Несравненный человек (современники об А. П. Чехове)


   Эта фотография сделана в Ялте в 1902 году. Видите, как ласково смотрит Антон Павлович на своих четвероногих друзей! Это Тузик и Каштан, о котором вы прочитаете дальше. Чехов любил собак и часто давал им забавные клички… В Мелихове у него были две таксы: Хина и Бром.

   Конечно, вы знаете "Каштанку". И рассказ "Мальчики", где говорится о двух гимназистах, начитавшихся Купера и Майн-Рида, вам тоже знаком. А некоторые из вас, возможно, читали повесть о том, как мальчик Егорушка едет по степи, – повесть, от которой веет степным ветром и запахами трав.
   Если даже вы читали всего только один из этих рассказов, вы все равно уже успели полюбить Чехова. Это такой писатель, которого нельзя не полюбить.
   Разумеется, ваша дружба с Чеховым ещё впереди. Пройдут годы, и творчество Чехова прочно войдет в вашу жизнь. Чехов никогда не обращался к читателю с назиданиями, но без его тонких, глубоких, полных горького юмора рассказов мы все были бы немного иными...
   Здесь вы прочитаете отрывки из воспоминаний. Таким запомнился Антон Павлович Чехов своим друзьям и современникам. Это только отдельные чёрточки, но, может быть, с их помощью вы хотя бы отчасти представите себе живого Чехова. Много лет прошло со дня рождения писателя, но вот он стоит перед нами, милый и близкий, и мы глубоко чувствуем его любовь к людям и отвращение ко всему показному, мишурному, его чуткость и нежность, его твердость и мужество... Прав был один из друзей Чехова, написавший о нём: "Придёт время, когда поймут и то, что это был не только "несравненный" художник, не только изумительный мастер слова, но и несравненный человек".

   "Антоша – ученик 1-го класса Таганрогской гимназии – недавно пообедал и только что уселся за приготовление уроков к завтрашнему дню... Урок по латыни трудный...

   Антоша Чехов – таганрогский гимназист.

   Антоша обмакнул перо в чернильницу и приготовился писать перевод. Отворяется дверь, и в комнату входит отец Антоши, Павел Егорович...
   – Того... – говорит Павел Егорович. – Я сейчас уйду по делу, а ты, Антоша, ступай в лавку и смотри там хорошенько.
   У мальчика навёртываются слезы...
   – В лавке холодно, – возражает он, – а я и так озяб, пока шёл из гимназии.
   – Ничего...
   – На завтра уроков много...
   – Уроки выучишь в лавке... Ступай да смотри там хорошенько. Скорее! Не копайся!
   ...Едва ли многим из читателей и почитателей покойного Антона Павловича Чехова известно, что судьба в ранние годы его жизни заставила его играть за прилавком роль мальчика-лавочника в бакалейной лавке среднего разряда... Антон Павлович прошёл из-под палки эту беспощадную подневольную школу целиком и вспоминал о ней с горечью всю свою жизнь. Ребёнком он был несчастный человек".

Александр Чехов



   "Мы оба были зимой на французской Ривьере. Мы шли "зимней весной" в летних пальто, среди тропической зелени и говорили о молодости, юности, детстве, и вот что я услыхал:
   – Знаешь, я никогда не мог простить отцу, что он меня в детстве сёк.
   А к матери у него было самое нежное отношение. Его заботливость доходила до того, что, куда бы он ни уезжал, он писал ей каждый день хоть две строчки".

В. И. Немирович-Данченко



   "В те годы семья Чеховых жила на Садовой, в Кудрине, в небольшом красном уютном домике,.. Внизу меня встретили сестра Чехова и младший брат, Михаил Павлович, тогда ещё студент. А через несколько минут по лестнице сверху спустился и Антон Павлович.

   Вид окрестностей Таганрога. Рисунок младшего брата писателя, Михаила Павловича Чехова.


