Халиф на час (арабская сказка)
Во времена халифа Харуна-ар-Рашида жил один купец, и был у него сын по имени Абу-ль-Хасан-забулдыга. Его отец умер и оставил ему большие деньги.
Абу-ль-Хасан разделил свои деньги на две части: половину спрятал, а другую начал тратить. Он стал пировать с военными и детьми купцов, полюбил хорошие напитки и хорошую пищу, и скоро деньги его все вышли. Тогда он отправился к своим друзьям, приятелям и собутыльникам и пожаловался им на свои затруднения. Но никто из них не обратил на него внимания и ничем не помог. С разбитым сердцем вернулся Абу-ль-Хасан к своей матери и рассказал ей о том, что с ним произошло, и как несправедливо поступили с ним приятели. Мать ответила ему:
– О Абу-ль-Хасан, люди все таковы: если у тебя есть деньги, они с тобой дружат, а если у тебя ничего нет, они тебя отталкивают.
Абу-ль-Хасан пошел к тому месту, где была спрятана остальная часть денег, взял их и зажил хорошей жизнью. Он дал клятву, что не станет впредь водить дружбу с теми, кого знает, и будет дружить только с чужеземцами, да и то лишь на одну ночь, а когда наступит утро, он не будет больше узнавать их. Каждую ночь он садился на мосту и смотрел, кто проходит мимо, и если видел чужеземца, то приглашал его в свое жилище. Там Абу-ль-Хасан пировал с гостем всю ночь до утра, а затем отпускал его и больше уже не здоровался с ним, и не подходил к нему близко, и не приглашал его.
Он поступал так в течение целого года. И вот однажды, когда он сидел по своему обычаю на мосту, ожидая, пока кто-нибудь пройдет, вдруг прошли мимо него халиф Харун-ар-Рашид и Масрур, его меченосец, как всегда, переодетые. Абу-ль-Хасан встал на ноги и сказал, не узнав их: – Не желаете ли вы войти в мой дом, поесть того, что придется, и выпить того, что найдется? У меня есть плотно замешанный хлеб, вареное мясо и процеженное вино.
Халиф отказался, но Абу-ль-Хасан стал его упрашивать и сказал:
– О господин, пойдем со мной. Ты мой гость сегодня вечером, не откажи мне.
Он до тех пор приставал к халифу, пока тот не согласился. У ворот дома Абу-ль-Ха-сана халиф оставил своего слугу и вошел. Абу-ль-Хасан принес ему кое-какой еды, и Харун-ар-Рашид начал есть, а Абу-ль-Хасан ел с ним, чтобы еда была ему приятна. Потом он убрал скатерть, они вымыли руки, и халиф снова сел, а Абу-ль-Хасан принес сосуды с вином и сел с ним рядом. Халифу понравилось его благородство и прекрасные поступки.
– О юноша, – сказал он, – скажи мне, кто ты, чтобы я мог вознаградить тебя за твою милость.
Абу-ль-Хасан улыбнулся и ответил:
– О господин мой, не вернется то, что прошло, и я не встречусь с тобой никогда больше.
– Почему это, и почему ты не хочешь рассказать мне о себе? – спросил халиф.
– Знай, о господин, – сказал Абу-ль-Хасан, – что моя история удивительна и что всему этому есть причина.
– Какая же? – спросил халиф.
– Эта причина с хвостом, – ответил Абу-ль-Хасан, и халиф, услышав его слова, засмеялся.
– Я поясню тебе это рассказом о бродяге и поваре, – сказал Абу-ль-Хасан. – Один бродяга, у которого ничего не было, заснул и спал до тех пор, пока не стало его припекать солнце и у него на губах не показалась пена. Тогда он поднялся и пошел, не имея ни одного дирхема, и прошел мимо лавки повара. А этот повар выставил на улицу свои котлы, в которых плавал прозрачный жир и благоухали пряности. Он только что вытер свои весы, вымыл миски и подмел лавку, обрызгав пол водою. Бродяга подошел к повару, пожелал ему мира и сказал:
– Отвесь мне на полдирхема мяса, на четверть дирхема пшеничной каши и на четверть дирхема хлеба.
