На Берегу Маклая (о Миклухо Маклае)

   "Приводит в восхищение в вашей деятельности, что вы первый доказали, что человек всегда человек, и вы доказали это подвигом истинного мужества".
Л. Толстой


   Тамо рус – русский человек – так звали Николая Николаевича Миклухо-Маклая на берегу Новой Гвинеи.

   В сентябре 1871 года русский корвет "Витязь" стал на якорь близ небольшого мыска на северо-восточном берегу Новой Гвинеи. Молодой учёный Николай Николаевич Миклухо-Маклай ранним утром вышел на палубу. Вдали виднелись высокие горы, окутанные облаками. Густой лес, переплетенный лианами, покрывал горы и подходил к самой воде, и деревья купали в ней свои зеленые ветви. В некоторых местах лес отступал, оставляя открытым песчаный берег. С борта корабля Миклухо выбрал место для своей хижины – вон там, высоко над морем, где стоят громадные деревья, а внизу бежит проворный ручеёк.
   Ещё никто из европейцев не бывал на этом берегу, да и весь громадный остров – второй по величине после Гренландии, – триста лет назад открытый мореплавателями, до сих пор оставался неведомой землей. Причин тому несколько: высокие горы, густые, почти непроходимые тропические леса, но главное, пожалуй, местные жители – папуасы, о которых шла страшная слава как о людоедах, коварных и вероломных...
   Отказавшись от катера с вооруженной охраной, Миклухо-Маклай посадил на вёсла своих слуг, малайца Боя и шведа Ульсона, и поплыл к берегу. Едва шлюпка врезалась, носом в песок, как он выскочил из нее. Узкая тропка привела его к папуасской деревне, приветливой и опрятной, но совершенно пустой. Вокруг хорошо утоптанной площадки стояли хижины с высокими крышами из пальмовых листьев. Жители, по-видимому, только что были здесь, об этом свидетельствовали и догорающий костер, и недопитый кокосовый орех, и небрежно брошенное весло. Миклухо заглянул в одну из хижин. В ней было темно, но в свете тлеющего костра учёный разглядел высокие нары из бамбука, связки раковин и перьев на стене, а под самой крышей – почерневший от копоти человеческий череп. В лесу раздавались незнакомые голоса каких-то птиц, было хорошо и спокойно и вместе с тем чуждо, все казалось скорей сном, чем действительностью.
   Лёгкий шорох... Быстро обернувшись, Маклай увидел словно из-под земли выросшего человека – среднего роста, хорошо сложенного, с тёмной кожей и матово-черными волосами; у него был широкий приплюснутый нос, большой рот, почти скрытый усами и бородой. Вся одежда незнакомца состояла из повязки вокруг бедер; на руках, выше локтя, были широкие браслеты с заткнутыми за ними листьями бетеля и гладко отточенным куском кости.
   Папуас, внезапно появившийся, тут же поспешно скрылся в кустах. Маклай побежал за ним, догнал и за руку привел на площадку. А вскоре показались и другие жители деревни. Маклай подошёл к каждому из них, каждого взял за руку, привел на площадку, потом сел среди них на камень и стал раздавать подарки: куски красной материи, гвозди, рыболовные крючки. Папуасы с любопытством рассматривали невиданные предметы и о чём-то переговаривались между собой. Держались они боязливо и настороженно. И все же, когда их гость собрался уходить, они всей толпой пошли провожать его к шлюпке, держа в руках свои подарки – кокосовые орехи и сахарный тростник. Так закончился первый день на берегу.
   Матросы с корвета начали строить хижину для Маклая, а он тем временем каждый день появлялся на берегу. Круг его знакомых расширялся. В записной книжке появилось несколько папуасских слов. Он узнал, что его первого знакомца зовут Туем, а деревня, где он живет, – Горенду; мысок, где строилась хижина, тоже носил свое имя: Гарагаси.
   Папуасы догадались, что хижину строят для Маклая и его слуг и что корвет, наверное, скоро уйдёт. И Туй, первый знакомец Маклая, выразительно жестикулируя, дал понять, что, как только корабль уйдёт, Маклая, Боя и Ульсона убьют, хижину разрушат и разграбят. Маклай отлично знал, что всё это вполне может произойти, но сделал вид, будто ничего не понял. Однако он решил быть очень осторожным.

   Маклай прекрасно рисовал. Вот несколько его зарисовок. Ай – танцор на празднике в деревне Гумбу.


