Под музыкальным деревом. Оркестр


Аркадий Клёнов


   Нашу сегодняшнюю беседу мы начнем с рассказа

ОБ ОДНОМ НЕОБЫЧНОМ КОНЦЕРТЕ.

   Из поколения в поколение передаётся легендарная история о том, как в осажденном Ленинграде исполнялась знаменитая Седьмая (или Ленинградская) симфония Шостаковича. Она прозвучала впервые 9 августа 1942 года, в день, когда, по планам немецкого командования, гитлеровцы должны были вступить в город.
   С трудом удалось собрать музыкантов. С трудом передвигаясь, стекались они на репетицию. Некоторые пришли прямо из окопов действующей армии.
   А партитура была доставлена в город на самолёте. Чтобы во время концерта, который транслировался по радио, фашисты не обстреливали город, на их позиции был обрушен огонь советской артиллерии. Вот какой это был концерт!
   Концерты Ленинградского симфонического оркестра в осаждённом городе потрясли даже наших врагов. Вот что рассказывал дирижёр Геннадий Рождественский.
   После окончания войны к Элиасбергу, под руководством которого была исполнена в тот памятный день Седьмая симфония, обратился один из западногерманских туристов. Он достал записную книжку и перечислил даты всех концертов симфонической музыки, исполнявшихся по Ленинградскому радио в дни блокады. "Я находился в числе солдат, осаждавших Ленинград, – сказал этот человек. – Мы постоянно слушали ваши передачи по радио, и каждая вселяла в меня всё большую уверенность, что вы выстоите. Если город, находившийся в таком положении, мог ежедневно транслировать концерты классической музыки, значит, его не взять. Когда я понял это, то сдался в плен".

   Партитура Седьмой симфонии Шостаковича вышла в Аргентине в 1943 году. И совсем не случайно Шостакович изображен здесь в каске, как воин: во всём мире его симфония призывала к битве с фашизмом.

   Музыка Шостаковича сражалась, не убивая. Сражалась против фашизма, за человека – за музыкантов, которые нашли в себе силы исполнить ее, и за других ленинградцев, что сидели в зале, даже за того немца, историю которого мы узнали.
   По словам писательницы Мариэтты Шагинян, подобные случаи говорят нам "о великом уроке совместного действия, которому музыка учит людей".
   Удивительное содружество людей, именуемое оркестр, сумело противостоять и страху смерти и самой смерти. Огромной силы должно быть, содружество музыкантов, если связывает их такое единство и такое взаимопонимание.
   Разные люди были в оркестре, по-разному складывались взаимоотношения между ними. Наверное, не все они были близкими друзьями, и, возможно, между некоторыми случались несогласия. Но не в тот момент, когда они – оркестр, не в тот момент, когда они – музыка. Чувство локтя, единый пульс и дыхание, дух взаимопонимания воспитываются в оркестре годами. Точнее, столетиями. И в нынешнем веке музыканты оркестра смогли убедить мир, что настоящий оркестр не только "большой инструмент" в руках дирижера, но и коллективный художник, знакомство с которым так же необходимо, как с выдающимся исполнителем.

СОДРУЖЕСТВО МУЗЫКАНТОВ...

   Подумай, даже двоим музыкантам для создания ансамбля нужно учитывать множество "музыкальных моментов".
   Темп, скорость исполнения... "Дыхание" оркестра то учащается, то замедляется, как у человека, переживающего разные душевные состояния. Темп произведения должен быть гибким, живым. И все изменения его должны быть у музыкантов согласованными до мгновения.

   Выглядит забавно, а звучит еще забавней. Тут и трумштейн (морская труба, напоминающая контрабас с одной струной) и скрипка; арфа и фагот – за спиной; лютня и волынка – на поясе; серпента (змеей изогнутая труба) и бубны-эполеты; военные трубы и барабан – в виде головного убора. Ну, и, конечно, клавишный инструмент, вокруг которого собран весь "оркестр". Хорошо, что он не может заиграть, иначе всем нам пришлось бы затыкать уши!

   Громкость звука... Между "шёпотом" и "криком" существует множество различных по силе звучаний.
   А артикуляция, произношение звука? Представь себе хор, где один певец "окает", другой произносит слова вологодским говорком, третий – с украинским или кавказским акцентом... По-разному произносятся звуки и на музыкальных инструментах. И нужно найти общий музыкальный "язык".

   С помощью большой палки – батуты руководители оркестра отбивали такт ещё двести лет назад.

   Ну, а теперь вспомни, что в оркестре около ста музыкантов. Может быть, ты обратил внимание, что, говоря об оркестре, мы имеем в виду

ОРКЕСТР СИМФОНИЧЕСКИЙ.