Повар отвесил ему все это и поставил перед ним еду. Бродяга съел все, вылизал миску и продолжал сидеть в недоумении, не зная, как поступить с поваром и как расплатиться за то, что он съел. Он оглянулся вокруг себя и вдруг заметил опрокинутую лохань. Подняв ее с земли, он увидел под ней свежесрезанный конский хвост, с которого еще капала кровь. Тогда он понял, что повар подменяет говядину кониной. Узнав об этом, бродяга обрадовался, вымыл руки, кивнул повару и вышел. Когда повар увидел, что бродяга вышел и ничего ему не дал, он закричал:
– Ты ешь мясо, кашу, хлеб и приправу и уходишь как ни в чем не бывало, не заплатив денег!
– Ты лжешь, о сын рогатого! – закричал бродяга.
Повар схватил его за шиворот, крича:
– О мусульмане, он съел мое кушанье и ничего мне не дал!
Бродяга возразил:
– Я дал тебе дирхем прежде, чем вошел в лавку.
– Клянусь Аллахом, – закричал повар,– ты мне ничего не дал! Ты только съел мое кушанье!
Они вцепились друг в друга, и, когда люди увидели это, они спросили:
– Что это у вас за драка, какова ее причина?
– Клянусь Аллахом, – сказал бродяга, – причина есть, и эта причина с хвостом.
Услышав эти слова, повар вдруг сразу успокоился и сказал:
– Вот сейчас я вспомнил о твоем дирхеме. Да, он дал мне дирхем и после уплаты осталась еще четверть дирхема. Вернись и возьми сдачу.
Повар понял, в чем причина, когда бродяга упомянул о хвосте. И у моей истории тоже есть причина, как я тебе уже сказал.
Халиф засмеялся и воскликнул:
– Это очень хороший рассказ. Расскажи же и ты, какова твоя история и в чем причина.
Абу-ль-Хасан рассказал халифу, как он лишился своих денег, пируя с друзьями и собутыльниками, и как они отвернулись от него, когда деньги его кончились, и прибавил:
– Тогда я дал себе клятву, что буду пировать с кем-нибудь только одну ночь, а потом не стану с ним здороваться и не буду обращать на него внимания.
Поэтому-то я и сказал тебе: не вернется, что прошло, и я не встречусь с тобой никогда после сегодняшней ночи.
Услышав это, халиф громко рассмеялся и сказал:
– Теперь я знаю причину и знаю, что причина эта с хвостом. Но только я тебя не покину.
– О мой собутыльник, – воскликнул Абу-ль-Хасан, – разве я не сказал тебе: не вернется, что прошло? Я ведь ни с кем не встречаюсь больше одного раза.
Потом Абу-ль-Хасан поднялся и принес халифу блюдо с жареными гусями и каравай белого хлеба. Он начал отрывать куски мяса и класть халифу в рот, и они ели до тех пор, пока не насытились, а затем он принес таз, кувшин и щеток, и они вымыли руки. После этого Абу-ль-Хасан зажег три свечи в трех подсвечниках и разостлал скатерть вина*. Он принес очищенное, процеженное, выдержанное вино, благоухающее мускусом, и, наполнив кубок, сказал:
– Пей во здравие и благополучие. Вино прекращает болезни и заменяет лекарство!
И они пили и пировали до полуночи.
– О брат мой, – спросил халиф Абу-ль-Хасана, – нет ли у тебя желанья, которое ты бы хотел исполнить, или печали, которую ты бы хотел прогнать?
– Клянусь Аллахом, – ответил Абу-ль-Хасан. – Я хотел бы получить власть, чтобы сделать то, что у меня на уме.
– О брат мой, – воскликнул халиф. – Скажи мне, что же у тебя на уме?
– Я желаю, – сказал Абу-ль-Хасан, – отомстить моим соседям. Здесь по соседству есть мечеть, а в ней живут четыре шейха. Когда ко мне приходит гость, они всячески бранят меня и грозят пожаловаться халифу. Они очень притесняют меня, и я желал бы иметь власть хотя бы на один день, чтобы дать каждому из них четыре сотни ударов перед мечетью, поток провести их с позором по городу Багдаду и заставить глашатая кричать перёд ними:
"Вот награда тем, кто ненавидит людей и портит им радости!" Вот чего я хочу.
