Под музыкальным деревом. История музыкального инструмента

   Задумывался ли ты, почему и арфу, и скрипку, и флейту, и валторну мы называем таким прозаическим словом

ИНСТРУМЕНТ?

   Столярный инструмент, сапожный инструмент, хирургический инструмент. В этом ряду музыкальный инструмент чувствует себя, как в родной семье.
   Включить радиоприёмник, не имея ни малейшего представления о его конструкции, может и сапожник, и пирожник, и скрипач. Но дайте в руки пирожнику скрипку, а скрипачу – сапожный инструмент... Помнишь: "Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник"?
   То-то и оно, что инструменту в отличие от прибора автомата или полуавтомата нужна

УМЕЛАЯ РУКА.

   Без умелой руки музыкальный инструмент мертв.
   Значит, получается, что скрипка и молоток – из одной семьи?
   Кажется, зреет небольшое открытие. Самое время усесться под нашим музыкальным деревом и ждать...
   Щёлк!
   Смотри-ка, орешек! Ну что ж, орешек так орешек.

ДАВНЫМ-ДАВНО

   попался он на зуб первобытному человеку, да не в добрый час. Оказался этот орешек крепче, чем зуб неандертальца. Орешек остался цел, а зуб сломался. Пострадавший взял в руки камень и решительно стукнул по орешку.
   А теперь следи внимательно!
   Для превращения камешка в молоток пришлось его немного обколоть и прикрепить к палке-рукоятке. А как только камешек стал молотком, круг его возможностей расширился. Им уже можно было не только орешки колоть...
   Но вот, скажем, дерево срубить нельзя было.
   Не прошло и каких-нибудь ста лет, как наш предок превратил тупой камень в острый, но уже с глубокой мыслью – сделать из него топор.
   Что же получается?
   Чем лучше инструмент, тем лучше его работа. Чем лучше работа инструмента, тем более умелым становится мастер и начинает предъявлять к своему инструменту все новые требования. И снова улучшает инструмент.
   Так и цепляется одно за другое, как крючочки в значке §. Иногда длинная цепь получается, если инструмент сложный, как, например, флейта или скрипка. Они тоже достигли своего совершенства таким образом. И, кстати, не так давно: скрипка – всего триста лет назад, а флейта – и вовсе полтораста. А ведь их история исчисляется тысячелетиями.
   Долог же был их путь.

ЗАГЛЯНЕМ В РЕПЕТИЦИОННУЮ

   комнату, где после репетиции или концерта музыканты укладывают свои инструменты.
   Обрати внимание на движения музыкантов. Скрипач с осторожностью укладывает скрипку в футляр. Увидал пылинку – заботливо сдул ее и принялся протирать скрипку бархатной тряпицей. Затем укутывает инструмент во фланелевую или замшевую простынку. Оно и понятно: его скрипке триста лет. Спасибо тем музыкантам, которые два и три века тому назад так же любовно берегли скрипку.
   А вот трубач вынул из своей трубы мундштук, протер его и надежно запрятал. Десятки мундштуков поменял он, пока нашел идеально "подходящий по губам". Говорят, что трубачи ценят такие мундштуки, как талисман...
   К своему инструменту музыкант привязывается, как к другу. Когда у Паганини "заболел" его любимый инструмент работы Гварнери и маэстро принес его мастеру Вильому, тот сказал, что скрипку придётся вскрыть. Паганини был так взволнован предстоящей операцией, что поначалу отказался от неё. А когда согласился, потребовал, чтобы вся процедура происходила в его присутствии. Сейчас эта скрипка хранится в Генуе, на родине великого скрипача, и называют ее "Вдова Паганини".

В МУЗЕЕ МУЗЫКАЛЬНЫХ ИНСТРУМЕНТОВ


   Рояль композитора А. Г. Рубинштейна. Фабрика Я. Беккера. Санкт-Петербург. 1870-е гг.


