Рассказы о дедушке Крылове (1769–1844)

О чем рассказывал Пушкин

   Впервые в русской истории имя Крыловых мелькнуло во время Пугачёвского восстания в 1773 году, когда Пугачёв взял Яицкий городок и осадил его крепость, где заперся небольшой гарнизон. В числе командиров этого небольшого отряда был и капитан Андрей Крылов. По словам А. С. Пушкина, этот человек, решительный и благоразумный, принял начальство над отрядом, успокоил и ободрил солдат, после чего натиск был отражён.
   Через некоторое время, продолжает Пушкин, приступ повторился. Ночью пугачевцы взорвали крепостной вал и кинулись вперёд. Этот бой длился девять часов подряд, однако кончился и на этот раз ничем. Рассерженный Пугачёв поклялся повесить своих упорных противников, офицеров Симонова и Крылова, и вдобавок всё семейство последнего.
   Маленькому Ивану Андреевичу было тогда четыре года, и, случись обещанное Пугачевым, не знали бы мы с вами ничего про Кота и Повара, про Моську и про Слона. Однако капитан Крылов сумел переправить свое семейство подальше от опасностей, в Оренбург.

Подканцелярист

   Капитан Крылов умер в Твери, оставив свою семью в совершенной бедности, без средств к существованию. Сколько ни писала его вдова прошений о пенсии, жалуясь на крайнюю бедность, буквально умоляя о помощи, осиротевшей семье храброго капитана никто не помог. Пришлось бедной женщине ходить по домам, читать молитвы по покойникам, тем добывая себе хлеб. А десятилетнего Ивана Андреевича определили на службу в тверской магистрат в качестве подканцеляриста.
   Маленький десятилетний чиновник быстро узнал, как тяжка рука чернильного начальства, и тут же, будучи в должности, как говорилось тогда, нагляделся он на чиновничий грабеж средь бела дня, на взяточничество и казнокрадство, особенно ярко цветшие по глухим углам в провинциях Российской империи.
   Всё это потом еще пригодится писателю, и читатели его времени станут: одни удивляться, другие негодовать на то, как много и сколь хорошо знает баснописец звериные повадки казённого беззакония и лицемерия. Только узнавать подобные премудрости жизни было мальчику и в самом прямом смысле больно.
   Крыловы не долго остаются в Твери, а перебираются в столицу. Мать снова безуспешно принимается хлопотать о пенсии, а тринадцатилетний Иван Андреевич снова служит. Но теперь он уже не "под", а самый полный "канцелярист", правда что разница невелика, и тоскует юный чиновник на своей службе по-прежнему.
   В эти же столь еще молодые годы пробует подросток Крылов и писать, но до знаменитых басен ещё очень далеко. Сейчас он завзятый любитель театра, поклонник "Недоросля" Фонвизина, которому много подражает в своих сочинениях. Сочинял он в то время пьесы, однако сцены они не увидели, а их автор вскоре совсем отстал от драматургии, сделался поэтом и журналистом.
   "Утренние часы", "Почта духов", "Зритель" – так называются журналы, где печатались разные стихи молодого Ивана Андреевича, и среди них вот такие, например, многозначительные строчки:
   ...Мне чин один лишь лестен был,
   Который я ношу в природе, –
   Чин человека...

Одинокий...

   О себе, о своей жизни Иван Андреевич рассказывать не любил, когда любопытствовали, – отмалчивался, но кое-что все же становилось со временем известным.
   В воспоминаниях современников Крылов всегда одинок: ни родственников у него, ни жены, только одни приятели... Но вот есть свидетельство, относящееся к тем временам, когда он издавал в Петербурге журнал "Зритель", то есть к 1790–1791 годам.
   Надо прежде сказать, что в молодости Иван Андреевич вовсе не был таким домоседом, каким он стал известен впоследствии, когда анекдоты ходили о том, как он из Петербурга ни шагу... Но в то время случилось ему быть в Брянске, и там Иван Андреевич полюбил молодую девушку. Звали ее Анною, была она из рода потомков Ломоносова, красива и не бедна, а Иван-то Андреевич – очень беден. И хотя они полюбили друг друга, однако пришлось им расстаться. Больше они так и не увиделись в жизни, но прожили людьми одинокими, остался холост Иван Андреевич, не вышла замуж и Анна Алексеевна, много раз помянутая в его ранних стихах.