   Передо мною был молодой и ещё более моложавый на вид человек, несколько выше среднего роста, с продолговатым, правильным и чистым лицом, не утратившим ещё характерных юношеских очертаний... В лице Чехова, несмотря на его несомненную интеллигентность, была какая-то складка, напоминавшая простодушного деревенского парня. И это было особенно привлекательно. Даже глаза Чехова, голубые, лучистые и глубокие, светились одновременно мыслью и какой-то почти детской непосредственностью. Простота всех движений, приёмов и речи была господствующей чертой во всей его фигуре, как и в его писаниях. Вообще в это первое свидание Чехов произвел на меня впечатление человека глубоко жизнерадостного. Казалось, из глаз его струится неисчерпаемый источник остроумия и непосредственного веселья... И вместе угадывалось что-то более глубокое, чему ещё предстоит развернуться, и развернуться в хорошую сторону".

В. Г. Короленко



   "...Я отправилась навестить мою бывшую кормилицу, жившую в деревне близ станции Лопасня. Она оказалась больна, как тогда говорили, чахоткою. Я очень встревожилась и стала допрашивать, есть ли там доктор...
   Она ответила мне:
   – Не бойся, родимая, дохтур у нас тут такой, что и в Москве не сыщешь лучше... Антон Павлович. Уж такой желанный. Такой желанный – он и лекарства мне все сам дает".

Т. Л. Щепкина-Куперник




   "Один только раз я видел, как он рассердился, покраснел даже. Это было, когда мы играли в "Эрмитаже". По окончании спектакля у выхода стояла толпа студентов и хотела устроить ему овацию. Это привело его в страшный гнев".

В. И. Качалов



   "...Одну собаку звали Тузик, а другую Каштан, в честь прежней, мелиховской Каштанки... Ничем, кроме глупости и лености, этот Каштан, впрочем, не отличался. Антон Павлович легонько отстранял его палкой, когда он лез с нежностями, и говорил с притворной суровостью:
   – Уйди, уйди, дурак... Не приставай.
   И прибавлял, обращаясь к собеседнику, с досадой, но со смеющимися глазами:
   – Не хотите ли, подарю пса? Вы не поверите, до чего он глуп.
   Но однажды случилось, что Каштан по свойственной ему глупости и неповоротливости, попал под колеса фаэтона, который раздавил ему ногу... Антон Павлович тотчас же промыл рану тёплой водой с сулемой, присыпал ее йодоформом и перевязал марлевым бинтом. И надо было видеть, с какой нежностью, как ловко и осторожно прикасались его большие милые пальцы к ободранной ноге собаки и с какой сострадательной укоризной бранил он и уговаривал визжавшего Каштана:
   – Ах ты, глупый, глупый... Ну, как тебя: угораздило?.. Да тише ты... легче будет... дурачок..."

А. И. Куприн



   Кабинет Чехова в Мелихове. Зимой окна здесь до половины заносило снегом, и зайцы, став на задние лапки, заглядывали в комнату.

   "Я первый раз выступал в настоящем театре, перед настоящей публикой и был очень занят собой.
   Не без умысла оставил я верхнее платье не за кулисами, как полагается актерам, а в коридоре партера. Я рассчитывал надеть его здесь, среди любопытных взоров той публики, которую я собирался поразить.
   В действительности случилось иначе. Мне пришлось торопиться, чтобы уйти незамеченным.
   В эту-то критическую минуту и произошла встреча с Антоном Павловичем. Он прямо подошёл ко мне и приветливо обратился со следующими словами:
   – Вы же, говорят, чудесно играете мою пьесу "Медведь". Послушайте, сыграйте же. Я приду смотреть, а потом напишу рецензию.
   Помолчав, он добавил:
   – И авторские получу.
   Помолчав ещё, он заключил:
   – Один рубль двадцать пять копеек.
   Признаться, я обиделся тогда, зачем он не похвалил меня за только что исполненную роль.
   Теперь я вспоминаю эти слова с умилением.
   Вероятно, А. П. хотел ободрить меня своей шуткой после только что испытанной мною неудачи.
   Обстановка третьей и последней уцелевшей в моей памяти встречи первого периода знакомства с А. П. Чеховым такова: маленький, тесный кабинет редактора известного журнала.
   Много незнакомых людей.
   Накурено.
   Известный в то время архитектор и друг А. П. Чехова демонстрировал план здания для народного дома, чайной и театра. Я робко возражал ему по своей специальности.
   Все глубокомысленно слушали, а А. П. ходил по комнате, всех смешил и, откровенно говоря, всем мешал. В тот вечер он казался особенно жизнерадостным: большой, полный, румяный и улыбающийся.
   Тогда я не понимал, что его так радовало.
   Теперь я знаю.
   Он радовался новому и хорошему делу в Москве. Он был счастлив тем, что к тёмным людям проникнет маленький луч света. И после всю жизнь его радовало все, что красит человеческую жизнь.
   – Послушайте! – это же чудесно, – говорил он в таких случаях, и детски чистая улыбка молодила его".