– Да пошлет тебе Аллах то, что ты просишь, – сказал халиф. – Выпьем еще раз, в заключенье, и позволь мне уйти: утро уже близко. А вечером я у тебя отобедаю.
– Не будет этого! – воскликнул Абу-ль-Хасан.
Но халиф налил чашу и, положив в нее кусок критского банджа**, протянул Абу-ль-Хасану со словами:
– Прими эту чашу из моих рук, о брат мой, и выпей ее.
– Хорошо, – сказал Абу-ль-Хасан, – я выпью ее из твоих рук.
Он взял чашу и не успел выпить, как голова его оказалась впереди ног, и он упал на землю, словно убитый. Тогда халиф вышел и сказал своему слуге:
– Войди к этому молодцу, хозяину дома, возьми его и принеси во дворец.
И халиф ушел, а Масрур вошел в дом, взвалил Абу-ль-Хасана на плечи, принес во дворец и, смеясь, положил его перед повелителем правоверных. Харун-ар-Рашид послал за своим визирем Джафаром Бармакидом и, когда тот явился, сказал ему:
– Запомни этого юношу и, когда увидишь, что он сидит на моем месте, не удивляйся. Прикажи эмирам и знатным людям, вельможам моего царства и всем моим приближенным прислуживать ему и исполнять то, что он прикажет, и сам, если он скажет тебе что-нибудь, делай это. Слушайся его и не перечь ему весь завтрашний день.
Когда Джафар ушел, халиф отправился к своим невольницам и сказал им:
– Завтра, когда этот спящий проснется, целуйте перед ним землю и служите ему. Оденьте его в мою одежду и поступайте е ним так, как поступаете с халифом. Не удивляйтесь ничему, что бы он ни сделал, и говорите ему: "Ты халиф".
Он подробно указал им, что говорить Абу-ль-Хасану и как поступать с ним, а потом ушел в потайную комнату и там лег спать, опустив перед собой занавеску.
Вот что было с халифом. Что же касается Абу-ль-Хасана, то он до тех пор спал и храпел, пока не наступило утро и не взошло солнце. Тогда к нему подошла одна из служанок и сказала ему:
– О повелитель правоверных, проснись.
Абу-ль-Хасан, услышав слова служанки, засмеялся и открыл глаза. И вдруг он увидел, что находится во дворце, потолок которого усеян точками из червонного золота, стены покрыты золотом и лазурью, а вокруг – двери комнат, занавешенные шелковыми занавесками, расшитыми золотом, и везде стоят золотые, фарфоровые и хрустальные сосуды, лежат ковры и циновки и горят свечи из амбры. Комната была полна рабынь, невольников, слуг, прислужниц и мальчиков. Абу-ль-Хасан смутился и подумал, что видит сон. Он зажмурил глаза и хотел опять уснуть, но невольницы подошли к нему и посадили его прямо. Он увидел, что сидит на постели, возвышающейся от земли на целый локоть и набитой одним шелком. Его подперли подушкой, и тогда он оглядел комнату, которая показалась ему огромной. А увидев слуг и невольниц, которые стояли у его изголовья, он засмеялся сам над собой и воскликнул:
– Клянусь Аллахом, похоже, что я не сплю!
Не зная, что думать, Абу-ль-Хасан укусил себя за палец. Ему стало больно, он охнул и рассердился, а халиф смотрел на него так, что Абу-ль-Хасан его не видел, и смеялся. Абу-ль-Хасан подозвал одну из невольниц и спросил:
– Скажи мне правду, невольница: я в самом деле повелитель правоверных?
– Да, ты сейчас повелитель правоверных, – ответила она.
Абу-ль-Хасан не поверил и закричал:
– Ты лжешь, о негодная!
Он кликнул раба, и тот подошел и поцеловал перед ним землю со словами:
– Я здесь, о повелитель правоверных.
И Абу-ль-Хасан спросил:
– Кто же это повелитель правоверных?
– Ты, – ответил раб.
Тут у Абу-ль-Хасана помутился разум. Он закричал:
– За одну ночь я стал повелителем правоверных! Еще вчера я был Абу-ль-Хасаном-забулдыгой, а сегодня я халиф!