   В мире существуют самые различные оркестры – камерный, духовой, народных инструментов, джаз, эстрадный. Но лишь симфонический оркестр имеет постоянный состав. От раза к разу меняет свой состав джаз-оркестр, у разных народов разные народные инструменты, нет постоянного состава в камерном оркестре. А в симфоническом есть постоянное "ядро". Впрочем, ты, наверное, слышал о группе струнных, группе деревянных и группе медных духовых, о группе ударных – в каждой партитуре им обязательно отводится свое место.
   Но мне хочется, чтоб прежде всего ты почувствовал

ОБРАЗ ОРКЕСТРА.

   Может быть, страничка из книжки известного дирижера поможет нам понять, что это такое.
   "Остановитесь на мгновение и вслушайтесь в бесформенные и неорганизованные звуки, доносящиеся из комнаты оркестрантов. Скрипачи настраивают свои скрипки, играя гаммы или пассажи из концертов; усердно упражняются духовики, до предела нагревая инструменты, чтоб получился чистый строй, – они напоминают легкоатлетов, старающихся размяться и разогреться.
   Эта атмосфера возбуждает дирижера так же, как журналиста – запах типографской краски. Но вот мало-помалу водворяется тишина. Концертмейстер приступает к своим первейшим обязанностям и настраивает инструменты по ЛЯ первого гобоя. (Мы давно обещали объяснить тебе, почему именно гобой играет в оркестре такую роль: он самый "теплоустойчивый" инструмент, его строй не зависит от окружающей температуры.)
   И вот вы на своём месте, на эстраде. Перед вами сто человек, держащих в руках инструменты, назначение которых – издавать самые разнообразные звуки.
   Оркестр отнюдь не механическое и послушное орудие. Это общественный организм, коллектив живых людей".
   Итак,

ОРКЕСТР НА ЭСТРАДЕ.

   Музыка ещё не звучит. И всё-таки оркестр уже "начался". Всё, начиная с "географии" каждого инструмента и кончая костюмами оркестрантов, осмысленно, выверенно, продуманно.
   Первым вышел концертмейстер первых скрипок – президент оркестра. С ним и его помощником почтительно поздоровается сам дирижер, а закончив концерт, прежде чем поклониться публике, снова поблагодарит его пожатием руки.
   Все музыканты в чёрных фраках (где ещё в наше время встретишь фраки?), женщины – в длинных черных платьях. И правильно. Оденься оркестранты кто во что горазд, слушатель будет отвлекаться.

   Посмотри, какое звучащее лицо у дирижёра! Звучит его взгляд, звучат руки. Прав был, конечно, композитор Вагнер, повернувший дирижёра лицом к музыкантам. И все-таки жаль, что мы не видим его жестов и лица. Видеть или слышать дирижёра должны музыканты? На протяжении веков решался этот вопрос.

   Но вот откуда-то слева по залу покатилась волна аплодисментов: это заметили выходящего на эстраду дирижёра. Палочка в руках маэстро поднята таким жестом, словно на её кончик дирижёр подцепил весь оркестр. В этот момент все сто музыкантов перестают дышать. Мгновение – и они "выдохнут" музыку.
   Но прежде белой молнией мелькнёт дирижёрская палочка (гром, как полагается, грянет на секунду позже). Это дирижёр показал ауф-такт – предварительный замах. И эта молния в краткое мгновение освещает для музыкантов и темп, в котором должен начать играть оркестр, и характер произведения. В этом замахе и воля дирижера и тот заряд неведомой энергии, которую дирижёр передает оркестру.
   Дирижёр общается с оркестром

БЕЗ ПЕРЕВОДЧИКА,

   даже если не знает языка той страны, где он сейчас выступает. Язык жестов – международный язык, понятный всем музыкантам мира. Дирижёру не нужно отыскивать взглядом, где сидят в оркестре трубачи, а где виолончелисты. Во всем мире оркестранты рассаживаются одинаково.
   Не сразу пришли к такому взаимопониманию дирижёр и оркестранты. Достаточно сказать, что лишь 19 веке руководитель оркестра повернулся к музыкантам и заглянул им в глаза. И тут выяснилось удивительное обстоятельство: музыканты чувствуют взгляд маэстро, хотя смотрят в ноты.
   Прежде во главе оркестров становились сами композиторы, чьи произведения исполняли музыканты. Но на всех композиторов не хватало оркестров. И появились

ОРКЕСТРЫ "В ГОЛОВЕ".