   А с офицерами корвета Миклухо договорился, что в случае крайней необходимости сложит все свои научные материалы в железный ящик и зароет его в определенном месте. Слишком опасен был опыт, на который шёл Миклухо-Маклай, – это видели его товарищи по плаванию. Но они знали и другое: учёный был человеком мужественным и отважным и обладал железной волей.
   Учёный, путешественник, Маклай успел побывать во многих странах, плавал по многим морям и океанам, и теперь, когда он высадился на Новой Гвинее, ему было всего двадцать пять лет...
   В антропологии – науке о происхождении и развитии человеческих рас – шли в то время оживленные споры: есть ли высшие и низшие расы. Миклухо-Маклай считал, что все люди равны и только особенности природы, климата, исторического развития приводят людей к различному образу жизни и внешнему несходству.
   Маклай стремился к точным исследованиям, он хотел все видеть сам. И он решил отправиться к папуасским племенам с их первобытной культурой, которая не подвергалась еще никакому постороннему влиянию. Вот почему Маклай выбрал Новую Гвинею. Соперников у него не было. Даже отчаянные моряки-первооткрыватели, и те не решались высаживаться на этой дьявольской земле.
   27 сентября 1871 года корвет покинул воды залива Астролябии.
   И вот спустилась первая ночь на незнакомом берегу. Она была полна звуков: трещали цикады, кричали какие-то незнакомые ночные птицы, Маклай установил ночные дежурства. Однако и первая и последующие ночи прошли спокойно, и ночные бдения скоро прекратились. Жизнь потекла ровно и спокойно. Учёный делал метеорологические наблюдения, ловил морских животных, описывал их. Когда же появлялись папуасы, он бросал работу и шел к ним навстречу.
   В один прекрасный день он надумал сам сделать визит в соседнюю деревню Горенду.

   Барумбрамбра – самая высокая и большая хижина в деревне. Здесь хранятся музыкальные инструменты, сигнальный барабан "барум", сюда собираются мужчины и юноши.

   Вооружившись лишь записной книжкой и карандашом, Маклай отправился в путь. Случилось так, что извилистые, перепутанные тропинки привели его не в Горенду, а в какую-то другую деревню, где он никогда ещё не был. Возле неё он встретил мальчика лет четырнадцати. Мгновение они смотрели друг на друга, потом юноша кинулся в деревню. Маклай услышал громкие крики, женский визг, и наступила зловещая тишина. Учёный вышел на площадку. Его встретила группа вооруженных людей. Лица их были враждебны. Кто-то угрожающе поднял копье. Мимо Маклая одна за другой пролетели две стрелы. Встревоженные лица папуасов, казалось, говорили: "Зачем пришел этот человек нарушать нашу спокойную жизнь?" И Маклай почувствовал себя неловко: в самом деле, зачем он пришел стеснять их? Внезапно им овладела страшная усталость, захотелось спать.
   Он сделал движение, чтобы выйти из круга. Папуасы молча расступились. Настороженно, с удивлением следили они, как их незваный гость с видимым удовольствием растянулся в тени на циновке. В конце концов, решил про себя ученый, сопротивляться им я не могу, а если они решат убить меня, то не всё ли равно, как это произойдет: сидя, стоя или лежа.
   С этими мыслями – что самое удивительное! – он уснул.
   Когда он открыл глаза, примерно часа через два, то увидел, что вокруг него сидят люди и о чем-то тихо переговариваются. Лица их были уже не так враждебны. Никто из них не шевельнулся, когда Маклай встал, кивком головы попрощался со всеми и ушел.
   Да, нелегко будет преодолеть их недоверие, думал он по дороге домой.

   Туй, самый первый знакомый и друг Маклая.

