Любка и Кововлад (cловацкая народная сказка)


   Было это давно, никто уж и не помнит, когда. Жила одна бедная вдова, и была у неё единственная дочка, чудная красавица Любка. Мать была женщина тихая, безответная, а дочка ни в чем на неё не походила; вряд ли в целом свете нашлась бы другая такая гордячка.
   Красота каждому по душе, вот почему из ближних и из дальних мест много людей приходило сватать Любку. Мать привечала каждого, кто входил в её дом, но Любка давала такие ответы сватам, что ни один из них не осмеливался во второй раз переступить порог вдовьего дома.
   – Что же ты делаешь, – говорила ей мать, – чем так гордишься, куда сама годишься? Перебираешь ты молодцев, как малину, смотри, как бы тебе кислую не выбрать.
   Всё, что говорила мать, в одно ухо Любке влетало, из другого вылетало, и чем больше толпилось вокруг неё народу, тем больше она гордилась.
   Как-то ночью ярко светил месяц, и матери не спалось. Всё думала она, отчего это у неё дочь такая гордячка. Посмотрела на Любку, видит, та во сне усмехается. Что-то ей весёлое видится...
   Утром мать спрашивает Любку:
   – Что же это тебе сегодня снилось, что ты всё усмехалась?
   – Если б вы только знали, мама, что это был за сон! Приснилось мне, что пришёл меня сватать молодой, красивый пан, у ворот медная карета стоит. Подарил он мне золотой перстень с дорогими каменьями, и сияли они, точно звезды в небе. А когда я венчаться пошла, то все только на меня смотрели и завидовали!
   Ничего не сказала на это мать.
   В тот день пришли сваты просить Любку на крестьянский хлеб. Мать встретила их приветливо.
   Но Любка оборвала мать такими словами:
   – Да пропадите вы с вашим крестьянским хлебом! Пусть ваш крестьянин приедет за мною в медной карете да обручится со мною золотым перстнем с дорогими каменьями, что будут сиять, как звёзды в небе, тогда пойду за него.
   На другую ночь мать опять уснуть не могла.
   "Что будет с этой гордячкой?" – думала она.
   Вдруг Любка как засмеётся во сне.
   – Что ж это тебе такое привиделось сегодня, что ты смеялась во сне? – спросила наутро мать.
   – Если хотите, – ответила Любка, почти не глядя на мать, – могу сказать. Приснилось мне, что пришёл за мной молодой пан, а у ворот стоит серебряная карета; надел он мне на голову золотой венец, который сиял, как месяц в небе, и когда я венчалась в том венце, уж так все смотрели на меня, уж так завидовали!
   Мать ничего не сказала, только заплакала. А Любка отворила окно в сад и стала думать, какие цветы подарит она тому пану, когда он придет к ней.
   В тот день пришли сваты просить Любку на хозяйский хлеб.
   Мать было обрадовалась, но не туг-то было.
   – Да пропадите вы с вашим хлебом! – закричала Любка.– Пусть этот ваш хозяин приедет за мною в серебряной карете да обвенчается со мною золотым венцом, чтобы сиял тот венец, как месяц в небе, тогда пойду за него.
   И в эту ночь не спала мать, совсем она замучилась с гордячкой Любкой. Вдруг Любка как захохочет во сне.
   Мать разбудила её, но Любка на другой бок перевернулась, опять заснула и опять засмеялась; так смеялась она до самого рассвета.
   – Ты что ж это хохотала всю ночь? – спрашивает наутро мать.
   – Да не хочется мне вам и говорить! А только приснился мне молодой, прекрасный пан, что приехал в золотой карете, и будто принёс он мне золотую фату, что сияла, как солнце в небе, и когда я в этой фате венчаться пошла, все на меня глядели, и все завидовали!
   Мать только руками всплеснула.
   В ту же минуту загремело, застучало что-то на улице. Любка – к окну. И что же? Перед их домом три кареты, полные разряженных господ, – медная, серебряная и золотая. Из золотой выходит прекрасный молодой пан в зелёном доломане, красных сапогах и белом шлеме.
   Всё так и горит на нём золотом, серебром и каменьями. Любка даже глаза рукой заслонила.
   Молодой паи вышел вперед, остальные гости за ним, и все вошли в дом. Поклонились все вдове и Любке. Мать испугалась, слова у ней с языка не шли. Зато Любка щебетала, как ласточка. Быстро вытерла она фартуком белые лавки вокруг стола и пригласила всех садиться.
   – Что панам угодно? – тихо спросила мать. – Пусть паны прикажут.