Слава и почести

   Известность, а потом и великую славу принесли Крылову его басни, очень русские по языку своему и самые российские всем содержанием.
   Прожил Иван Андреевич очень долгую жизнь – три четверти века. На его глазах Россия не раз воевала, поднимала восстания, хоронила царей, бывала и тиха и бурна. Крылов застал еще екатерининскую Россию. По приказу "императрицы-просветительницы" произведён был обыск в типографии "Г-н Крылов с товарищи", а затем Иван Андреевич был допрошен в полиции и "Зритель" ему пришлось закрыть. Ещё позже вынужден был он уехать из Петербурга, и долгое время его имя не появлялось в печати.
   В царствование Павла, время свирепой армейской муштры, шагистики и цензуры, по прямому приказу царя были просто вычеркнуты из русского языка слова "гражданин" и "отечество"... И об этих временах рассказывает язвительная "шуто-трагедия" Крылова "Подщипа", где с намеком на Павла глупый принц Трумф собирается весь народ перестрелять из пушек... Кстати, эта комедия найдена была впоследствии в бумагах у многих декабристов.
   Иван Андреевич пережил и Павла, а при Александре I наступил относительно свободный период русской истории, который как раз счастливо совпал с лучшей порой в творчестве Крылова.
   С 1806 года уже до смерти своей Крылов никуда из Петербурга не выезжал, разве что на дачу, под город. Целых тридцать лет он прослужил в Публичной библиотеке под началом у А. Н. Оленина, с которым был тесно дружен и в доме которого бывал чуть не ежедневно. Здесь, у Оленина, собирались самые интересные люди той поры: Батюшков, Пушкин, Гнедич, переводчик "Илиады" Гомера, и еще многие другие писатели, художники, артисты и учёные.

   Про некоторые из крыловских басен сохранились рассказы, толки, предания.
   И вот, пожалуй, что самое знаменательное: басни о войне 1812 года знали наизусть простые солдаты, люди, как правило, ни читать, ни писать не умевшие. Особенно велика была слава "Волка на псарне". Рассказывают, что эту басню знал и любил сам Михаил Илларионович Кутузов, ему нравилось, как говорит Ловчий Волку:
   Ты сер, а я, приятель, сед...
В волке все видели Наполеона, который думал покорить Россию, да просчитался и вместо "овчарни" попал на "псарню". Рассказывают даже, что, произнося эту крыловскую строчку, Кутузов лукаво поднимал свою фуражку, и делались видны его седины...

   Вот другая история. Дело было в петербургском Английском клубе во время обеда. Один из сидевших за столом горячо уверял других, будто ел он недавно огромную стерлядь...
   Тут этот человек встал и принялся показывать, какой величины была необычайная рыба. Он развёл руками, прикидывая на глазок и приговаривая: "Она была длинной вот как от меня и... вот как до Ивана Андреевича". Крылов сидел за столом напротив.
   При последних словах Иван Андреевич, ничуть не улыбнувшись, отодвинулся вбок вместе со стулом и очень серьезно, даже с готовностью спросил рассказчика: "Не мешаю ли я вам?"
   Посмотрите басню "Лжец" – она явилась на свет как раз из этой смешной истории.