   в Петербурге особенно удивительной кажется тишина. Ведь каждый экспонат – звучащий. Здесь можно увидеть рояль Рубинштейна, скрипку работы Амати, квартет струнных знаменитого русского мастера Ивана Батова, скрипку Глинки...
   А я люблю рассматривать "безымянные" инструменты. Кто играл на них? Может, эта старинная труба звала за собой в атаку лихую конницу и трубач пал в бою, так и не выпустив из рук звучащее оружие?

               Скрипка М. И. Глинки. Работа С. Клоца. Митенвальд (Германия). 1766 г.

   Я убеждён, что с каждым музыкальным инструментом связана какая-нибудь увлекательная история, у каждого из них была своя "личная жизнь". Но музыкальные инструменты – это ещё и некое сообщество, и жизнь этого "деревянного" общества чем-то напоминает жизнь людей: инструменты рождаются, "воспитываются", развиваются, борются за существование...

КАК И КЕМ

   изобретаются музыкальные инструменты? Будь уверен, версий на этот счет больше, чем самих инструментов.

   В руках у музыканта "предок" органа. Все инструменты, на которых играют в наши дни, произошли от народных инструментов.

   Что до меня, то я с полнейшей серьезностью утверждаю, что первыми изобретателями были... дети. Да, первобытные дети! Наверное, они часто поступали так же, как и ты, превращая в игрушку все, что под рукой, – камешек, деревяшку, обломок тростника, травинку. Ты ведь тоже, сорвав травинку, натягивал ее между большими пальцами обеих рук и дул, слушая пронзительные звуки. А звучащая травинка могла быть прототипом струны и язычка-трости для деревянного духового инструмента типа гобоя и кларнета.
   Ещё не было на свете мальчишки, который, найдя нечто похожее на трубку – будь то полая кость какого-нибудь зверюги, птицы или стебель растения, – не подул бы в неё.

   Больше похоже на игру в музыканты, не правда ли? Вполне возможно, что и трещотка – инструмент довольно сложный – собственного изобретения.

И кто знает, может, благодаря твоему древнему одногодку уже пятнадцать тысяч лет назад в каменном веке человек играл на такой вот флейте. Во-он она, на самой нижней ветке нашего музыкального дерева!
   Между прочим, для нас с тобой она может сыграть роль ньютонового яблока. Давай рассмотрим ее внимательно и посоображаем. Видишь, в этой флейте дырочки – игровые отверстия. А это значит, что уже с давних пор музыканты предъявляли к музыкальному инструменту

ТРЕБОВАНИЕ МНОГОЗВУЧИЯ.


   Согласись, довольно неудобно музицировать таким образом. Звук, правда, слышен за несколько вёрст: ведь чем длинней труба – тем мощней звук.

   Чем больше разных звуков, тем интереснее мелодия. В прошлый раз мы говорили о том, как увеличивалось многозвучие арфы.
   Казалось бы, мудрить нечего: прибавляй струны в струнных инструментах да знай сверли дырочки в разного рода флейтах!

   Затейливо изогнутая труба не менее многоголоса, а держать в руках её может и один человек.

Но однажды во время праздника в столице Древнего Египта произошла удивительная история. Зарубежный гастролёр, флейтист из Греции, обещал блеснуть своим мастерством в присутствии самого владыки. Вышел он на каменную площадку, дрожащими от волнения руками поднес флейту к губам и...
   Ай-яй-яй! Флейта выпала из рук и раскололась, упав на каменную плиту. Бедный артист растерялся. Но велико было желание фараона услышать игру заезжей знаменитости. Он сделал знак одному из приближенных и что-то шепнул ему. Через несколько секунд флейтисту была передана флейта, изукрашенная дорогими камнями и прекрасной резьбой.
   Артист обрадовано схватил инструмент.
   Лучше бы эта флейта тоже выскользнула из его рук и разбилась. Пусть даже неосторожного флейтиста наказали бы самым жестоким образом. Все было бы лучше того позора, который пришлось ему испытать. Он не смог сыграть на египетской флейте ни одной из своих прекрасных мелодий. Из-под его пальцев вылетали не те звуки, которых он ожидал. Флейта звучала фальшиво, но самое странное заключалось в том, что окружающие, казалось, этого не замечали. Это еще больше смущало музыканта. Кое-как закончив выступление, он поспешно удалился...