Невольницы и слуги окружили Абу-ль-Хасана. Один из невольников протянул ему сапоги, расшитые парчой и зеленым шелком и украшенные червонным золотом. Абу-ль-Хасан схватил их и надел на руки, но невольник закричал:
– О господин мой! Это сапоги, обувь для твоих ног, а ты надеваешь их на руки!
Абу-ль-Хасан смутился и, сбросив сапоги с рук, надел их на ноги, а халиф помирал со смеху.
Невольники и невольницы одели Абу-ль-Хасана в одежды халифа и дали ему в руки халифский меч. Потом они повели его в покои суда, и Абу-ль-Хасан сел на престол халифата. Он увидел занавески, и сорок дверей, и поэтов и собутыльников халифа, и обнаженные мечи, и вельмож, и золоченые лезвия, и натянутые луки, и персов, и арабов, и турок, и простолюдинов, и эмиров, и визирей, и военных, и вельмож. Он сел на престол халифата и положил на колени меч, и все стали подходить и целовать перед ним землю, желая ему долгого века и вечной жизни. Визирь Джафар Бармакид приблизился к нему, поцеловал землю и приветствовал его.
Абу-ль-Хасан закричал:
– О пес из сыновей Бармака, ступай сейчас же вместе с правителем города в такой-то квартал и такую-то улицу, и дай сто динаров матери Абу-ль-Хасана-забулдыги, и передай ей от меня привет. А потом схвати четырех старцев из мечети и дай каждому из них по четыре сотни палок. Посади их на верблюдов задом наперед, обойди с ними весь город и вели глашатаю кричать: "Вот награда тому, кто много говорит, беспокоит своих соседей и мешает им наслаждаться, есть и пить!" А потом прогони их вон из города.
Джафар выслушал приказание, отправился в город и сделал то, что было ему приказано, а Абу-ль-Хасан продолжал быть халифом, приказывал и запрещал, и повеления его исполнялись до конца дня. А затем он дал присутствующим позволение, и эмиры и вельможи разошлись от него по своим делам. К нему пришли слуги и проводили его в покои халифа, где его встретили невольницы. Они принесли ему большой стол с самыми лучшими кушаньями, и Абу-ль-Хасан ел, пока не насытился, а потом он кликнул невольниц, велел им петь, и они запели на разные голоса, и стены комнаты откликались на их пение, и свистели свирели, и играли лютни. Абу-ль-Хасан забавлялся и радовался и награждал рабынь деньгами за их пение, а халиф смотрел на него и хохотал.
Когда же наступила ночь, халиф приказал одной из невольниц бросить в кубок с вином кусок банджа и напоить Абу-ль-Ха-сана. И как только Абу-ль-Хасан выпил кубок, его голова обогнала ноги, и он уснул. Халиф, смеясь, вышел из-за занавески, кликнул слугу, который принес Абу-ль-Хасана, и сказал ему:
– Отнеси этого человека на его место.
И слуга отнес Абу-ль-Хасана в его дом, положил его там и тихонько ушел.
Абу-ль-Хасан крепко спал до утра, а утром проснулся и закричал:
– Эй, Туффаха, эй, Рахат-аль-Кулуб, эй, Тухфа!..
И кричал до тех пор, пока его мать не услышала, что он зовет каких-то чужих невольниц, и не вошла к нему. Она подошла и сказала:
– Чего ты кричишь, о сын мой? Ты видишь сон?
Абу-ль-Хасан открыл глаза и увидел около себя старуху. Он удивился и спросил:
– Кто ты такая?
– Я твоя мать, – ответила она.
– Ты лжешь! – вскричал Абу-ль-Хасан. – Я повелитель правоверных!
Его мать испугалась и закричала:
– Молчи, мы пропадем с тобой! У нас отнимут все наше имущество, если кто-нибудь услышит твои слова и донесет халифу!
Абу-ль-Хасан встал и увидел, что он находится в своей комнате, а мать стоит рядом. Он растерялся и долго думал, а потом сказал:
– А ведь я и впрямь Абу-ль-Хасан-забулдыга, и то, что я видел, было лишь во сне. Мне снилось, что меня сделали халифом, и я судил, приказывал и прощал. Он снова задумался и потом сказал:
– Нет, я уверен, что это не сон и я все-таки халиф.
