Через "Пустыню отчаяния" (о путешествии в Иран в составе советского экспедиционного корпуса в 1944 г.)

Четверо

   Под колёсами с шипением и хрустом ло­пается тонкая корочка, покрывающая пески.
   С таким хрустом ломается обычно моло­дой наст на снегу. Но здесь, где проходит наш путь, снег, наст, мороз представляются чем-то невероятным. Горячее солнце Ирана раскалило и воздух и землю. Дрожащее ма­рево стоит над песками. Корочка, которая хрустит под колёсами нашей машины, – это соль. Мы едем по Большой солёной пусты­не Деште-Кевир. Нас в машине четверо: два врача, проводник и шофёр.
   Водоноши привозят издалека ключевую холодную воду. Доктор Орлов приехал сюда вместе со мной из Советского Союза. Мы вместе с группой советских врачей помогаем нашим иранским коллегам справляться с эпидемия­ми, которые свирепствуют в Иране.
   С шофёром Шараповым и проводником Ширази нас связывает не очень давнее зна­комство. В маленьком пограничном городке Астаре, первом иранском городке, к нам по­дошёл русый сероглазый человек богатыр­ского сложения и просто, без предисловий сказал:
   – Здравствуйте. Я Шарапов. Меня при­командировали к вам из советского кон­сульства в Реште. Теперь я ваш шофёр. Куда поедем?
   Мы ответили:
   – Прямо в Решт.

   В колодцах Решта плохая, невкусная вода, и для питья водоноши привозят издалека ключевую холодную воду.

   И машина отправилась в Решт.
   Доктор Кавалеров, приехавший в Иран до нас, рассказывая нам об эпидемии возвратного тифа в Бендер-Шахе, куда вам первым делом предстояло ехать, сказал:
   – Вам обязательно нужен хороший проводник и переводчик.
   – Конечно, – согласился я, – но где же мы его разыщем?
   – Да нет ничего проще... Ибрагим, пригласи ко мне, пожалуйста, Ширази.
   Ибрагим молча кивнул и вышел.
   – Сейчас вы познакомитесь с Ширази. Это незаменимый человек. Он знает жизнь и обычаи самых разных сословий. Иранцы любезны и предупредительны, но обращение их меняется в зависимости от того, с кем они имеют дело. По народной поговорке, иранец беседует "с голубем по-голубиному, с соколом по-соколиному", и надо хорошо знать местные обычаи, чтобы никого не­чаянно не обидеть. Гость здесь входит в шапке, но без обуви. Заговорить сразу о де­ле считается неучтивым. Сначала надо сказать хозяину ряд любезностей, расспросить о здоровье, но ни в коем случае не касаться здоровья его супруги. На взгляд иранца такой вопрос совершенно неприличен. С Ширази вы не попадёте впросак. Он прекрасно знает здешние правила вежливости.
   – Это очень важно! – сказал Орлов. – Ведь уважение к обычаям народа – первейший закон путешественников.
   – Вы полюбите Ширази, – помолчав, добавил доктор Кавалеров. – И если вы сумеете заслужить его уважение, он будет вам надёжным и верным товарищем и никогда не покинет вас в трудную минуту.
   Лёгкий стук в дверь прервал его слова.

   Старинная улочка в Реште. Здесь расположен пёстрый восточный базар.

   – Войдите, – сказал доктор Кавалеров.
   В дверях появился невысокий смуглый человек с огромными чёрными усами и ярким цветком в петлице пиджака. Это и был Ширази. Кавалеров познакомил нас, и мы разговорились.
   Бронзовое лицо Ширази с непостижимой быстротой меняло выражение по мере того, как он говорил. Из-за этих перемен трудно было угадать его возраст. Вот Ширази улыбнулся, и кажется, что он не старше двадцати пяти лет; нахмурился, и сразу даёшь ему все пятьдесят. Узнав, что нам нужен проводник, он поклонился и сказал коротко:
   – Я весь к вашим услугам.
   Мы начали обсуждать предстоящую поездку.
   Договорившись о дне выезда в Бендер-Шах, он попрощался и вышел быстрым и лёгким шагом.