ЕСЛИ БЫ

   ты умел играть на флейте и тебе дали в руки любой из двух инструментов, о которых шла речь, ты не смог бы сыграть даже простейшую мелодию "Во поле береза стояла", строящуюся на пяти разных звуках.
   Почему? Да потому, что многозвучие инструментов тех далеких лет было неорганизованным. У них не было единого музыкального строя. У флейты греческого флейтиста был один набор звуков, а у инструмента, который ему вручили, – другой. В те времена человеческое ухо еще только начинало улавливать закономерные связи между звуками.
   Мудрец Пифагор, живший около двух с половиной тысяч лет назад, был одним из первых учёных, которые стали искать ответы на все свои "почему?" не в мифах и легендах, а в окружающей действительности. "Можно измерить вес, можно измерить время, – думал Пифагор. – Можно измерить расстояние между двумя предметами. А значит, можно измерить и расстояние между двумя звуками разной высоты. Но как?"
   Он верил в великую силу чисел.

ЛЕГЕНДА РАССКАЗЫВАЕТ,

   что однажды, проходя мимо кузницы, он услышал, как молотки выстукивают очень ладное созвучие – словно одну и ту же ноту выпевал то высокий детский, то низкий мужской голос. Это, наверное, потому, решил Пифагор, что мастер и подмастерье с разной силой ударяют молотками. Он попросил кузнецов обменяться инструментами и с изумлением обнаружил, что сила удара тут ни при чем – маленький молот продолжал заливаться колокольчиком, а большой "басил".
   Тогда Пифагор взвесил инструменты, и цифры преподнесли ему сюрприз: один молот весил ровно в два раза меньше другого. Именно поэтому они образовывали такое чистое созвучие, о котором теперь можно сказать, что один звук в два раза выше другого.
   Вернувшись домой, Пифагор поспешно натянул на черепаховый панцирь струну и послушал её звучание. Затем перехватил её точно посередине и с замиранием сердца прислушался. Так и есть! Вдвое меньший отрезок звучал той же нотой, но как бы "тоньше". Пифагор открыл созвучие, которое называется октава.
   Пифагор стал делить струну на три, четыре части, вслушиваясь в звуки. Он снова погрузился в мир чисел...
   Но оставим его наедине с его монохордом-одноструном. Пусть он играет, а мы пока... споём. Хором.
   Не получается? Ничего. Одна-две репетиции, и мы сможем отправиться даже в концертную поездку. Куда? Да хоть

НА ГАСТРОЛИ В ДРЕВНЮЮ ГРЕЦИЮ.

   Если мы будем там петь даже несложные произведения на два голоса (а это умеет любой школьный хор), мы ошеломим древнегреческую публику. Ведь древние музыканты понятия не имеют, что возможно такое чудо – одновременное звучание двух разных голосов. И грандиозные хоры и древние оркестры дружно выводили одну и ту же мелодию, то есть играли и пели только в унисон.
   Если считать с первого дня нашей эры, более полутора тысяч лет потратили музыканты и математики, чтобы установить строй музыкального инструмента, чтобы он стал другом и мелодии и гармонии. Установился этот строй со времён и не без помощи Иоганна Себастьяна Баха.

О ВКУСАХ НЕ СПОРЯТ

   те, у кого вообще нет вкуса, могли бы сказать музыканты. И они спорили! Спорили, потому что нужно было решить ещё одну задачу, которую задал музыкальный инструмент, –

ЗАДАЧУ ПРЕКРАСНОЗВУЧИЯ.