– О дитя мое, у тебя помутился разум, – сказала ему мать. – Смотри, ты попадешь в больницу и прославишься на весь город. То, что ты видел, был сон, и больше ничего.
Абу-ль-Хасан еще подумал и сказал:
– Да, наверное, это был сон, а я по-прежнему Абу-ль-Хасан-забулдыга.
– Не думай о снах, – сказала ему мать, – лучше порадуйся нашему счастью. Вчера приходил визирь Джафар Бармакид и побил четырех шейхов из мечети, а потом их провели с позором по городу и выгнали, и глашатай кричал: "Вот награда тому, кто портит жизнь своим соседям!" А мне халиф прислал сто динаров и привет.
– О скверная старуха! – закричал Абу-ль-Хасан-забулдыга. – Ты еще споришь со мной и говоришь, что я не халиф. Ведь это я приказал Джафару Бармакиду побить шейхов, и я же прислал тебе эту сотню динаров и привет. Я халиф, а ты лгунья!
Он вскочил и принялся колотить свою мать палкой из миндального дерева, и она закричала. Люди услышали ее крик, пришли и увидели, что Абу-ль-Хасан бьет ее, говоря: "О скверная старуха, разве я не халиф?"
И все люди сразу сказали:
– Он бесноватый!
Его схватили, связали ему руки и отвели в больницу. Надзиратель больницы спросил:
– Что это за юноша?
– Это бесноватый, – сказали ему
Но Абу-ль-Хасан закричал:
– Они лгут на меня! Я не бесноватый, а халиф!
– Сам ты лжешь, бесноватый! – сказал надзиратель.
Он снял с Абу-ль-Хасана одежду, надел ему на шею тяжелую цепь, привязал его к высокому окошку и бил его днем два раза и вечером два раза. Так продолжалось десять дней. Наконец, к нему пришла его мать и сказала:
– Дитя мое, образумься.
– Я уже образумился, о матушка, – ответил Абу-ль-Хасан. – Я раскаиваюсь в том, что сказал. Освободи меня, пока я здесь не погиб.
Мать пошла к надзирателю и освободила сына, и он вернулся домой. После этого прошел месяц, и Абу-ль-Хасан-забулдыга начал жить по-прежнему: приглашал к себе чужеземцев и пировал с ними ночью.
И вот однажды он вышел к мосту и сел, ожидая прохожего, и вдруг мимо него прошел халиф. Абу-ль-Хасан не поздоровался с ним, но халиф сам подошел к нему и сказал:
– О брат мой, я обещал, что я к тебе вернусь, и вот я вернулся.
– Мне нет дела до тебя! – воскликнул Абу-ль-Хасан. – В тот день, когда ты пришел ко мне, меня заколдовали, и я очень пострадал от этого.
Халиф улыбнулся и, сев подле него, стал ласково с ним разговаривать.
– О брат мой, – сказал он, – когда я вышел от тебя, я оставил дверь открытой. Может быть, к тебе вошел шайтан?
– Зачем же ты оставил дверь открытой? – рассердился Абу-ль-Хасан. – Из-за этого со мной произошло вот что.
И Абу-ль-Хасан-забулдыга рассказал халифу обо всем, что с ним случилось, и халиф сказал Абу-ль-Хасану, скрывая смех:
– Я рад, что твои несчастья прекратились и я вижу тебя здоровым. Войдем к тебе и будем пировать, о брат мой. Я твой гость, не прогоняй же гостя!
Абу-ль-Хасан привел его в комнату и предложил ему еды. Он завел с ним ласковые речи и еще раз рассказал халифу обо всем, что с ним случилось, и халиф так смеялся, что чуть не потерял сознание. Потом Абу-ль-Хасан убрал скатерть с едой и принес вино. Они пили и пировали, а потом халиф украдкой бросил кусок банджа в чашу Абу-ль-Хасана и сказал ему:
– Ради моей жизни, выпей эту чашу.
– Я выпью ее из твоих рук, – сказал Абу-ль-Хасан, и выпил, и упал как убитый.
А халиф тотчас же встал и сказал своему слуге:
– Неси его!
