Слезинка ветра (цыганская сказка)
Давно то было, когда наши деды в парнях ходили, а бабушки по полям девчонками бегали. Рассердился Кхам-солнце на цыган за то, что новобрачные за свадебным столом начали садиться к нему спиной, перестали обычаи выполнять, и наслал беду.
И была в тот год такая засуха, что ни один цветок в поле не расцвел, пожелтела трава до времени, прилегли к земле хлеба, только ветер шелестел пустыми колосьями.
А беззаботный цыган ехал на коне и пел песню:
"Ветер, ветер,
Вольный ветер!
Брат мой, ветер!
Куда ты, ветер,
Туда мы, цыгане!"
Пой, пой, а от голода не уйдешь. Наступило такое время, что крестьяне солому с крыш съели. Этой беде и карты не помогут. Гадать никто не хотел, с пустыми подолами возвращались цыганки в табор. Женщины все высохли, почернели, как головешки из потушенного дождем костра. У детей животы от голода распухли, а ноги стали тонкими, словно прутья.
Что делать? Стали цыгане лошадей резать, конским мясом питаться. Один Данило удержался, не прирезал своего любимого коня, а тот взял да и сдох.
Вскоре умерла и жена беззаботного Данилы, оставив ему шестерых детей.
В той деревне, где цыгане на постое стояли, только мельнику Чурбану с его старухой сытно жилось, от хлеба амбары у них ломились.
Пошел цыган к мельнику.
– Не дай детям умереть, удели хоть ломоть хлеба.
Скорчился мельник.
– Всех голодных не накормишь. Всякому дай, самому не останется.
Повернулся Данило к порогу, а Чурбан ему вслед:
– Эй, цыган, погоди! Что ты мне дашь за хлеб?
– Дам я тебе "баро парикав".
– Что это такое?
– По-нашему значит "большое спасибо".
Засмеялся мельник.
– На что мне твое спасибо? Из спасибо шубы не сошьешь, словом коня не подкуешь. Хитер ты цыган, да и я не дурак. Неси женины золотые серьги, так и быть, дам хлеба.
– Серьги были и нет их. Без ног на похороны жены ушли.
– Ну, тогда неси медный самовар.
Принес Данило самовар, дал ему Чурбан хлеба. А надолго ли семерым одной буханки хватит?
Идет опять цыган к мельнику, да не с пустыми руками, пуховую подушку несет. Сменял ее на хлеб, два дня поели – пришлось перину нести. Прошло сколько-то времени, опять есть нечего.
Дети кричат, как голодные воронята.
– Дэ тэхас! Дэ маро! Дай есть! Дай хлеба. –
За полы хватают, плачут.
Впрягся цыган в телегу, свез ее мельнику, за бесценок спустил. Идет, беззаботный, песню поет:
"Была телега! Нет телеги!
Конь мой, где ты?
Едет на моем коне
Брат мой, ветер..."
Так раз за разом отдал мельнику все, что имел: жилет, шапку, рубаху, шубу, сапоги. Сам босой при одних штанах остался. Тут уж ему не до песен.
Зима близко, холодный ветер завывает, и дети под стать ему жалобно плачут.
Набрался цыган отчаяния, пошел опять к мельнику.
– Всего ты меня, Чурбан, обобрал. Видишь, голышом я остался. Пожалей ребят малых.
– Врешь, цыган, не все ты мне отдал, у тебя еще штаны есть.
А мельничиха Чурбаниха смехом заливается:
– Хочешь хлеба – снимай штаны!
– Побойся бога, как я без штанов ходить буду?
– Как Адам в раю ходил, так и ты походишь. За одно погляденье, как ты голяком по деревне побежишь, можно дать ломоть хлеба.
А сами сидят, пироги в сметану обмакивают.
Ушел Данило в своих единственных штанах. Только за порог к себе шагнул, дети навстречу бегут:
– Дада, дада, принес хлеба?
Тошно на их слезы смотреть. Э-эх! Пропади все пропадом! Накормлю детей в последний разок, а там...
Когда стемнело, пошел Данило к мельнику.
– Ну что, надумал, цыган? Раз пришел, так снимай штаны.
Принес Данило хлеб детям, а сам побежал топиться.
На черное небо вышел Чон-месяц, звезды ясные хороводы затеяли. Бежит цыган, в ушах ветер свищет, и слышится ему:
– Куда ты, брат мой? Остановись!
Взбежал Данило на крутой берег реки, хотел вниз прыгнуть, головой тоненький ледок пробить, рванулся... Но подхватил его ветер, понес прочь от реки и у лесочка на землю опустил. И услышал Данило голос знакомый, будто конь его ржет за спиной. Обернулся и увидел то, чего никогда не видели люди.
Сидит брат-ветер на его коне, орлиными крыльями размахивает, сам в серебряной одежде, лицо белое, глаза синие, как бездонное летнее небо.
И упала из тех глаз горячая слеза на землю.
– О чем ты, ветер, плачешь?
– О цыганской судьбе, брат мой. Превратилась слезинка ветра в ясную хрусталинку, так при месяце и блестит, так и переливается.
