Наша радость, наша слава (о композиторе М. И. Глинке и его опере "Руслан и Людмила")


Ю. Новикова


   ...Могучий витязь Руслан приблизился к спящей Людмиле. И тотчас же рассеялись злые чары, юная княжна ожила. Любовь и радость одолели мертвенное оцепенение; во славу этого звучит финальный хор. И так торжествующе величава, так победно прекрасна эта музыка, что автору её, Михаилу Глинке, на минуту кажется, что всё будет хорошо. Может быть, и не было вовсе раздражённого шёпота в зале, колючих реплик? Может, это померещилось ему от мнительности? Сейчас дадут занавес, и театр вздрогнет от аплодисментов.
   Занавес закрывается.
   Льдинками сверкают брильянты на дамских туалетах, холодно поблёскивает шитьё мундиров. До чего брюзгливые, до чего равнодушные лица!

   Эскиз декорации ко второму акту оперы М. Глинки "Руслан и Людмила". Художник – К. Коровин.

   Внезапно по рядам пробегает шёпот, все глядят вверх: императорская ложа пуста. Николай с семьёй уехал из театра, не досидев до конца спектакля. Этим царь выразил неодобрение Глинке и его новой онере "Руслан и Людмила".
   Жидкие хлопки. Одинокие голоса всё же вызывают автора. Их заглушает возмущённое шиканье.
   – Кажется, что шикают... Идти ли мне на вызов? – растерянно спрашивает Глинка.
   Всё-таки он выходит. Он стоит на сцене, невысокий человек со смугло-бледным, очень бледным сейчас лицом. С достоинством кланяется он враждебно-равнодушному залу.
   С тем же сдержанным достоинством приглашает он друзей к себе отужинать. Что бы там ни было, надо отметить появление "Руслана" на сцене.
   Гости сидят за столом. Так же сидели они шесть, да, ровно шесть лет назад: первое представление "Сусанина" тоже было 27 ноября. Но как не похож этот унылый ужин на пиршество 27 ноября 1836 года!
   У "Сусанина" тоже были враги, но в тот вечер гости по праву поздравляла хозяина с успехом. Как весел и дружен был тогда их тесный круг! С бокалами в руках пели друзья куплеты шуточного гимна в честь "русского Орфея" – сладкопевца Глинки. Жуковский, Вяземский, Одоевский и Пушкин. И Пушкин...
   ...Гости расходятся. Хозяин остается один на один со своей бедой. Он думает, как это произошло.
   Здраво говоря, удачи трудно было ожидать. Несчастья преследовали его любимое детище с года его зарождения.
   Глинка вспоминает вечер у Жуковского, когда автор комедий "колкий" Шаховской подал ему мысль написать оперу на сюжет пушкинской сказки. И Пушкин тут был. Он горячо откликнулся на эти слова. Он сказал тогда, что если б воротился к "Руслану", то многое изменил бы. О каких переделках он думал? Как мечтал композитор о его помощи, как хотел поговорить с поэтом о своих замыслах! Так и не встретились они: Пушкина не стало.

   Эскиз костюма Черномора. Художник В. А. Гартман.

   Всё препятствовало работе над оперой. В тот же год свалилась на него эта проклятая царская милость: Николай, пожаловавший поэта Пушкина званием камер-юнкера, вздумал осчастливить композитора Глинку должностью придворного капельмейстера. Возня с певчими поглощала уйму драгоценного времени. Стоило сесть за "Руслана", являлся дядька, унтер-офицер, руки по швам, и докладывал:
   – Ваше высокоблагородие! Певчие собрались, вас ожидают.
   А неудачи с авторами либретто?
   И всё же он писал – урывками, жадно. Писал на людях, под шум разговоров.
   "Руслан" закончен, идут репетиции, но и они приносят одни огорчения.
   Оперу безжалостно кромсают, режут, калечат. По настоянию цензуры из первого акта выбросили хор к богу Лелю: нельзя-де воспевать языческое божество!
   Вырезана и вторая песнь гусляра Баяна, написанная во славу Пушкина. Не пристало воспевать этого поэта в театре, где бывает Николай.
   А мелкие неприятности?.. Художник поссорился с директором, и это не замедлило сказаться на декорациях: замок Наины больше смахивал на казарму.
   Но, может быть, дело не в декорациях, может статься, просто опера не удалась?
   Нет, неправда! Музыка "Руслана" хороша, взыскательный художник Глинка знает это. Силой подлинного вдохновения отмечены её страницы, да и пушкинская сказка сама просилась на музыку... Он, Глинка, верно услышал и передал то, что поёт в своих песнях народ.
   Но театральная публика, приученная к слащавости и ложной пышности, не хочет простоты и глубины. Что ей до народной души? "Музыка кучеров" – говорят об его операх "светские" люди.
   ...С болью в сердце едет Глинка в театр. Второе представление "Руслана" принимают не лучше, чем первое.
   Композитор прислушивается к толкам. В первых рядах передают друг другу шутку брата царя – Михаила: "Я теперь вместо гауптвахты посылаю провинившихся офицеров слушать оперу вашего Глинки, которого вы называете гением. И, представьте себе, наказание моё помогает – офицеры боятся его, как огня".
   Музыка звучит – светлая, искристая, живительная, кажется, что не слышать её могут только глухие. И все-таки зрители не слышат её и не понимают. "Руслана" поймут через сто лет", – говорит Глинка сестре.
   Конечно, находились и тогда люди с чутким слухом и сердцем.
   Но таких людей было немного. Умоляюще звучат слова писателя Одоевского, обращённые к современникам: "О, верьте мне, на русской музыкальной почве вырос роскошный цветок – он ваша радость, ваша слава. Берегите его, он цветок нежный, а цветёт раз в столетье".
   Глинка оказался прав: "мученица нашего времени", как назвал оперу "Руслан и Людмила" критик Стасов, долго ещё не получала широкого признания. Одно время она совсем не появлялась на сцене. Во всей же полноте и блеске народ узнал "Руслана" только после революции.
   Главная мысль оперы "Руслан и Людмила" – победа света над тьмой, торжество радости, жизни над мрачными силами оцепенения и смерти.
   Вслушайтесь в увертюру, в это вступление к опере, где композиторы обычно рассказывают тему своих произведений. Увертюра "Руслана" начинается с торжествующих, мощных, светлых, истинно богатырских аккордов. Удалью богатырской звенит стремительная мелодия скрипки; сам Глинка говорил, что темп здесь "летит на всех парусах"... Эта светлая, радостная музыка побеждает, захлёстывает жёсткие звуки гобоев и фаготов, выражающие злобу мстительной колдуньи Наины, происки темных сил.
   И вот расходится занавес. Перед зрителями, точно в старинной раме, сияющие хоромы киевского князя Светозара. Идёт свадебный пир: князь выдаёт замуж свою дочь Людмилу. И музыка, и декорации, и движения актёров величавы, медлительны, всё соответствует пушкинским стихам:

