю.
   Так и тянулась бы горькая Васина жизнь, если бы не вызволил счастливый случай.
   Во дворе у Завадовского проживал живописец. Граф подрядил его расписывать дом. Вася подружился с его сыном, тот зазвал Васю в мастерскую, и художник взялся обучать талантливого парня своему мастерству. О таком счастье Вася еще недавно и помышлять не смел. Свирепая кондитерова жена "за уши" вытаскивала его из мастерской художника, где он пропадал теперь целыми днями. Но сколько ни внушала ему Степанида, что "конфеты да варенья красок да карандашей вкуснее и прибыльнее много", Вася был неисправим. Не помогали ни поучения, ни колотушки.
   Графа Моркова между тем со всех сторон донимали ходатаи. То отец Васи позволит себе почтительнейше напомнить в письме о художественных способностях сына. То живописец, доброхотный Васин учитель, узнав о приезде Моркова в Петербург, придет просить за талантливого своего ученика.
   Но настойчивее всех действовал родственник графа, Иван Андреевич Морков, большой знаток и любитель живописи. Из года в год убеждал он упрямца отдать мальчика учиться, хотя бы для того, чтобы иметь собственного придворного художника. И, наконец, потеряв терпение, обещал возместить графу расходы, если из Васиного учения не будет толку.
   На этом условии граф Морков сдался.
   В академию крепостных не принимали. Обойдя это постановление, Морков устроил Васю "посторонним учеником" к советнику академии Щукину.
   Молодому Тропинину минул тогда уже двадцать первый год.
   Прошло еще пять лет. "Посторонний ученик" академии Василий Тропинин оказывал блестящие успехи. Он уже получил две медали – серебряную и золотую, а выставка картин в академии в 1804 году завершила его торжество.
   Все истинные ценители искусства отметили его картину "Мальчик с птичкой". Все толковали о необычной для той эпохи естественности, правдивости, верности натуре в картине молодого художника.
   А президент академии граф Строганов заметил:
   – Жаль, что Тропинин принадлежит столь упрямому человеку, а то можно бы за него похлопотать. Советник академии Щукин заволновался. Граф Морков целых пять лет щедро оплачивал его заботы о Тропинине. Не следует ли в благодарность предупредить тороватого вельможу? Пусть граф соблаговолит отозвать своего крепостного, если не желает совсем потерять его: у Тропинина слишком могущественные покровители. Если они воспользуются милостивым вниманием самой императрицы к картине молодого художника и прибегнут к ее содействию, то просьба освободить Тропинина будет равносильна высочайшему повелению.
   Об этом-то Щукин и написал Моркову.
   Ответ получился скорый и немилостивый. Граф приказал "своему человеку" немедленно вернуться к нему в имение.

   Девочка с куклой. 1841 г.

   Художественное образование Тропинина было прервано. Он должен был оставить Петербург, академию, художественную среду, – словом, ту обстановку, в условиях которой его дарование могло развиваться, расти и крепнуть.
   Из подающего надежды молодого художника он превратился в кондитера, маляра и камердинера своего господина. Он красил заборы, кареты, изготовлял великолепные торты, прислуживал своему барину за столом, сопровождал его в поездках и давал уроки рисования его пятерым детям. И все же он умудрялся находить время для живописи. Он работал упорно, пополняя пробелы своего незаконченного художественного образования. Случалось, он засыпал от переутомления перед мольбертом, но тут же, проснувшись, снова хватался за кисть.
   Он писал преимущественно с натуры. Старший товарищ по академии, Варнек, перед своим отъездом в заграничную командировку сказал Тропинину на прощание:
   – Хотя я еду за границу, но совершеннее натуры ничего найти не надеюсь.
   Тропинин на всю жизнь запомнил эти слова, а скоро и сам убедился, что природа – лучший учитель.
   Раннее утро. В доме тишина. Только в дальнем зале играют часы с курантами.
   Василий Андреевич Тропинин работает в мастерской, которую граф Морков отвел ему во втором этаже своего особняка, отстроенного заново после пожара Москвы в 1812 году.
   Художник заканчивает семейный портрет графов Морковых. Он особенно ценит эти утренние часы, когда никто не мешает ему, никто не отрывает от работы.
   По желанию старшей дочери графа, Натальи Ираклиевны, он тщательно выписывает на портрете драгоценные венецианские кружева ее платья.
   Особняк между тем просыпается. Захлопали двери. Заскрипела винтовая лестница. Рябой казачок Фомка побежал в спальню графа с начищенными до зеркального блеска сапогами. Шурша крахмальной юбкой, пронеслась в комнаты молодых графинь "верховая девушка".
   Василий Андреевич со вздохом отложил палитру, вытер кисти, снял коричневую блузу и, облачившись в белый поварской халат и такой же колпак, спустился в кухню. Пора позаботиться о пирожном к завтраку да распорядиться об обеде. Заведование графским столом тоже было возложено на Тропинина.
   Он аккуратно наполняет формы бисквитным тестом, а внимательный ненасытный глаз его отмечает непринужденно-грациозную позу дворовой девушки, прикорнувшей на сундуке, мелкую сетку морщин под глазами старшего повара, сизоватый нос дворового Федьки.
   – Вечерком приходи ко мне в горницу. Рисовать тебя буду.
   Федька хмыкнул от удовольствия и обещал прийти.
   В полдень Тропинин уже снова у мольберта. Граф привел в мастерскую какого-то ученого француза. Гость, понимавший толк в живописи, оценил по достоинству групповой семейный портрет и рассыпался в похвалах художнику.
   Когда же Тропинин вышел к обеду, чтобы по обыкновению стать за стулом своего барина, француз бросился навстречу и просил оказать ему честь отобедать рядом с ним.
   Растерявшийся художник благодарил и кланялся, не зная, как выйти из положения. А француз не унимался, упрашивал сесть рядом. Морков с дочерьми переглядывались, не умея прервать неловкую сцену. Наконец старшая из молодых графинь решилась:
   – Тысячу извинений, мсье... Но Тропинин не может... Ему не подобает сидеть за одним столом со своими господами. Ведь он наш крепостной.
   – Кре-пост-ной?!
   Тропинин занял место за стулом своего барина, а француз, изумленный, смотрел, как талантливый художник с привычным спокойствием менял тарелки и подавал блюда.
   Поздно вечером, когда, раздевая графа на ночь, Тропинин стаскивал с его подагрических ног мягкие бархатные сапоги, Морков сказал, глядя куда-то мимо:
   – Послушай, Василий Андреевич, когда мы кушаем, твое место за столом может занять кто-нибудь другой из прислуги.
   Между тем слава Тропинина росла. О нем писали в отчетах о художественных выставках, печатали отзывы о его работах в журналах, толковали о нем в дворянском клубе, в литературно-художественных салонах.
   Известный знаток и ценитель искусства Дмитриев выиграл как-то у графа Моркова в карты очень крупную сумму. Так как граф не мог отдать ее немедленно, Дмитриев потребовал, чтобы он вместо уплаты карточного долга отпустил на свободу Тропинина.