Машина идёт по компасу

   Пёстрый восточный базар. Мы заканчивали в Бендер-Шахе борьбу с эпидемией возвратного тифа, когда пришло известие, что опасная болезнь косит жителей Исфахана и там ждут нашей помощи.
   Между Бендор-Шахом и Исфаханом лежит пустыня Деште-Кевир. Какой выбрать путь? В объезд пустыни – семьсот пятьдесят километров. Напрямик – четыреста восемьдесят, в полтора с лишним раза короче.
   Мы решили пересечь Деште-Кевир. Ведь нашей помощи ждут больные в Исфахане, да, кроме того, в сердце пустыни, где многие десятилетия не ступала нога человека, можно сделать наблюдения, важные для науки.
   Мы сторонники теории замечательного советского учёного Евгения Никаноровича Павловского, который учит, что вести войну с болезнями надо не только у постели больного, но и в тех местах, откуда приходят к людям болезни. А приходят они из самых неожиданных, часто очень глухих и безлюдных мест. Возбудители энцефалита, малярии, возвратного тифа, с которым мы боролись в Бендер-Шахе, и многих других болезней гнездятся в насекомых и клещах; те своими укусами передают их животным. Животные, не заболевая, носят эти микроорганизмы в своей крови и снова передают их клещам, комарам или москитам.
   Столетиями может существовать в природе такой никому не ведомый смертоносный очаг. А потом случайно забредёт сюда человек. Здесь с укусами паразитов к нему в кровь проникнут микробы. Человек может унести с собой болезнь в новые места. И так может начаться эпидемия возвратного тифа, принося людям страдания и смерть.

   Торговец похлёбкой. На голове у него очаг с углями и котёл с кипящим супом.

   Вот такие очаги мы и хотели поискать в пустыне.
   Как уговаривал нас Ширази отказаться от этого плана!
   – Пустыней никто не ездит, – говорил он. – Мудрая иранская пословица говорит: "Плохая короткая дорога длиннее дороги длинной, но хорошей".
   – Мы ответим вам, Ширази, другой мудрой пословицей: "Дорого ведро к пожару". В Исфахане умирают люди, мы не вправе искать лёгкий путь. Да, кроме того, мы сможем посмотреть, нет ли там, в пустыне, клещей, в которых живут возбудители болезни.
   – Ну и пусть живут! Кому они там мешают? Стоит ли из-за каких-то клещей рисковать жизнью учёных людей?
   – Не из-за клещей, положим, а из-за больных...
   – Но в пустыне нет больных! А клещей вы найдёте и на том пути, что идёт в объезд пустыни. Ведь ловили же вы их в Бендер-Шахе и на пути в Решт с кабанов снимали и с дикобразов... У вас полные трубочки этой нечисти.
   – Всё это верно, Ширази, даже то, что в пустыне нет больных. Но потому-то нам и важно найти там природные очаги болезней, очаги, существующие без людей. Надо постараться уничтожить болезнь до того, как она подкрадётся к человеку, поэтому учёные ищут и уничтожают природные очаги возбудителей и среди степей, и на горных вершинах, и в лесных чащах, и в болотных топях... Нет, не отговаривайте нас. Мы во что бы то ни стало должны побывать в этой пустыне.
   – Ну, тогда и я с вами, – сдался Ширази. – Погибать – так вместе.
   – Зачем же обязательно погибать? – засмеялись мы. – Не смейтесь, вы не знаете, что такое Деште-Кевир, – вздохнул Ширази, – люди называют её "Пустыней отчаяния"...
   И вот Шарапов за рулём. Машина, взяв курс на юг, ныряет но песчаным волнам. В довершение сходства с мореплавателями мы но компасу определяем свой путь в безбрежном песчаном море, где нет никаких ориентиров и древние караванные тропы давно заметены ветрами.

В плену неведомых гор


   Надгробия в виде львов. Они сохранились с древнейших времён.