Нескоро ели предки наши,
Нескоро двигались кругом
Ковши серебряные, чаши...

   Звучит вторая баянова песня, та, которая когда-то была жестоко выброшена из оперы.

...Но века пройдут, и на бедный край
Сила дивная снизойдет,
Там младой певец в славу родины
На златых струнах запоет, –

   под звон гуслей поёт Баян, воскрешая перед нами вдохновенный образ Пушкина.
   Слушая эту оперу, не знаешь, чему больше дивиться: богатству ли и разнообразию музыки, красоте ли отдельных арий, умению ли Глинки звуками, голосами инструментов рисовать образы своих героев. Причудливая-то задумчивая, то шаловливо лукавая музыка создаёт прелестный образ юной Людмилы. Плавные мужественные напевы рисуют нам характер скромного и отважного русского богатыря Руслана. А громкие, хвастливые звуки труб навсегда свяжутся для нас с образом труса и бахвала Фарлафа. Звуки для композитора, что краски для художника. Картины, которые он рисует звуками, так же ярки, как те, которые мы видим на полотне или в кино. Надо только учиться внимательно слушать музыку и давать волю своему воображению.
   Вслушайтесь внимательно в песню, которую поёт Руслану волшебник Финн, и вам откроются настоящие чудеса. В вашей фантазии пройдут и картины задумчивой северной природы и волшебные леса, в которых живут седые колдуны, вы почувствуете в ней и тоску влюблённого юноши и тихую печаль старика. Так обогатил и развил Глинка песню, слышанную им когда-то во время поездки на Иматру от ямщика-финна.
   А как хороша задумчивая и полная скрытой силы ария Руслана, та, что начинается словами: "О, поле, поле..."! Охваченный тайной тревогой, стоит витязь на этом поле, усеянном мёртвыми костями, стоит и раздумывает о своём жребии. Слушая его пение, мы ощущаем, что для подвига богатырского нужна не только беззаветная удаль, но твёрдость духа.
   Особенно хорош в опере четвёртый акт. За один только этот акт Глинка, как справедливо сказал один из критиков, мог бы "стяжать бессмертие"... Людмила тоскует в оцепеневшем царстве Черномора, её не радует ни пышность дворца, ни богатые наряды. Волшебные девы убаюкивают княжну благозвучным, но мертвенно-холодным пением под тихие звуки флейт, валторн, арф и холодно-прозрачный перезвон колокольчиков. Вдруг эта еле слышная музыка прерывается рёвом труб и тромбонов. Звучит марш – странный, страшный, почти дикий, – такой музыки ещё никто не писал до Глинки. Под эти режущие, почти что уродливые и в то же время выразительные звуки шествует по сцене уродец Черномор. В этом марше – и чванная уверенность чудовища в своей силе и смятение Людмилы, олицетворяющей юность и красоту.
   Красота в плену у страшного чудовища. На выручку ей спешит благородная сила и отвага: Руслан побеждает Черномора в жестоком бою. Разрушены коварные козни колдуньи – Людмила открывает глаза... Солнце встаёт над Киев-градом, солнце пронизывает музыку. Радость побеждает. И под торжественные звуки "Славы" задёргивается занавес. Но теперь отовсюду – из партера, из лож, с верхних ярусов театра – грохочущей лавиной обрушиваются аплодисменты, которых когда-то тщетно ждал Глинка. Люди быот в ладоши, выражая свой восторг и изумление перед чудом искусства, в котором объединились силы двух гениев, певцов народа, певцов радости... Радость побеждает. Об этом говорит и судьба прекрасного творения Глинки, нашедшего доступ к миллионам сердец.