О художниках-анималистах

   Приди, котик, ночевать. К. Кузнецов.

   Это будет разговор о твоих друзьях, добрых и верных, знакомых с раннего детства, хотя их самих ты ни разу не видел в глаза.
   Они приходили в твой дом неслышно, невидимо, как волшебники. Но ты видел вещи, к которым прикоснулись их искусные руки, и вещи эти казались тебе живыми, они зачаровывали тебя.
   Я в детстве искренне верила, что медвежонок, нарисованный на донышке моей тарелки, живой.
   Живыми казались и книжки с зверюшками. Помню, как одна малышка показывала мне, где в комнате живет мама, где папа, где бабушка, где она сама...
   – А здесь, – открывая книжный шкаф, таинственно сказала малышка,– здесь живет Ухти-Тухти!
   В шкафу стояла книжка про добрую ежиху Ухти-Тухти, которая стирала и штопала штанишки медвежатам, зайчатам и всей лесной детворе.
   Сказку придумал писатель, но если бы не было рисунка, сделавшего этот образ осязаемым, вряд ли бы девочка сказала, что Ухти-Тухти живет в шкафу.
   Тебе бабушка тоже читала книжки. И тогда глаза у кота на рисунке начинали светиться, а тень в углу превращалась в великана. Это сказка подходила к твоей постели на бархатных кошачьих лапах, или подлетала на лебединых крыльях, роняя на подушку перо.
   Ты начал листать книжки. Пусть ты еще не знал букв – неважно! Нарисованные зверюшки сами рассказывали тебе свои приключения.

   Медведь осенью. А. Н. Комаров.

   Взгляни на рисунок К. Кузнецова – это рассказ без слов! Но тогда ты еще был мал, чтоб подумать о незнакомом друге, который своим волшебным искусством заставил рисунок заговорить.
   В сказках звери и птицы служили человеку верную службу, но ты видел, что и в жизни не только домашние животные, но и вольная птица-синица платит добром за добро. Если сыпать ей крошки зимой, если весной ей построить дом, она поселится возле жилья человека, будет охранять от гусениц яблони в саду.
   И вот первый раз в жизни ты пришел в лес. Все было для тебя ново: запахи, щебеты, шорохи, игра света и тени, искры росы, следы чьих-то лапок на грязи у ручья. Но ты не чувствовал себя здесь чужим.
   Тот разговор, что вели с тобой на картинках зверята и птицы, был приглашением: медвежата, синичата, лисята, ежата зазвали тебя в природу, в свой родной, зеленый, шумящий ветвями дом. Ты еще не знал здесь многого, но ты все это уже любил.
   Так разве художник, который передал тебе свою любовь к природе, открыл тебе ее красоту, не заслужил, чтоб его назвали твоим добрым другом, хотя его самого ты не видел в глаза?
   От латинского слова "анималь", что означает "животное", художников, которые рисуют животных, называют "анималистами". О них и будет рассказ.

***


                Лошадь с жеребенком. И. Ефимов.

   Вот небольшая картина: женщина, по-восточному закутанная в покрывало, доит кобылицу. Послушная лошадь неподвижна, но всем своим существом – глазами, беспокойным изгибом шеи – она тянется к жеребенку.

   Фонтан "Юг" на Северном речном вокзале в Москве. И. Ефимов.

Он топчется здесь же, милый, смешной, длинноногий, молча спрашивая: "А мне останется молока?" Ласковым теплом веет от картины. Художник изобразил не только домашнее животное – слугу человека, он изобразил мать.
   Эта картина – одна из многих превосходных работ художника Ивана Семеновича Ефимова.
   Он начал работать еще в конце 19 века, так же как и А. Н. Комаров и В. А. Ватагин. Эти трое оказали огромное влияние на более молодые поколения художников, рисующих зверей.
   Ватагин – художник-ученый. В художественную школу он пришел учиться, имея университетский диплом зоолога. Его уже знали как иллюстратора научных книг. Научный рисунок должен быть точным. Ватагин всегда точен: он видит под шкурой зверя каждый мускул, каждый сустав.

   Тигр персидский. В. Ватагин.

   Но в молодом иллюстраторе научных книг жила душа влюбленного в природу художника. Ему было мало, что люди по его рисункам узнают, каков из себя тигр. Он хотел передать и великолепную пластичность поступи тигра и переливы его меха, а главное, характер. Он хотел создать художественный образ зверя. И он этого достиг.
   Ватагинский тигр – выразительный портрет владыки джунглей: величавая хищная сила, кошачья вкрадчивость и затаенное коварство. Невольно вспоминается киплинговский Шер-Хан. Кстати, иллюстрации к "Маугли" были для Ватагина любимым делом жизни.

   Детство бегемота. В. Ватагин.