К. С. Станиславский





   Чехов и Горький в Ялте.

   "Однажды он позвал меня к себе в деревню Кучук-Кой, где у него был маленький клочок земли и белый двухэтажный домик. Там, показывая мне свое "имение", он оживленно заговорил:
   – Если бы у меня было много денег, я устроил бы здесь санаторий для больных сельских учителей. Знаете, я выстроил бы этакое светлое здание – очень светлое, с большими окнами и с высокими потолками. У меня была бы прекрасная библиотека, разные музыкальные инструменты, пчельник, огород, фруктовый сад; можно бы читать лекции по агрономии, метеорологии, учителю нужно всё знать, батенька, всё!
   Он вдруг замолчал, кашлянул, посмотрел на меня сбоку и улыбнулся своей мягкой, милой улыбкой, которая всегда так неотразимо влекла к нему и возбуждала особенное, острое внимание к его словам.
   – Вам скучно слушать мои фантазии? А я люблю говорить об этом. Если б вы знали, как необходим русской деревне хороший, умный, образованный учитель!
   ...Мне кажется, что всякий человек при Антоне Павловиче невольно ощущал в себе желание быть проще, правдивее, быть более самим собой, и я не раз наблюдал, как люди сбрасывали с себя пёстрые наряды книжных фраз, модных слов и все прочие дешевенькие штучки, которыми русский человек, желая изобразить европейца, украшает себя, как дикарь раковинами и рыбьими зубами. Антон Павлович не любил рыбьи зубы и петушиные перья: все пёстрое, гремящее и чужое, надетое человеком на себя для "пущей важности", вызывало в нем смущение, и я замечал, что каждый раз, когда он видел перед собой разряженного человека, им овладевало желание освободить его от всей этой тягостной и ненужной мишуры, искажавшей настоящее лицо и живую душу собеседника.
   ...В его серых, грустных глазах почти всегда мягко искрилась тонкая насмешка, но порою эти глаза становились холодны, остры и жёстки; в такие минуты его гибкий, задушевный голос звучал твёрже, и тогда – мне казалось, что этот скромный, мягкий человек, если он найдёт нужным, может встать против враждебной ему силы крепко, твёрдо и не уступить ей.
   ...В юности пошлость кажется только забавной и ничтожной, но понемногу она окружает человека, своим серым туманом пропитывает мозг и кровь его, как яд и угар, и человек становится похож на старую вывеску, к изъеденную ржавчиной: что-то изображено на ней, а что? – не разберёшь.
   Антон Чехов уже в первых рассказах своих умел открыть в тусклом море пошлости её трагически мрачные шутки; стоит только внимательно прочитать его "юмористические" рассказы, чтобы убедиться, как много за смешными словами и положениями – жестокого и противного скорбно видел и стыдливо скрывал автор.

   Антон Павлович Чехов всеми силами помогал крестьянам, в особенности крестьянским ребятам. На его средства построены школы в Талеже, Новосёлках и Мелихове. На фотографии – школа в Новосёлках.