Два брата

   Был у Ивана Андреевича младший брат, Лев Андреевич, тоже с детства хлебнувший горя человек. Он был бедным армейским офицером, судьба которого печальна и несчастна: вечно без гроша, в латаном мундире, а вот душу он имел чистую, добрую и возвышенную и бесконечно был предан старшему брату.
   Последние годы братья не виделись. Младшего не пускали служба и бедность, да и долго было в ту пору ехать с юга России в Петербург. Семнадцать лет не виделись братья, но очень любили друг друга, и Иван Андреевич всегда помогал Льву: то деньги посылал, то книги, то скрипку – "прогонять скуку"... А Лев Андреевич по-детски, беззаветно радовался успехам старшего брата, гордился его баснями. Чтобы стали понятнее их отношения и чтобы представить себе, в какой манере писали тогда русские люди письма друг дружке, вот вам одно из писем от брата Льва к брату Ивану:
   "Я вчера начитал в "Инвалиде" ("Русский Инвалид" – журнал), что было в Академии большое собрание и с неизреченной радостью увидел, что тебе и г. Карамзину за отличные ваши сочинения все единодушно согласились поднести золотые медали, а особливо тебе, голубчик-тятенька, сам президент поднес медаль... Теперь мне желательно знать, кто такой президент, а также и другие... Пожалуйста, уведомь меня, голубчик, какое изображение на медали и на какой ленте, и не поленись, срисуй мне её и пришли, чем много меня обрадуешь..."
   Мы уже говорили тут с вами о милом сердцу Крылова доме Олениных, где был он не гость, а свой, домашний человек... Так вот, у Олениных вдруг заметили, что сделался Иван Андреевич молчалив больше обычного и мрачен. Однако о причине мрачности никому ничего не говорил, а спрашивать его не решались. Только позже, спустя много времени, Елизавета Марковна Оленина, к которой Крылов был особенно привязан, спросила:
   – Что это с вами было, Крылочка? Вы на себя не походили.
   – У меня, – отвечал Иван Андреевич, – был родной брат, единственное существо на свете, связанное со мной кровными узами. Он умер. Теперь я остался один.
   "И с тех пор, – прибавляла Елизавета Марковна, – в доме у нас разговор об этом никогда не возобновлялся". Так по своему обыкновению все личное и тем более грустное Крылов таил от других, ну а многое забавное расходилось между людьми как-то само.

Картина

   Вот анекдот о Крылове, записанный А. С. Пушкиным. Тут, в этих строках, как древние травинки в куске янтаря, сбереглись до нас две драгоценные улыбки: одна Пушкина, другая Крылова.
   "У Крылова над диваном (где он обыкновенно сиживал), сорвавшись с одного гвоздика, висела наискось по стене большая картина в тяжёлой раме. Кто-то дал ему заметить, что и остальной гвоздь, на котором она еще держалась, не прочен и что картина когда-нибудь может упасть и убить его. "Нет, отвечал Крылов, – угол рамы должен будет в таком случае непременно описать косвенную линию и миновать мою голову".

Пером и кистью



   Вы тут видите великолепный портрет Крылова, нарисованный Карлом Брюлловым, а вот еще и другой, на этот раз словесный. Он сделан И. С. Тургеневым.
   "Крылова я видел всего один раз – на вечере у одного чиновного, но слабого петербургского литератора. Он просидел часа три с лишком, неподвижно, между двумя окнами – и хоть бы слово промолвил! На нем был просторный, поношенный фрак, белый шейный платок; сапоги с кисточками облекали его тучные ноги. Он опирался обеими руками на колени и даже не поворачивал своей колоссальной, тяжелой и величавой головы, только глаза его изредка двигались под нависшими бровями, Нельзя было понять, что он, слушает ли и на ус себе мотает, или просто так сидит и "существует". Ни сонливости, ни внимания на этом обширном, прямом русском лице, – а только ума палата... да по временам что-то лукавое словно хочет выступить наружу и не может – или не хочет – пробиться сквозь весь этот старческий жир".
   Всегда очень молчаливый, а тут, в этот вечер, видимо, еще и скучающий, но удивительно мощный старик встает за строками этого описания так же живо и ярко, как глядит он с портрета Брюллова.
   И вот так же живо, со всем разнообразием ума и способностей, глядит из крыловских басен никогда не унывающее, и лукавое, и простодушное лицо русского народа. Весь характер народа виден! Вот за эту-то правду портрета, нарисованного с пониманием и большой любовью, за это и любим в России Крылов.
   Его басни помнятся, фразы из них вошли в повседневный язык, стали в нём пословицами, которые и мы с вами употребляем едва ли не ежедневно.