   Ты когда-нибудь услышишь выражение: "оркестр Баха", "оркестр Монтеверди", "оркестр Глюка"...
   Нет, нет, они не были собственностью композиторов, а принадлежали богатым аристократам, а порой их и вообще... не было. Потому что речь идет не о том или ином коллективе музыкантов, а о внутреннем звучании оркестра.
   Ещё великий Бах вынужден был писать музыку на тот состав, который был у него под рукой. И, увы, тот оркестр, о котором, возможно, мечтал Бах и который он слышал своим внутренним слухом, так и останется для нас неизвестным. Известно, что, когда Бах служил в Лейпциге в церкви святого Фомы кантором, то есть учителем маленьких певчих, весь оркестр его состоял из четырех скрипок и четырех труб. Но когда он садился писать, он забывал об этом. Мощная музыка для трех хоров, двух органов и настоящего оркестра звучала в его воображении, заполняя партитуру.
   Время шло, и композиторы стали проявлять настойчивость, доказывая, что не музыка для оркестра, а оркестр – для музыки. Они всё жёстче требовали определенных инструментальных красок, подбирая в ансамбль те инструменты, которые подходили друг другу, создавали определенный звуковой колорит. Они восставали против "несогласных" музыкальных инструментов, объявляли им войну.
   Так были вытеснены из оркестра щипковые инструменты (лютня, например, и ее родственница – гитара. Помнишь, мы ещё в первой беседе задавали вопрос, почему гитаре нет места в симфоническом оркестре: так и не нашла она согласия с другими инструментами нынешнего оркестра). А на смену виолам пришли скрипки. За это мы должны поблагодарить композитора Монтеверди.
   И уже не музыка писалась в зависимости от того, какой оркестр будет ее исполнять. Нужно было искать соответствующих музыкантов для исполнения той или иной партитуры.
   Композиторы создали постоянный оркестровый состав, следуя законам человеческого слуха, отбирая согласные звуковые краски.
   Что же касается профессии дирижера, то она сразу и

ДРЕВНЯЯ И МОЛОДАЯ.

   Ведь руководить оркестром ещё не значит быть дирижёром. Одно дело – отбивать такт и следить, чтоб оркестр "не развалился", другое дело – выступить в роли интерпретатора, то есть толкователя музыкального произведения.
   Словарь объясняет слово "интерпретация" так: "самостоятельное толкование художественного произведения". Но, позвольте, как может дирижер привносить в музыку что-то самостоятельное, если в нотах, по словам одного знаменитого музыканта, "есть всё"?
   Правильно, есть всё для того, чтобы дать

ПРОСТОР ФАНТАЗИИ

дирижёра.
   В филармонии идет репетиция. Дирижёр Юрий Темирканов работает с оркестром над сюитой композитора Андрея Петрова "Сотворение мира".
   Юный Адам, первый на земле человек, делает свои первые шаги. (Может быть, ты видел рисунки французского художника Жана Эффеля, по мотивам которых написана музыка?)
   В оркестре звучит музыкальная тема Адама – наивный, старинный танец. Но как же показать слушателям, что Адам делает по жизни именно первые шаги? В нотах нет ничего, имитирующего походку Адама (как, скажем, удары литавр имитируют гром небесный). И вдруг мы слышим... Ну, конечно, нет никаких сомнений – перед нами образ ученика старательного, смешного и неловкого. Как добился этого дирижер, находясь

В РАМКАХ НОТНОГО ТЕКСТА?

   Просто и остроумно. Он попросил скрипачей, играющих основную тему, играть... плохо. Как ученики-первоклашки, только вчера взявшие в руки смычки, они "белым", невыразительным звуком старательно водят по струнам. И перед нами образ "начинающего".
   Это лишь маленький пример большого искусства – не изменяя ни одной ноты, создать в звуках

МУЗЫКАЛЬНЫЙ ОБРАЗ.

   На земле больше трёх миллиардов человек. Все люди ходят, смеются, разговаривают. В этом их схожесть. Но все это они делают по-разному – и в этом их различие. Именно искусство раскрывает нам удивительную "похожую непохожесть" людей.
   Есть такой эффект стереоскопии – наш левый глаз видит предмет чуть слева, а правый чуть справа. Оба – правый и левый – сигнала поступают к нам в мозг и там сливаются в одну картину объёмного предмета.
   Каждый дирижёр-интерпретатор имеет свою точку зрения на музыкальное произведение. Каждый дирижёр-интерпретатор – наш "глаз", разглядывающий музыку с той или другой стороны. И как две точки зрения дают нам впечатление объёмности предмета, так различные трактовки помогают нам более полно и глубоко разобраться в музыкальном произведении.
   Наш сегодняшний разговор об оркестре и дирижере – только вступление, или

ПРИГЛАШЕНИЕ К МУЗЫКЕ.

   Потому что о музыке можно рассказывать, но пересказать ее нельзя. Наш оркестр вышел на эстраду, но зазвучит он только тогда, когда он... зазвучит. Теперь все зависит от тебя.
   Начни с простого: прослушай исполнение, скажем, какого-нибудь оркестрового произведения Грига. Пусть это будет музыка к драме "Пер Гюнт". Но хорошо бы, если бы ты мог послушать эту музыку в исполнении разных дирижёров. И может быть, ты сам услышишь, как по-разному танцует у них Анитра или горюет мать Пер Гюнта Озе.
   Послушай музыку, и тогда в следующий раз мы с тобой поговорим о том, как её слушать.

Мультфильм-фантазия "Гномы и горный король". Музыка Эдварда Грига.



Песня Сольвейг в исполнении Миружи Лауерс. Музыка Эдварда Грига.