   И совсем другой характер у ватагинских лисиц. Сколько лукавства в непринужденных позах этих лесных красавиц! Но, чтобы передать эту легкость и непринужденность, нужен не только талант, но и нелегкий, упорный труд.
   Зверь не позирует как натурщик. Лисицу не уговоришь не вертеться, бегущему оленю не прикажешь – стой! Мгновение – и все исчезло. И нужно поймать на кончик карандаша это неповторимое мгновение, нужно успеть положить на бумагу хоть несколько штрихов.

       Лисицы. В. Ватагин.

   Впрочем, есть у художников и другой секрет. Айвазовский по памяти рисовал вечно изменчивое море. Внутренним зрением он видел волны, штормы и шквалы. Море шумело в его мастерской.
   Так и художник-анималист должен иметь острую, цепкую зрительную память, чтоб в его мастерскую "прилегал" орел, "прибегал" олень. И надо эту память тренировать, все время обогащая впечатлениями. Только тот глаз способен оценить, что было самым важным в неповторимом мгновении, кто видел зверя в природе не один раз.

   Въезд в город. Г. Никольский.

   Поэтому-то художники-анималисты – заядлые путешественники. Они плывут на кораблях с океанографами, уходят и тайгу с геологами, а иногда на островке, затерянном среди болот, зажигается одинокий костер. Кто его разжег – рыбак или охотник? Деревенские говорят:
   Чудак какой-то: цапель рисует. И как его комары не съедят?

   На севере. Почта. В. Цигаль.

   Поэтому-то художники-анималисты – заядлые путешественники. Они плывут на кораблях с океанографами, уходят и тайгу с геологами, а иногда на островке, затерянном среди болот, зажигается одинокий костер. Кто его разжег – рыбак или охотник? Деревенские говорят:

                                                                   Буйволы. В. Трофимов.

   Каждая картина – рассказ об увиденном. И мы мысленно путешествуем вместе с художниками по тем же местам.

   В. Трофимов. Обезьяны. (Рисунок.)

На верблюдах въезжаем с Никольским в восточный город, лезем с Гавриловым на скалы птичьего базара, мчимся с Цигалем по тундре на собачьей упряжке, ныряем с Кожиным на морское дно, пробираемся с Трофимовым через Беловежскую пущу в гости к зубрам, но тут же неутомимый художник из белорусских лесов переносит нас в тропики, на остров Цейлон.
   А сейчас с художником Павлом Рябовым мы отправимся в удивительное путешествие в глубь веков.

***


   Человек и лось. П. Рябов.

   Изобразительное искусство – одно из самых древних искусств. Человек научился рисовать раньше, чем писать. Не карандашом на бумаге – твердым камнем он высекал или процарапывал на скале свои рисунки, а краской ему служила сажа от костра да "кровавик" – красная охра, добытая из земли.
   Прошли тысячелетия, но краски первых анималистов сохранили свой цвет. Да, анималистов. Потому что раньше, чем себя, свою жену, свой дом, которого, в сущности, еще не было, человек стал рисовать зверя. Ведь от удачной охоты на зверя зависела вся его жизнь. Мясо – еда, шкура – одежда, жир – топливо, свет. Первобытный человек верил, что нарисовать зверя – значит овладеть зверем. Это было колдовство.

   Волки и зайчик. (По материалам древних наскальных рисунков.) П. Рябов.

   И в нашей стране, например, на сибирской реке Селенге, встречаются камни с древними рисунками. Они покрыты загаром пустыни или мелким накипным лишайником.
   Можно пройти мимо, ничего не разглядев.
   Но изменилось освещение, и на камне таинственно проступил силуэт зверя.
   Рябов был на Селенге, на Лене, был и на Ангаре. Там три скалистых острова, посреди реки, а на каменных лбах этих островов рисунки-писаницы давностью в семь тысяч лет: огромный фриз, поэма на камне о лосях.

   Кошка. (Линогравюра.) Я. Манухин.

   Сейчас эти острова под волнами Братского моря, но писаницы, перенесенные Рябовым с камня на бумагу, радуют и удивляют наш глаз. Только художник, тонко чувствующий соотношение цвета фигуры и фона, мог решить эту творческую задачу, но и не всякий художник взял бы на себя этот огромный труд. Тут нужны были терпение и изобретательность, упорство и одержимость.
   Лосиные писаницы ставят загадки ученым: почему на каменном фризе, где изображены лоси, идущие в одну сторону, зверям вдруг преграждают путь вертикальные полосы красной охры, сквозь которые видны десятки голов? Может, это жерди загона, куда гонят будущее стадо, может, это начало скотоводчества?

   Что за звери... (Гравюра на дереве.) В. Фролов.