   "Больше поэтов хороших и разных!" – требовал Владимир Маяковский. Это прямо-таки формула для музыкального инструмента. Смотри сам: во-первых, многозвучие, во-вторых, хорошее звучание и, в-третьих, разное звучание, то есть богатство звуковых красок. Но раз уж мы вспомнили Маяковского, "что такое хорошо и что такое плохо" в смысле звучания музыкального инструмента? Кто решает эти вопросы? Мастера? Исполнители? Публика?

ДВАДЦАТЬ ТОНН ВНУТРИ РОЯЛЯ –

   и все из-за... Бетховена. Двадцать тонн – это сила натяжения струн. Натягивать с такой страшной силой их нужно для того, чтобы стальная проволока звучала ярко и звонко. А высказался за такое звучание со всей решительностью именно Бетховен. Этого требовала его страстная музыка.
   Первый рояль, родившийся за шесть десятков лет до появления на свет Бетховена, не был принят Иоганном Себастьяном Бахом. Не будем упрекать Баха. Он всю жизнь играл на клавесинах и клавикордах. У него было другое представление о прекраснозвучии. Фортепиано позволяло музыкантам извлекать звук с помощью удара "молотка" по струнам. А клавикорды и клавесины молоточкового механизма не знали. Звук их был интимным, камерным, не "ударным". К удару по струне нужно еще было привыкнуть. Но клавикорды добрую сотню лет сосуществовали с фортепиано. А между скрипками и виолами возникла

НАСТОЯЩАЯ ВОЙНА.

   Они внешне похожи. Но виолы нежно воркуют, звук у них небольшой, для узкого круга слушателей. А скрипки в ту пору только "начинались" – звучали резковато, напряженно, но зато могли "обслужить" сразу целую свадьбу или гуляние. "Простонародная" скрипка долго ходила в золушках, долго не допускали её на концертную эстраду и в оркестр, поскольку аристократы всячески поддерживали виолу. Но страстный звук скрипки все же завоевал сердца композиторов, они стали сочинять для неё интересные произведения. И скрипка победила.
   Так музыкальный инструмент проявлял себя порой в качестве гражданина, борца за свои права. А заодно и решался вопрос, "что такое хорошо".
   Но говорить о прекраснозвучии и не упомянуть

О МАГЕ И ВОЛШЕБНИКЕ

   Антонио Страдивари просто нельзя. Я не буду рассказывать тебе о его волшебном секрете. У каждого мастера должен быть свой "секрет". Почему скрипки Страдивари считаются лучшими? Дело в том, что их... много. Странный довод? И все-таки постарайся понять.
   Мастер из Кремоны сделал за свою жизнь более тысячи скрипок. И от каждой он добивался высочайшего качества. Но подумал ли ты, что, создав так много инструментов, Страдивари стал настоящим воспитателем наших ушей, нашего вкуса? "Вы слышите, как звучат мои скрипки, – кажется, говорит он. – Мои учителя, мои предшественники долгое время стремились к этому. Я слышал их скрипки, я поверил, что это прекрасно. Я завершил их труд и утверждаю, что такой звук самый человечный, самый прекрасный, самый высокохудожественный, самый... самый... самый..."
   Кто знает, может, именно в этом крылась причина его трудолюбия. Он хотел утвердить свой идеал. Это нам сейчас ясно, что скрипки "должны" звучать именно так, как инструменты Страдивари и Гварнери. А во времена Страдивари это еще нужно было доказывать.

МУЗЫКАНТ ВЫШЕЛ НА ЭСТРАДУ,

   в руках у него музыкальный инструмент.

   Ну, можно ли подумать, что великан-орган произошел от волынки?

Понимаешь ли ты, что без музыкального инструмента он не в состоянии "смастерить" музыку? Понимаешь ли ты, что без него он как певец без голоса?
   Он принял его, как эстафету, которую тысячелетия передают друг другу музыканты мира. В его руках чудо! Сплав, родившийся от сочетания великого ума и труда, борьбы и любви. Потому так трепетны руки музыкантов, прикасающихся к инструменту. Без него не было бы музыки.