Говорит ветер:
– Возьми, Данило, мою слезу на счастье. Только береги, чтоб горячий луч солнца ее не тронул. Как подбросишь хрусталинку, любое желание исполнится.
Взял цыган камушек в руки, подбросил и сказал:
– Хочу полушубок овчинный, шапку теплую, валенки катаные...
Последнее слово замерло – уже одет.
Идет Данило в валенках по только что выпавшему снежку и радуется. В такой одежде никакой мороз не прощипнет!
Пришел домой. Спят дети, в тряпье зарывшись. Подкинул Данило камушек, смотрит: лежат цыганята на перине, атласным одеялом покрыты. А на столе ковриги хлеба, пироги, куры, гуси жареные в ряд лежат.
Сел, попил, поел, громко песни запел, разбудил ребят.
Стали они с отцом пить, есть, песни петь. Проснулись голодные хозяева, пришли за стол пировать.
А утром, прознав о чуде, навалилась полная изба народу.
Говорит им цыган:
– Пейте, ешьте все, цыгане и русские, сколько влезет, хватит голодать.
Поели люди, попили и пошли плясать, так что половицы заходили, весь старый дом качается.
– Эй, потише! – кричит хозяин, – боюсь, моя хата развалится!
Подкинул цыган камушек, сказал свое слово, – вместо старой избы стоит новая, дубовая.
Стали все у Данилы просить: кому зерна мешок, кому сена стог, кому гармонь, шубу, сапоги со скрипом, кто корову, лошадь просит, кто избу новую хочет.
А цыган с руки на руку камушек перекидывает, желанья людей исполняет.
Услыхал Чурбан про такие дела, затрясся от жадности, рысью припустил к цыгану, поклонился ему в пояс:
– Здравствуй, Данилушка! Прознал я о чуде и твоей щедрости. Не поскупись для меня. Ведь я тебя из беды выручал. Кабы не дал хлеба, умер бы ты с детьми. Пойдем ко мне в гости, потолкуем. Теперь время со мной расплатиться по-настоящему.
Усмехнулся цыган, пошел к мельнику. А тот в уме прикидывает, что бы ему попросить.
"Десять сундуков, полных золота. Нет, десять мало, выпрошу сто, а то и тысячу. Дом каменный, поместье с угодьями... Э, да что там! Заманю к себе, пристукну цыгана, заберу камушек и буду каждый день желать, что мне вздумается. А если люди начнут говорить, всем рты зажму. Кто сильный, тот и прав".
Но Данило тут подбросил камушек и крикнул:
– Чтоб тебе, Чурбан, вместе с твоей женой со света сгинуть!
Подхватил ветер мельника, внес его в дом, захлопнул окна и двери так, что не войти в них, не выйти, да и умчал его неведомо куда.
...Прожил Данило в той деревне до весны. Когда трава зазеленела, стали деревья листочки выпускать и расцвели первые цветы в поле, начали цыгане собираться в кочевье. Стали просить крестьяне:
– Оставайся, Данило, с нами. Что тебе по чужим местам шататься! Поставишь себе дом, первым человеком будешь!
Отвечал им цыган:
– Я вам уже все подарил, что вы просили, пусть и в других местах от меня людям счастье перепадет.
А на первой стоянке Данило свадьбу сыграл, выбрал себе в жены красавицу.
Говорит ему молодушка:
– Испытай при мне силу камня!
– Загадывай, – отвечает Данило, – что хочешь, а я буду камушку приказывать.
– Хочу, чтоб у меня были кофты, юбки из атласа и бархата, палатка шелковая, коврами убрана, стул золотой, как у королевы, чтоб самовары из чистого золота день и ночь кипели, перины хочу из лебединого пуха, гитары со струнами серебряными, бубен с золотыми бубенцами, сундук золотых монет, сундук золотых серег, кольца, сбрую богатую и стадо лучших коней...
– Ну, желай еще, моя красавица!
– Больше нечего желать. Разве зеркало, чтоб на себя любоваться.
Стал Данило камушек подбрасывать, с ладони на ладонь перекидывать.
Натянулась палатка шелковая, расстелились ковры пестрые, откуда ни возьмись, стул золотой, перины из лебяжьего пуха, кофты, юбки из атласа и бархата появились. Раскрылись сундуки с золотом, зазвенели бубенчики золотые, заиграли струны серебряные. И встало перед красавицей зеркало, большое-пребольшое в серебряной оправе. Прибежали кони к палатке, весело ржут, копытами землю роют.
Цыган на коней любуется, а жена юбки, кофты примеряет, к Даниле ластится.
– Дай мне самой хрусталинку поиграть...
Схватила камушек, подбросила разок и говорит:
– Хочу, чтобы Кхам-солнце среди бела дня с неба спустился и в меня влюбился.
Поглядел на нее Кхам суровым глазом, с места не стронулся, а пустил такой луч, что в миг слезинка ветра растаяла.
Так из-за глупой жены и лишился Данило хрусталинки.
Рассказала Инда Романы Чай.