   Проехав часа два песками, мы очутились на берегу какой-то безымянной речки. Вода в ней была такая солёная, что опущенная в неё рука сразу же покрывалась "перчаткой" из мельчайших кристаллов соли.
   Отыскав брод, мы переправились на другой берег. Но не проехали и семи километров. как нам преградило дорогу ещё одно русло. Речка пересохла, осталась топкая, густая соляная жижа на дне. Добрый час мы таскали камни, валявшиеся на берегу, и сооружали переправу – две каменные колеи для колёс машины. Весь день прошёл в "инженерных" работах, потому что дальше нам преградили дорогу ещё пять непролазных соляных топей.
   – Вот так пустыня! – сердился Шарапов. – Паршивое болото соленое! Если дальше так пойдёт, мы и за сто лет не доберёмся до другого края.
   Дверь, ведущая в богатый дом. Но не знал Шарапов, какой подарок готовила нам "Пустыня отчаяния" на следующий день.
   Утром, тронувшись в путь, мы разглядели на горизонте синеватую волнистую линию.
   Что это? Горы? Не может быть. На карте здесь нет никаких гор. Мы решили, что видим мираж. Но горы росли, всё яснее вырисовывались их контуры, всё выше поднимались зубчатые гребни. Нет, к сожалению, это был не мираж, – настоящие горные хребты преградили нам путь. Горы, не нанесённые на карту, горы, о которых мы ничего не знаем! Как же мы проведём машину но этим горам? Надо искать дорогу, а поиски – это непредвиденная трата времени, трата воды, бензина.
   Сперва подъём был отлогим и доступным для машины. Потом он стал делаться круче и круче. Когда через час открылась лощина, тянувшаяся с севера на юг, мы обрадовались и свернули в неё, но постепенно лощина всё больше сужалась, потом вдруг повернула на запад и упёрлась в каменную стену.
   – Машина, знаете ли, не коза, чтобы скакать по таким скалам, – проворчал Шарапов.
   Пришлось повернуть обратно. Взяли левее, но снова наш путь преградили скалы. Уже добрых три десятка километров проколесили мы зря, а каждый лишний километр уменьшал запасы бензина.

   Это дверь, ведущая в богатый дом. У двери стоит женщина, закутанная в покрывало: в Иране до сих пор женщины закрывают лицо. Чтобы приятно было проходить мимо дома, хозяин повесил на дереве у входа клетку с певчей птичкой.

   – Вот так было и с ними, – задумчиво сказал Ширази.
   – С кем это, с ними? – спросил я.
   – С немецкими географами. Они хотели изучать Деште-Кевир, отправились сюда и не вернулись. Помните того высокого старика в последнем перед пустыней селении? Он участвовал в поисках этих учёных. Нашли кости, обглоданные шакалами, записные книжки. Там было написано, что они, заблудившись, израсходовали весь бензин, бросили свою машину и хотели вернуться по её следу, но погибли от жажды... Ведь я рассказывал вам всё это перед тем, как мы сюда отправились, да вы и слушать не хотели!..
   Весь день прошёл в поисках перевала, но горы, словно заколдованные, смыкались перед нами всюду, куда бы мы ни пытались проехать.
   Мы с Орловым решили забраться на гребень горы и оттуда произвести разведку.
   Осыпи, камнепады, скалистые кручи затрудняли наш подъём. В одном месте я поскользнулся и толкнул большой камень. Он сорвался и гигантскими скачками с грохотом полетел вниз, увлекая по пути другие камни. Я попытался обойти опасное место, снова поскользнулся и чуть не сорвался сам вслед за камнями. Орлов, уже закрепившийся на каком-то выступе, успел, схватив меня за руку, удержать от падения. Но вот мы достигли гребня и осмотрелись. И на запад и на восток, сколько видит глаз, непрерывной грядой тянулись горы. Нигде ни малейшего признака перевала.
   Мы попробовали осмотреть местность с другой, более высокой точки, но, не обнаружив никакой дороги, спустились к машине. Было ясно, что здесь не проехать. Мы вернулись к подножию гор. Солнце багровым шаром опустилось за горизонт, и сразу наступила ночь. Сумерек здесь не бывает.
   Разожгли костёр из сухих колючек, поужинали, легли спать. Перебирая в памяти все события этого трудного дня, я невольно улыбнулся, вспомнив, как энергично протестовал Шарапов, когда я в поисках клещей обследовал несколько нор, встретившихся в этих горах.
   Утром, с первыми лучами солнца, мы снова принялись искать дорогу. Шарапов вёл машину вдоль горной цепи, он то и дело сворачивал в открывавшиеся ложбины, но каждый раз они приводили нас в каменный мешок. Так бились мы три часа, пока вдруг не увидели ещё один проход, вдоль него белели кости. Ширази в волнении привстал в машине:
   – Сюда, сюда, вот она, дорога! Здесь проход через горы. Старые пути караванов всегда усеяны костями погибших. Эти кости – указатели пути!
   Мы послушались Ширази и через полчаса заметили справа и слева от тропы две пирамидки, аккуратно сложенные из камней. Такие холмики стали встречаться нам и дальше. Дело рук человека, путевые знаки! Значит, мы действительно на караванной дороге.