Слуга понес Абу-ль-Хасана во дворец и положил перед халифом. Халиф приказал невольницам и рабам окружить Абу-ль-Хасана, а сам спрятался в таком месте, где Абу-ль-Хасан его не мог видеть. Абу-ль-Хасан проснулся и услышал звуки лютни, бубна и свирели и пение невольниц. Он открыл глаза и увидел себя во дворце, а вокруг него стояли невольницы и слуги. Один из слуг подошел к нему и сказал:
– Сядь, о повелитель правоверных, и посмотри на твой дворец и на твоих рабынь.
Тут Абу-ль-Хасан совершенно растерялся и воскликнул:
– Ответь мне: я действительно повелитель правоверных, или вы все лжете? Ведь вчера я не был халифом, а только выпил и заснул, а сегодня я опять халиф.
Абу-ль-Хасан вспомнил обо всем, что случилось у него с матерью, и о том, как он попал в больницу; он увидел на себе следы побоев, которые нанес ему надзиратель больницы, и не знал, что подумать.
Потом он подозвал одну из невольниц и спросил:
– Кто я такой?
– Повелитель правоверных, – ответила она.
– Ты лжешь, негодная! – воскликнул Абу-ль-Хасан. – Если я повелитель правоверных, укуси меня за палец.
Невольница подошла к нему и сильно укусила его за палец, и Абу-ль-Хасан закричал:
– Хватит!
А настоящий халиф так хохотал, что лишился чувств, а придя в себя, он вышел к Абу-ль-Хасану и сказал ему:
– Горе тебе, Абу-ль-Хасан! Ты убил меня, так я смеялся!
И халиф приказал Абу-ль-Хасану жить у него во дворце. С этого дня Абу-ль-Хасан стал приближенным халифа и близким к нему человеком и часто проводил дни с халифом и с его женой Зубейдой.
Он женился на ее казначейше, которую звали Нузхат-аль-Фуад. Они жили хорошо, и ели, и пили, пока не кончились все их деньги. Тогда Абу-ль-Хасан сказал жене:
– Эй, Нузхат-аль-Фуад! Я хочу сделать с халифом хитрость, а ты сделаешь хитрость с госпожой Зубейдой. Мы возьмем у них в один час двести динаров и два куска шелку.
– А что же ты сделаешь? – спросила жена.
И Абу-ль-Хасан-забулдыга отвечал:
– Мы оба притворимся мертвыми, в этом и будет наша хитрость. Я умру раньше тебя и растянусь на столе, а ты покрой меня шелковой салфеткой, разверни мой тюрбан и свяжи мне пальцы ног, а на грудь положи ножик и немного соли. Потом распусти волосы, разорви одежду и иди к своей госпоже Зубейде. Она спросит тебя: "Что с тобой?", – а ты скажи ей: "Абу-ль-Хасан умер". Тогда она опечалится, велит казначею выдать тебе сотню динаров и кусок шелку и скажет: "Иди, обряди его и похорони", – а ты возьми сто динаров к кусок шелку и приходи сюда. Когда ты придешь, я встану, а ты ложись на мое место, и я пойду к халифу и скажу ему: "Нузхат-аль-Фуад умерла",– разорву на себе одежду, и выщиплю бороду. Халиф опечалится и скажет своему казначею: "Дай Абу-ль-Хасану сто динаров и кусок шелку", – а мне скажет: "Ступай, обряди ее и похорони", – и тогда я вернусь к тебе.
Нузхат-аль-Фуад обрадовалась и сказала:
– Это отличная хитрость!
Она закрыла Абу-ль-Хасану глаза, сделала все так, как он сказал ей, а потом разорвала на себе одежду, распустила волосы и вошла к госпоже Зубейде, крича и плача. Когда госпожа Зубейда увидела ее в таком состоянии, она спросила:
– Что с тобой случилось? Почему ты плачешь?
И Нузхат-аль-Фуад, плача и крича, сказала ей:
– О госпожа, мой муж Абу-ль-Хасан-забулдыга умер.
Госпожа Зубейда опечалилась и сказала:
– Бедный Абу-ль-Хасан-забулдыга! – и поплакала над ним немного, а потом приказала выдать Нузхат-аль-Фуад сто динаров и кусок шелку и сказала: – Ступай, обряди его и схорони.