   Голова мальчика. (Портрет сына художника). Около 1818 года.

   Но Морков и на этот раз не сдался. Однако мнение передовых людей делало свое дело. И закостенелый крепостник екатерининских времен понял наконец, что неудобно держать в неволе крупного художника, имя которого стало известно и за пределами России. И в 1823 году, когда Тропинину было уже 47 лет, Морков отпустил его на свободу. При этом он повторил жестокость, проявленную некогда графом Минихом по отношению к отцу художника, Андрею Тропинину: единственный сын Василия Андреевича, Арсений, не был отпущен на свободу вместе со своим отцом. Так граф хотел привязать к себе незаменимого слугу, с которым ему трудно было расстаться.
   Только после смерти Моркова, по его завещанию, сын Тропинина Арсений получил свободу.

   Кружевница. 1823 г.

   В том же 1823 году Тропинин баллотировался в академики. Он представил в Академию художеств три работы: "Старик нищий", "Портрет художника Скотникова", "Кружевница". И ему было присуждено звание академика.
   Тропинин первый в России начал писать скромных, простых людей из народа, которые до него не считались достойными изображения. Однако в этих работах Тропинин не достигает еще полного реализма. Он приукрашивает натуру, идеализирует ее. Крепостные кружевницы и золотошвеи на его картинах похожи на переряженных барышень. Он все еще отражал в своих картинах вкусы дворянской среды XVIII века, все еще подражал знаменитым западноевропейским художникам.

   Старик, обстругивающий костыль. 1834 г.

   Только уже в зрелом возрасте Тропинин выявил свои собственные вкусы. Он пишет правдиво, без прикрас, становится настоящим реалистом. Много таких картин и рисунков Тропинина сохранилось до нашего времени: "Слуга со штофом", "Старуха с курицей", "Слуга со свечой", "Пирожник", "Сбитенщик", "Гадалка", "Пряха", "Покупка яблок".
   В истории русской живописи Тропинин известен как один из первых художников-реалистов.
   Тропинин создал огромную галерею портретов. Слава одного из лучших русских портретистов вполне им заслужена.
   Многие писатели и художники позировали Тропинину в его маленькой мастерской на Ленивке. Помимо всем известного портрета Пушкина, сохранились тропининские портреты Загоскина (автора романа "Юрий Милославский"), историка Карамзина, знаменитого художника Брюллова, скульптора Витали, гравера Уткина, писательницы Ростопчиной и др.

   Старик ямщик, опирающийся на кнутовище. 1820 г.

   Тропинин отличался необыкновенной трудоспособностью. По словам современников, он написал до трех тысяч картин. Это очень много даже при условиях, благоприятных для творческой работы. Если же принять во внимание, что Тропинин лучшие свои годы вынужден был растрачивать в кухне, в лакейской, занимаясь живописью лишь урывками, трудоспособность его представляется почти невероятной.
   К сожалению, не все произведения Тропинина сохранились до нашего времени. Некоторые из них погибли во время пожара Москвы в 1812 году. Другие, может быть, еще не разысканы. И все же свыше двухсот пятидесяти рисунков и картин Тропинина хранится в Третьяковской галерее, Русском музее и в других местах.
   Мы ценим в Тропинине не только большого мастера, одного из первых художников-реалистов, оказавших влияние на развитие этого направления в русской живописи.
   Мы преклоняемся перед его огромной внутренней силой, необыкновенным упорством в труде, исключительной любовью к своему призванию.
   Только благодаря этим качествам долгие годы крепостной неволи не сломили Тропинина. Только эти качества помогли ему сохранить нерастраченным свое дарование и оставить нам много прекрасных художественных произведений.