Серые клещи


   Хранилище для питьевой воды во дворе. Задняя дверка ведёт в подземелье, где также сохраняется вода.

   Наконец мы вырвались из горной ловушки, и вот наша машина подъезжает к какой-то полуразвалившейся стене.
   Здание, когда-то красивое, сильно пострадало от времени. На его потрескавшихся стенах кое-где еще держались балконы, над центральной частью возвышался стройный купол, обрушившаяся местами арка входной двери сохранила красоту своих линий.
   Видимо, это был прежде большой караван-сарай, гостиница на караванном пути.
   Спускаясь по щербатым ступеням, ведущим внутрь, мы наткнулись на череп человека. Деште-Кевир на каждом шагу напоминала нам о своих победах над человеческой жизнью.
   Но мы сейчас не думали о том, что всё ещё находимся в её власти. Мы шарили по стенам, собирали в щелях и трещинах тонкую глиняную пыль и просеивали её. И когда, глядя в лупу, мы увидели, как на тонком переплетении сита копошатся маленькие серые существа с короткими ножками и массивным телом, у нас с Орловым вырвался крик торжества:
   – Вот они, орнитодорусы!
   Значит, правильны были наши предположения. Десятки, а может быть, и сотни лет прошли с тех пор, как сюда последний раз приходил человек. Но серый клещ, как ни в чём не бывало, гнездится здесь, а в нём живут маленькие, невидимые спирохеты и словно поджидают случайного путника, чтобы передать с ним в города и сёла тяжёлую болезнь – возвратный тиф.
   Найденные нами клещи орнитодорус-папиллипес были толстые, сытые, насосавшиеся крови. Чья же кровь служила им пищей? Ответ давала сама пустыня.
   На первый взгляд мёртвая и безжизненная, она густо населена. На протяжении всего пути нам встречались жители пустыни. Огромные ящерицы – вараны – молнией перебегали нам дорогу; стада быстрых, как вихрь, куланов – диких родичей осла – появлялись среди барханов и мгновенно скрывались из виду, подняв облака красноватой пыли; вечерами пучеглазые тушканчики вылезали из нор и, словно игрушечные кенгуру, прыгали на своих тонких ножках; бесшумными тенями крались шакалы и плакали детскими голосами. Да и в караван-сарае в тёмных углах слышался шорох и писк грызунов и летучих мышей. Многие из этих ползающих, летающих, бегающих, прыгающих жителей пустыни кормят своей кровью клещей.

Ураган


   Заброшенный колодец в пустыне. Он спрятан от солнца и песка внутри строения, и все же он высох. Вокруг кости верблюдов.