Нузхат-аль-Фуад взяла сто динаров и кусок шелку и пошла домой веселая. Абу-ль-Хасан, увидев ее, поднялся и заплясал от радости. Он спрятал сто динаров и кусок шелку, а потом положил Нузхат-аль-Фуад на стол, разорвал на себе одежду, выщипал бороду, растрепал тюрбан и побежал к халифу, ударяя себя рукой в грудь.
– Что с тобой, о Абу-ль-Хасан? – спросил халиф.
Абу-ль-Хасан заплакал и сказал:
– О господин мой, Нузхат-аль-Фуад умерла.
Халиф всплеснул руками от горя, а потом начал утешать Абу-ль-Хасана и велел казначею выдать Абу-ль-Хасану сто динаров и кусок шелку на похороны Нузхат-аль-Фуад. Абу-ль-Хасан взял все это и весело отправился домой. Он вошел к Нузхат-аль-Фуад и сказал ей:
– Подымайся! То, что мы хотели, совершилось!
А халиф пошел к госпоже Зубейде, чтобы утешить ее в потере ее невольницы, и увидел, что она сидит и плачет.
– Умерла бедная Нузхат-аль-Фуад! – сказал халиф.
А Зубейда воскликнула:
– О господин мой, она жива! Утешься после смерти Абу-ль-Хасана, умер-то ведь он!
Халиф улыбнулся и сказал своему слуге:
– О Масрур, как глупы женщины. Скажи, не приходил ли сейчас Абу-ль-Хасан?
А госпожа Зубейда воскликнула в гневе:
– Оставь шутки! Довольно того, что умер Абу-ль-Хасан, а ты еще хоронишь мою невольницу!
– Это Нузхат-аль-Фуад умерла! – вскричал халиф.
А госпожа Зубейда воскликнула:
– Нет, умер Абу-ль-Хасан!
Тут халиф рассердился и закричал Масруру-меченосцу:
– Ступай, пойди к Абу-ль-Хасану-забулдыге и посмотри, кто из них умер!
Масрур побежал бегом, а халиф сказал госпоже Зубейде:
– Побьемся об заклад.
– Хорошо, побьемся, – сказала она. – Я говорю, что умер Абу-ль-Хасан.
– А я, – сказал халиф, – бьюсь об заклад, что умерла Нузхат-аль-Фуад. Я ставлю мой "Сад развлечений", а ты – свой дворец.
Они стали ждать, пока вернется Масрур с новостями.
В это время Абу-ль-Хасан сидел у окна и вдруг увидел, что по переулку бежит Масрур.
– О Нузхат-аль-Фуад, – сказал он, – похоже, что халиф пошел к Зубейде, чтобы утешить ее, а она тоже стала утешать его, и они поспорили, и халиф теперь послал Масрура-меченосца посмотреть, кто из нас умер. Ляг на стол, чтобы Масрур увидел тебя.
Нузхат-аль-Фуад растянулась на столе, а Абу-ль-Хасан прикрыл ее изаром*** и сел у изголовья плача. Масрур вошел в дом и увидел, что Нузхат-аль-Фуад лежит на столе мертвая.
Он вернулся во дворец и сказал:
– О господин, Абу-ль-Хасан здоров, а умерла только Нузхат-аль-Фуад.
– Пропал твой дворец, проиграла ты его! – сказал халиф госпоже Зубейде и стал над ней издеваться.
Госпожа Зубейда сильно рассердилась и сказала:
– Твой раб смеется надо мной! Я сама пошлю и посмотрю, кто из них умер.
– Хорошо, пошли,– сказал халиф, и госпожа Зубейда кликнула старуху-управительницу и послала ее в дом Нузхат-аль-Фуад посмотреть, кто умер.
Абу-ль-Хасан увидел ее издали и сказал жене:
– О Нузхат-аль-Фуад, похоже, что госпожа Зубейда тоже прислала посмотреть, кто умер.
И Абу-ль-Хасан растянулся на столе, а Нузхат-аль-Фуад прикрыла его и завязала ему глаза и ноги и сама села у изголовья плача. Старуха вошла, а Нузхат-аль-Фуад, увидев ее, закричала:
– Посмотри, что со мной случилось! Умер Абу-ль-Хасан и оставил меня одну!
Она стала вопить, рвать на себе одежду и говорить старухе:
– О матушка, какой он был хороший!