   Он был как-то целомудренно скромен, он не позволял себе громко и открыто сказать людям: "да будьте же вы... порядочнее!" – тщетно надеясь, что они сами догадаются о настоятельной необходимости для них быть порядочнее. Ненавидя все пошлое и грязное, он описывал мерзости жизни благородным языком поэта, с мягкой усмешкой юмориста, и за прекрасной внешностью его рассказов мало заметен полный горького упрека их внутренний смысл.
   ...Никто не понимал так ясно и тонко, как Антон Чехов, трагизм мелочей жизни, никто до него не умел так беспощадно правдиво нарисовать людям позорную и тоскливую картину их жизни в тусклом хаосе мещанской обыденщины.
   Его врагом была пошлость; он всю жизнь боролся с ней, её он осмеивал и ее изображал бесстрастным, острым пером, умея найти плесень пошлости даже там, где с первого взгляда, казалось, все устроено очень хорошо, удобно, даже – с блеском...
   ...Читая рассказы Антона Чехова, чувствуешь себя точно в грустный день поздней осени, когда воздух так прозрачен и в нём резко очерчены голые деревья, тесные дома, серенькие люди. Все так странно – одиноко, неподвижно и бессильно. Углублённые синие дали – пустынны и, сливаясь с бледным небом, дышат тоскливым холодом на землю, покрытую мерзлой грязью. Ум автора, как осеннее солнце, с жестокой ясностью освещает избитые дороги, кривые улицы, тесные и грязные дома, в которых задыхаются от скуки и лени маленькие жалкие люди, наполняя дома свои неосмысленной, полусонной суетой.
   ...Проходит перед глазами бесчисленная вереница рабов и рабынь своей любви, своей глупости и лени, своей жадности к благам земли; идут рабы тёмного страха перед жизнью, идут в смутной тревоге и наполняют жизнь бессвязными речами о будущем, чувствуя, что в настоящем – нет им места...
   Многие из них красиво мечтают о том, как хороша будет жизнь через двести лет, и никому не приходит в голову простой вопрос; да кто же сделает её хорошей, если мы будем только мечтать?
   Мимо всей этой скучной, серой толпы бессильных людей прошёл большой, умный, ко всему внимательный человек, посмотрел он на этих скучных жителей своей родины и с грустной улыбкой, тоном мягкого, но глубокого упрека, с безнадёжной тоской на лице и в груди, красивым искренним голосом сказал:
   – Скверно вы живете, господа!"

М. Горький



   "Это был обаятельный человек: скромный, милый". Так отзывался о Чехове Л. Н. Толстой. И действительно, это был человек безусловно милый, очень скромный и сдержанный, даже строгий к самому себе. Так, например, когда он был очень болен и табачный дым в его комнате был для него ядом, он не мог и не решался сказать никому, кто дымил у него папиросой: "Бросьте. Не отравляйте меня"... Он ограничился только тем, что повесил на стене... записку: "...Просят не курить" и терпеливо молчал, когда некоторые посетители всё-таки курили...
   ...Избранный в почетные академики, Чехов написал, как известно, резкий отказ от этого почетного звания, когда узнал, что Горький, также избранный в почетные академики, в этом звании не утверждён царским правительством по приказу самого царя Николая. Только Чехов и Короленко имели мужество поступить так. Иные академики смиренно промолчали и продолжали пользоваться почетом".

Н. Д. Телешов



   "...Удивительный это был человек по отзывчивости и жизнерадостности. Он давно недомогал, хрипел. Но всего этого он как-то не замечал. Всё его интересовало, кроме болезни. Пытливость, масса юмора и веры в жизнь".

Н. Г. Гарин



   "...Даже за несколько часов до своей смерти он заставил меня смеяться, выдумывая один рассказ. Это было в Баденвейлере. После трёх тяжелых, тревожных дней ему стало легче к вечеру. Он послал меня пробежаться по парку, так как я не отлучалась от него эти дни, и, когда я пришла, он всё беспокоился, почему я не иду ужинать, на что я ответила, что гонг еще не прозвонил. Гонг, как оказалось после, мы просто прослушали, а Антон Павлович начал придумывать рассказ, описывая необычайно модный курорт, где много сытых, жирных банкиров, здоровых, любящих хорошо поесть... И вот все они... собираются с мечтой хорошо и сытно поесть... И тут вдруг оказывается, что повар сбежал и ужина никакого нет, – и вот как этот удар по желудку отразился на всех этих избалованных людях... Я сидела, прикорнув на диване после тревоги последних дней, и от души смеялась. И в голову не могло придти, что через несколько часов я буду стоять перед мертвым телом Чехова!.."

О. Л. Книппер-Чехова



   "Антон Павлович был самым большим оптимистом будущего, какого мне только приходилось видеть. Он бодро, всегда оживленно, с верой рисовал красивое будущее нашей русской жизни".

К. Станиславский