   Но не меньше, чем ученым, интересны писаницы людям искусства. Как смело и как просто, несколькими скупыми линиями переданы не только лосиный облик, но и чувства, которые эти лоси испытывали: радость, довольство, волнение, ужас, боль.
   Есть люди, которые говорят, что мы не можем так остро, как первобытный человек, чувствовать зверя, мы, современные люди, все дальше и дальше уходим от природы, и в будущем анимализм обречен.
   Но мы по-другому смотрим в будущее и говорим, что без четвероногого друга человеку не обойтись. В селе Павлово стоит памятник собаке, которая, по словам великого ученого, "вывела человека в люди". Развивая эту же мысль, можно сказать, что собака "вывела" человека в космос.

   Вороны и филин. (Рисунок.) В. Белышев.

   В будущем на многое в природе человек будет смотреть по-другому. Зачем ради меха убивать прекрасное животное, когда есть заменитель – искусственный мех! В будущем отношение человека к животному станет бескорыстней, добрей, человечней. И, чтобы выразить это новое отношение, вновь понадобится искусство художника-анималиста, его талант, его мастерство.
   А вообще что такое мастерство? Чем рисунок новичка, который только пробует свои силы, отличается от рисунка мастера? Новичок хочет, но не умеет, не может. А мастер и хочет, и может, и находит самое верное и яркое выражение своего замысла.

   Пантера и детеныши. В. Белышев.

   Мастерство – это развитый до совершенства талант, поэтому оно восхищает и покоряет, но в то же время оно многолетний опыт и труд, поэтому его уважают.
   Художник может по-разному выражать свой замысел. Смотришь на рисунок Белышева "Вороны и филин" и, кажется, слышишь тревожные хриплые крики разъяренных птиц. Белышев взял сюжет из жизни и был ей во всем верен. Пользуясь только оттенками черной размытой туши, он сумел передать даже различный цвет птичьих перьев.

                                                                          Вараны. В. Федотов.

   А вот "Ящерицы-круглоголовки" Федотова сделаны совсем по-другому. У ящериц не выписан чешуйчатый узор их кожи. Но как выразительно переданы характеры! Посмотрите на хвосты: именно эти хвосты рассказывают нам историю погони за мухой. Один хвост завидует, другой хвост в отчаянии, третий философствует. Необычайно жизнерадостен и весел этот рисунок.

   Ящерицы-круглоголовки. (Линогравюра.) В. Федотов.

   Разнообразна техника, которой пользуются художники. Даже удивительно, как к одной цели они порой приходят разными средствами. Чтобы передать пушистость и легкость лисьего меха, Ватагин взял для своих "Лисиц" цветные мелки – пастель. А Фролов изображает медвежат и бурундуков жесткими, четкими штрихами гравюры. И тем не менее мы и здесь ощущаем ту же мягкую пушистость.

   Зебра. (Фарфор.) Д. В. Горлов.

   Хочется погладить ослика, сделанного Горловым. Это гладкий, блестящий, раскрашенный фарфор. Другая работа Горлова – гималайский медведь – тоже фарфор, но шероховатый. Мы ощущаем лохматость шерсти мишки, который искоса, чуть сконфуженно поглядывает на нас. Что он натворил, озорник?
   Николаеву понравился круглый крапчатый камень, похожий на свернувшегося в клубок ежа. И художник его разбудил. Из углубления выглянул нос, заблестели глаза, проснулся еж, проснулся и камень, ставший по воле художника ежом.

   Як. Из серии "В Московском зоопарке". (Бумага.) Л. Чага.

   В руках Ватагина слои дерева разного цвета становятся то струями воды, сквозь которую просвечивает брюхо тюленя, то узором на чешуе тропической рыбы. Страхов превращает желтый изогнутый камень в гибкое тело кобры. А какие чудеса делают с бумагой ножницы художницы Чаги! Жесткие перья страуса, шелковистая бахрома на попоне белого пони, густые космы шерсти горбатого яка – все это бумага.

   Цапля. (Проволока.) В. Цигаль.

   Чага колдует с бумагой, Цигаль – с проволокой. Вот он скрутил узлом длинную проволоку – получилась голенастая нога цапли. Вот завернул крутой завиток и проглянул глаз Конька-Горбунка, а пять растопыренных проволочных концов – это распущенный хвост, который на бегу раздувается ветром.
   Все: проволока, кость, бумага, дерево, глина, камень – все оживает, если к ним прикоснется талантливая рука мастера.
   Нарисовать зверя, чтоб им овладеть, – какая глубокая мысль! Но в отличие от первобытных людей мы понимаем ее по-другому: овладеть не для того, чтобы убить, а чтобы создать живой, прекрасный образ.
   Пусть годы прошли с тех пор, как ты его видел, он по-прежнему перед тобой. И это чудесно, здесь древние люди абсолютно правы, это действительно колдовство!