И старуха сказала ей:
– Да, тебе простительно горевать. Ты ведь привыкла к нему, и он привык к тебе.
И старуха заплакала вместе с ней, а потом подошла и открыла Абу-ль-Хасану лицо и увидела, что глаза у него завязаны. Она снова прикрыла его и бегом побежала к госпоже Зубейде. Она рассказала ей все, что видела и слышала, и госпожа Зубейда со смехом воскликнула:
– Скажи это халифу, который говорит, что я глупая!
– Старуха врет! – сказал Масрур.– Я видел, что Абу-ль-Хасан здоров, а Нузхат-аль-Фуад лежит мертвая.
– Это ты врешь и хочешь поссорить халифа с госпожой Зубейдой, – сказала старуха.
И Масрур закричал:
– Никто не врет, кроме тебя, скверная старуха! А твоя госпожа тебе верит, и она слабоумная.
Тут госпожа Зубейда закричала на него и заплакала, а халиф сказал:
– И я лгу, и мой слуга лжет, и ты лжешь, и твоя служанка лжет. Самое лучшее, по-моему, нам всем вчетвером пойти и посмотреть, кто из нас говорит правду.
И вес четверо вышли из дворца и пошли к дому Абу-ль-Хасана.
Абу-ль-Хасан увидел их издали и сказал жене:
– О Нузхат-аль-Фуад. Похоже, что старуха пошла и все рассказала своей госпоже, теперь они все четверо пришли к нам: и халиф, и Масрур, и госпожа Зубейда, и старуха.
Нузхат-аль-Фуад соскочила со стола и спросила:
– Как же нам быть?
И Абу-ль-Хасан воскликнул:
– Притворимся мертвыми оба и растянемся на столе.
Они зажмурили глаза, притаили дыхание и прикрылись плащом. Халиф с Зубейдой, Масруром и старухой вошли в дом Абу-ль-Хасана-забулдыги и увидели, что он лежит вместе с женой, оба мертвые. Госпожа Зубейда заплакала и сказала:
– Вы столько говорили о смерти моей невольницы, что она действительно умерла. Но я думаю, что ей стало тяжело после смерти мужа, что она умерла от этого.
– Нет, – сказал халиф, – она умерла первая. Очевидно, ему нелегко было, что умерла его жена, и он умер после нее. Я выиграл и заберу твой дворец.
Тут они опять начали спорить и браниться, и, наконец, халиф сел у изголовья умерших и сказал:
– Я дам тысячу динаров тому, кто скажет, кто из них умер первый!
Абу-ль-Хасан, услышав слова халифа, быстро спрыгнул со стола и сказал:
Я умер первый, о повелитель правоверных! Давай тысячу динаров!
Нузхат-аль-Фуад тоже поднялась. Зубейда была рада, что ее невольница жива, и стала упрекать ее и сказала:
О Нузхат-аль-Фуад, ты могла и без этого попросить у меня, чего хочешь. Ведь ты меня очень опечалила!
– Мне было стыдно просить, о госпожа,– сказала Нузхат-аль-Фуад.
А халиф чуть не лишился чувств от смеха и сказал: – О Абу-ль-Хасан, ты настоящий забулдыга и выделываешь чудеса и диковины!
– О повелитель правоверных, – ответил Абу-ль-Хасан, – у меня вышли деньги, которые ты мне дал, а мне было стыдно просить у тебя еще, и я устроил эту хитрость, чтобы взять у тебя сто динаров и кусок шелку. А теперь дай мне тысячу динаров, которые ты обещал.
Халиф с госпожой Зубейдой засмеялись, и все они вернулись во дворец. Халиф дал Абу-ль-Хасану тысячу динаров, и госпожа Зубейда тоже дала Нузхат-аль-Фуад тысячу динаров по случаю спасения их от смерти.
И с этих пор Абу-ль-Хасан с женой жили в радости и счастье, пока не пришла к ним смерть.
______________________
*Скатертью вина называется кожаная скатерть или поднос, на котором расставляют фляги с вином и чаши, а также плоды и цветы,
составляющие непременную принадлежность каждого пира.
**Банджа – сильное снотворное средство.
***Изар – плащ, в который завертываются арабские женщины, выходя на улицу.
Перевел и обработал М. Салье.
Рис. Ю. Кискачи.