   Многие папуасы довольно часто навещали его, особенно Туй. Учёный брал у него уроки папуасского языка. Это оказалось делом нелегким. Узнать название какого-либо предмета было просто: вы указываете на предмет, и вам говорят, как он называется по-папуасски. А как быть с такими словами, как "хорошо" или "плохо"?
   В Бонгу (название деревни) Маклай встретил очень сметливого человека, который сообщил ему много мудрёных слов. Может, у него удастся выведать, как звучат по-папуасски эти отвлеченные понятия? Маклай показал на большой хороший горшок, а потом на груду черепков и произнес по-русски сначала "хорошо", а потом, взяв в руку черепок, – "плохо". Папуас как будто понял его и, в свою очередь, стал произносить какие-то два слова. Потом оказалось, что они ничего общего не имели с тем, чего добивался ученый.
   "Вы говорите, – рассказывает Маклай в дневнике, – указывая на хороший предмет, "казь" – и туземец вторит вам: "казь". И вы думаете, что он понял вас, а папуасы, в свою очередь, думают, что вы говорите на своем языке, и стараются запомнить, что вы такую-то вещь называете "казь". Узнанное теперь, кажется, окончательно, слово "хорошо" – "ауе" – я приобрел окольными путями, на что употребил ровно десять дней".
   Между тем давно уже началось дождливое время года, а с дождями пришла и злокачественная лихорадка. Маклай тяжело переносил болезнь, но ни на один день не прерывал метеорологические наблюдения, как ни кружилась голова, как ни тряслись руки.
   А в дневнике появлялись спокойные записи: "Нового ничего нет. Все по-старому. Утром я – зоолог-естествоиспытатель, затем, если люди больны, врач, аптекарь, маляр, портной и даже прачка... Терпеливо учусь папуасскому языку, но все еще более догадываюсь, что туземцы хотят сказать, чем понимаю их.
   Папуасы соседних деревень начинают, кажется, меньше чуждаться меня... Дело идет на лад: моя политика терпения и ненавязчивости оказалась совсем верной. Не я к ним хожу, а они ко мне; не я их прошу о чем-нибудь, а они меня, и даже начинают ухаживать за мной".
   Часто являлись больные, и Маклай лечил их. Особенно внимателен был он к детям. Отец одного мальчика так был благодарен Маклаю за лечение, что непременно пожелал подарить ему свое ожерелье из раковин, которым очень дорожил. Лечил Маклай папуасов из ближних и дальних деревень, и горцев, и обитателей крохотных островков – Били-Били и Кар-Кара, расположенных поблизости. Многим он помогал, а Туя, на которого свалилось дерево и опасно ранило его в голову, он просто спас от смерти. Каждый день Маклай навещал больного Туя, делал ему перевязки и за это время стал совсем своим человеком в Горенду. Жители деревни привязались к нему, всячески старались отплатить ему добром за добро. Маклай видел, что он больше не стесняет своих соседей и жизнь течёт при нём так же, как и без него. Папуасы стали приглашать Маклая на свои праздники, при нём совершали и похоронные обряды и свадебные.

   Парусная лодка у островка Били-Били.