   – Приказывать мы не можем, – ответил главный сват, – мы просить пришли. Растёт в вашем саду, матушка, один цветочек, вы и не знаете, какой, вот мы и пришли просить вас разрешить пересадить этот цветочек в наш сад.
   – Да ведь я только бедная вдова, – отвечала мать, – бедный и сад у меня. Нет там цветов для таких знатных гостей.
   – Есть цветок, – продолжал главный сват. – Это ваша дочка, которую мы за нашего пана просим.
   Вдова не знала, что и отвечать: все мысли её смешались.
   – Прошу прощения, но, как велит обычай, позвольте вас спросить: на какой хлеб берёте вы мою дочь?
   – На какой хлеб! – усмехнулся молодой пан. – Да на какой прикажете: на медный, на серебряный, на золотой... Я Кововлад, хозяин всех шахт.
   Вдова никогда не слыхала о таком пане. А Любка и не ждала, пока мать ответит, побежала в сад, собрала самых лучших цветов и подала их Кововладу. И Кововлад подарил ей золотой перстень с дорогими каменьями, золотой венец и золотую фату. Обручились они, и Любка ушла в свою каморку обряжаться.
   Не позвала она подружек, чтобы пришли её провожать и величать, не позвала она соседок, чтобы пришли её к венцу обряжать. Оделась сама, и когда, наряженная, вошла в комнату, родная мать её едва узнала, а паны просто окаменели, пораженные её невиданной красой.
   Любка не взглянула на мать, ни одного доброго слова ей не сказала и вышла из дому.
   В деревне все переполошились: стар и млад; все побежали в костёл. Всё озарилось, когда Любка вошла туда. И, правда, все только на неё и глядели.
   После сели молодые в золотую карету, и когда проезжали они вдовий дом, приказала Любка погонять коней. Выбежала мать на улицу, по свадебный поезд уже промчался.
   Мать с горя слегла.
   А свадебный поезд между тем мчался через горы всё дальше и дальше. Любка нарадоваться не могла на своего мужа и не замечала, куда её везут. А везли её по узкому ущелью; кругом были только голые скалы да маленький кусочек неба вверху. Затем приблизились они к высоким воротам, кони заржали, ворота раскрылись, кони влетели, как стрелы, и ворота снова закрылись.
   Со всех сторон стали сбегаться маленькие человечки с серебряными фонариками, а по пятам за ними шёл Землетряс и с грохотом разбрасывал огромные скалы, так что от дороги, по которой приехал свадебный поезд, не осталось и памяти.
   Любка в страхе прижалась к мужу.
   – Не бойся, – сказал он.
   Впереди прояснилось, и маленькие человечки исчезли один за другим.
   Когда стало совсем светло, увидела Любка перед собой страшную пропасть. Внизу ревел поток, волна за волной кидалась со скалы на скалу. Через пропасть перекинут был мост, брызги потока долетали до него, и сверкал он, как радуга в небе. Только проехали кареты, вынырнул Водяной, и моста как не бывало: волны с грохотом поглотили его.
   Открылся перед ними лес, высокий и густой, и, как только въехали они в этот лес, прилетела Вихревица и стала за ними с треском великаны-деревья ломать, пока от дороги и следа не осталось.
   Кончился лес, и открылась долина между высокими горами, а посреди долины, на железной скале, засветился замок Кововлада, выстроенный из чистого хрусталя.
   У Любки глаза разболелись от блеска.
   В сверкающей палате приготовлен был свадебный пир. Все гости сели за длинные столы, ели, пили, веселились. И Любка веселилась, но не ела, не пила. Много на столах было такого, чего глаз человечий не видал, чего язык не называл, чего ухо не слыхало, Hо не было ничего из тех вещёй, которые мы за нашим столом едим.
   Не вытерпела Любка и попросила хлеба.
   Маленькие человечки вмиг принесли ей три хлеба на выбор – один медный, другой серебряный, третий золотой.
   Но Любка не могла их есть. А другого хлеба не было.
   Хотела Любка стать барыней – сбылось это. Захотела богатства – получила его.
   Теперь она рада была бы воротиться к своей матери, да куда там! Мать спала в сырой земле, и обратный путь был закрыт накрепко.
   Только раз в году отпускали Любку домой. Но и тогда не показывалась она людям. Только ночью слышали, как горюет она на могиле матери, рассказывает ей о своём горе.
   Три дня так проходит, потом волей-неволей возвращается Любка к богатой беде своей.

Перевела Евгения Аронович.
Рисунки Ш. Цпина