   Машина двигалась дальше на юг, и нам казалось, что теперь уже всё самое трудное позади. Пройдено двести шестьдесят километров – до края пустыни осталось ещё десятка два километров, а может быть, и меньше. Я нетерпеливо вглядывался вдаль.
   И вот на горизонте появилось какое-то темноватое пятно. Стараясь угадать, что бы это могло быть, я уже протянул руку за биноклем, но Ширази остановил меня.
   – Я без бинокля могу вам сказать, что это бад-и-кесиф, плохой ветер. И он идёт сюда! Вы видели, как бежали утром джейраны?
   Я вспомнил, что стада джейранов, которые попадались нам сегодня, двигались все в одном направлении – туда, откуда мы пришли, к горам. Бежали они торопливо, беспорядочно, словно в испуге. Даже увидев машину, не сворачивали в сторону. Я заметил также, что птицы куда-то исчезли. Видимо. надвигалась опасность, которую задолго чуяли звери и птицы. А тёмное пятно всё росло, увеличивалось, оно двигалось прямо на нас, и вдруг я отчётливо понял весь ужас нашего положения...
   Бад-и-кесиф – ураган пустыни – приближается. Закурились барханы. Ветер срывает с их гребней струи раскалённого песка. Все больше в воздухе горячей пыли. Медно-красными облаками поднимается она выше, выше, и зловещим багровым шаром просвечивает сквозь неё солнце. Вот уже с шипением и свистом несётся песчаная метель, закручивается вихрями, сечёт лицо мириадами песчинок. Они забиваются в глаза, в нос, в горло, ослепляют, не дают дышать. У всех растрескались губы. Шумит в ушах, то и дело идёт носом кровь.
   Пить, пить! Я проверяю запасы воды. Четыре баллона уже совсем опустели, а в пятом, последнем, едва наберётся несколько фляжек тёплой и мутной воды. Только бы переждать ураган!
   Мы поспешно начинаем растягивать брезент, чтобы защититься от ветра и всюду проникающего песка. Но тут же приходится его свёртывать. Нашему проводнику Ширази стало плохо. Нам, врачам, достаточно беглого взгляда, чтобы увидеть: ему грозит тепловой удар. А здесь, среди раскалённого ада песчаной бури, это смертельная опасность. Его жизнь на волоске. Нет, не придётся нам ждать, пока пролетит над нами бад-и-кесиф.
   Поспешно оказав Ширази помощь, мы садимся в машину, и Шарапов гонит её вовсю. Ориентиром нам служит тусклый диск солнца. Сейчас полдень, оно на юге, в направлении нашего пути.
   Ветер оказывает машине бешеное сопротивление, бросает на неё потоки песка. Кажется, "Пустыня отчаяния" в ярости, что от неё хотят ускользнуть четыре жертвы. Но машина идёт вперёд, упрямо пробиваясь сквозь ревущий, воющий песчаный ад. Шарапов надвинул на глаза тёмные очки и стиснул баранку руля своими большими руками так, что на них суставы побелели.
   Колёса то и дело вязнут в песке, начинают буксовать. Шарапов раскачивает машину: вперёд – назад, вперёд – назад, – чтобы вырваться. Если это не помогает, мы с Орловым выскакиваем наружу и, полуослеплённые, задыхающиеся, подкладываем доски под колёса.
   Так, шаг за шагом, в непрерывной борьбе отвоёвываем мы у бури, у пустыни каждый метр.

   Такие селения мы увидели, пройдя пустыню, на юге Ирана. Дома здесь построены из глины.

   Но что это? Кабину вдруг наполняет удушливый, едкий дым. Новая беда нагрянула на нас нежданно-негаданно. Пожар! Уже вырываются из-под кузова языки пламени. В любую минуту может взорваться бензобак.
   Кажется, никогда мы не действовали с такой быстротой, как сейчас. Опасность словно удесятерила наши силы. Мы забрасываем огонь песком, на этот раз ветер помогает нам. Он тоже швыряет песок, сшибает пламя. Шарапов нырнул под колёса и, обжигая руки, вытащил огромный спутанный клубок пылающих колючек и стеблей. Вырванные бурей, они застревали за осью, между колёсами машины, и, наконец, вспыхнули, как порох, от искры, вылетевшей из выхлопной трубы.
   Огонь мы погасили быстро. И снова тронулись в путь, то и дело останавливаясь, чтобы подтолкнуть буксующую машину. Шарапов с тревогой показал нам стрелку бензоуказателя. Она стояла но цифре три. Это означало, что у нас остаётся только три литра бензина.
   Где же конец пустыни? Казалось уже, что его никогда не будет, как вдруг, делая очередную вылазку, чтобы освободить машину из песка, мы наткнулись на дерево. Впереди в песчаной мгле вырисовывались деревья, а за ними – очертания высокой глиняной стены. Вздох облегчения вырвался у всех! "Пустыня отчаяния" осталась позади.
   Когда машина через широкие ворота въехала в Нейрабад, нас окружили жители этого селения. Они смотрели на нас так, как смотрели бы на человека, побывавшего в пасти тигра и оставшегося живым.

* * *

   Мой рассказ о приключениях в пустыне Деште-Кевир окончен. Но читатель, может быть, хочет знать, что произошло дальше, в Исфахане, удалось ли победить болезнь, которая губила там людей. Да, вместе с нашими собратьями по профессии, иранскими врачами, мы смогли предотвратить развитие опасной эпидемии.