   Так изо дня в день Маклай видел, что папуасы, как и все люди на земле, горюют, теряя близких, терпеливо ухаживают за больными, заботливо растят детей, ценят в людях дружбу и благородство...
   Мысли учёного о равенстве всех людей получали все новые подтверждения.
   Однако приступить к антропометрическим измерениям пока всё же было трудно. А между прочим, антропометрия, – то есть различные измерения тела, формы головы, распределения волос, качества кожи, – один из основных методов антропологии. Папуасам было непонятно, зачем Маклаю понадобилось измерять их рост, объем головы, а все, что непонятно, пугает! Особенно интересовали Маклая волосы папуасов, которые, если верить учебникам антропологии, растут у них пучками, не так, как у людей белой расы.
   "Уморительно было смотреть, с каким страхом отскочил Туй при виде ножниц, которые я поднес к его волосам, – записывает ученый. – Если уж он не соглашается, то что же будут делать другие, более дикие? Я подумал, не примет ли он в обмен на свои волосы несколько моих, и, отрезав пучок своих волос, предложил ему взять их, конечно, в обмен. Это удалось".
   И не только с Туем.
   Но как рассмотреть распределение волос на голове папуасов? Из-за пышно взбитых причесок это оказалось невозможным. И как же обрадовался Маклай, когда к нему привели лечиться маленького мальчика, коротко остриженного! Ученый так внимательно рассматривал голову малыша, что и отцу и сыну "стало жутковато" и оба они поспешили уйти. Зато Маклай убедился, что волосы у папуасов растут совершенно нормально, и это наблюдение привело его в отличнейшее расположение духа.
   Между тем давно уже шел 1872 год. Всё новые и новые записи появляются в дневнике ученого, и часто, ох, как часто пишет он о лихорадке:
   "...У меня начинается приступ... Только крепко подпирая голову левой рукой, я в состоянии писать..."
   "...Не туземцы, не тропическая жара, не густые леса – стража берегов Новой Гвинеи. Могущественная защита туземного населения против вторжения иноземцев – это бледная, холодная, дрожащая, а затем сжигающая лихорадка...". Иногда Маклай ослабевал настолько, что в его дневнике подряд в течение нескольких дней появлялось лишь одно слово: ЛИХОРАДКА.
   А там, на другом конце света, в России, в газете "Кронштадтский вестник" за июль 1872 года было напечатано, что отважный исследователь диких папуасских племен Н. Н. Миклухо-Маклай погиб. Причина гибели неизвестна: возможно, он убит и съеден дикарями, возможно, умер от злокачественной лихорадки. Весть эта распространилась по всему миру. Русское Географическое общество обратилось к правительству с просьбой послать судно на розыски ученого.
   И вот военный клипер "Изумруд" идёт к берегам залива Астролябии. С корвета "Витязь" на клипер переведен лейтенант Ракович, который знал, где могут быть зарыты научные материалы Миклухо-Маклая.
   Только в декабре 1872 года "Изумруд" приблизился к мысу Гарагаси. Вот и хижина Маклая... Над ней развевается русский флаг! От берега отвалила пирога с папуасами. Среди них европеец. Может быть, это слуга учёного?
   – Да нет же, нет! – восклицает лейтенант Ракович. – Это Миклухо, клянусь! Значит, он жив, жив!
   Маклай поднялся по спущенному трапу, его окружили, ему жали руки, а лейтенант Ракович весело говорил:
   – Ну, Николай Николаевич, да вы совсем как настоящий Робинзон и с кинжалом за поясом!
   Ко всеобщему удивлению, Миклухо-Маклай заявил, что не собирается покидать берег.
   – Тут ещё много работы, – сказал он, – правда, хотелось бы получить немного провизии, сахару – он давно уже вышел, – рису, а главное – побольше хины. Очень досаждает лихорадка. Костюмы тоже в неважном состоянии да и башмаки, но тут можно что-нибудь придумать...
   Командир клипера спешил уйти от берега, опасаясь лихорадки. И он уговорил учёного хотя бы на время покинуть остров с тем, чтобы вернуться сюда позже с учебным голландским судном.
   ...В последний вечер, упаковывая свои коллекции и записи, Маклай думал о том, как много ему еще предстоит сделать. И всё же самое важное позади: папуасы привыкли к нему, не чуждаются, верят ему. Он убедился, что папуасы вовсе не кровожадны, не вероломны, что они такие же, как все люди: сметливы, умеют на добро отвечать добром, любят своих ребятишек, ласковы с ними, никогда их не наказывают.
   Да, опытом своим он доказал, что человек – везде человек. А те, кто разделяет человечество на высшие и низшие расы, встают на опасный путь. Ученый видел, что они и среди белых могут начать отбор всех, кто не подойдет к их идеалу "единственно избранной расы".
   Может, именно в ту ночь перед отплытием "Изумруда" Маклаю пришла в голову мысль устроить здесь, на Берегу Маклая, как стала впоследствии называться эта полоса земли, русскую колонию особого типа, основанную на равенстве и справедливости...
   Размышления его были прерваны появлением толпы папуасов с горящими факелами. Они пришли к нему не прощаться – нет! – они пришли к нему, чтобы просить его остаться с ними навсегда! Они построят ему хижины, не одну – несколько, в каждой деревне, они дадут ему жену и все, что он пожелает, пусть только он не покидает их!
   Маклай покачал головой. Нет, сказал он, сейчас это невозможно, но он вернётся к ним. Непременно!
   И он действительно вернулся. И не один раз. И его встречали как родного со слезами радости. И на всю жизнь сохранили память о необыкновенном тамо рус – русском человеке.
   Утром началась суета. Шлюпки ходили взад-вперед, переправляя последние вещи Маклая на корабль. По приказанию командира клипера на одном из громадных деревьев около хижины Маклая была прибита медная доска с надписью латинскими буквами:

"Витязь". Сент. 1871 г.
МИКЛУХО-МАКЛАЙ "Изумруд". Дек. 1872 г.

   В день отплытия папуасские пироги кружили возле клипера. Папуасы что-то кричали Маклаю, но в шуме невозможно было разобрать слов.
   Корабль медленно шёл вдоль Берега Маклая.
   Везде учёный видел толпы людей, доносились торжественные мерные удары барума. Это папуасы отдавали прощальный салют своему белому другу!

Рисунок И. Урманче.