Красная лиса и сыгырган-сеноставец (алтайская сказка)


   Алтайская пищуха (сеноставка) – млекопитающее отряда зайцеобразных. Одна из самых крупных пищух. Длина тела 17–25 см. Хвост очень короткий. Уши довольно большие, округлые, их длина равна примерно половине длины головы.

   Высоко в горах, у светлого ручья, на каменной россыпи, в щели между двух валунов, жил маленький сыгырган-сеноставец.
   Вместе со своими соседями сыгырганами он резал зубами траву и ставил большие стога.
   А повыше стойбища сеноставцев жила горная красная лиса.
   Вот однажды в пасмурный день вышла она на охоту. Но сыгырган-малыш услыхал ее осторожные шаги, почуял запах, головой повертел да как крикнет:
   – Сыйит! Сыйит! Лиса идет!
   Все сеноставцы юркнули в свои щели и поры, осталось на каменной россыпи только сухое сено.
   Понюхала лиса высокий стог и чуть не заплакала.
   – Еще ни одна лиса сеном не кормилась, неужто я буду первая?
   Выдернула клок, пожевала, но проглотить не может, только язык оцарапала да в горле запершило.
   – А все из-за этого пищухи, из-за сыгыргана-сеноставца, – рассердилась лиса. – Погоди-погоди! Съем я тебя и всю семью твою.
   Откашлялась, подошла к щели между двух валунов и заверещала ласково:
   – Ияу-у, какой старательный хозяин здесь живет, как ровно он траву нарезал, как хорошо просушил ее, как ловко стога сметал! На всей россыпи не найдешь стогов лучше, даже человек мог бы у этого сеноставца поучиться. Вот было бы счастье на такого умницу хотя бы одним глазком взглянуть!
   Слыша эти похвалы, сыгырган спокойно в своей норе лежать не может, он с боку на бок ворочается, вздыхает даже.
   А лиса все так же умильно тявкает:
   – Неужто я никогда его не увижу? Ах, как приятно было бы с ним побеседовать...
   Не вытерпел сыгырган и высунул мордочку из норки.
   – Ах, как он с лица хорош! – обрадовалась лиса. – Взглянуть бы и на спинку! Говорят, со спины он еще краше. Верно ли это?
   Сыгырган спрятал голову и выставил спинку. Тут лиса и ухватила его! Он даже крикнуть не успел. Бежит лиса к себе в горы, своих деток сеноставцем угостить спешит. Крепко сеноставец зубами лисьими прижат, даже заплакал бедняга.
   Услыхала сорока этот плач, распахнула она свою черную шубу с белой оторочкой и полетела следом за лисой.
   – Сам-сам ты, сыгырган, лисе в зубы полез, о чем-чем-чем же ты теперь плачешь?
   – Как мне не плакать, слез не лить? Отец и мать меня всегда просили, уговаривали: "Не оставляй нас, сынок, куда бы ты ни вздумал поехать, бери и нас с собой ". И вот видишь, сорока, случилось так, что сам я в горы еду, а родителей одних дома оставил. Никогда мне этого отец с матерью не простят. Всю жизнь они на меня будут в обиде.
   Остановилась лиса и, не выпуская изо рта сеноставца, пробормотала сквозь зубы:
   – Я могу и родителей вжять, где они?
   – Тут, близехонько, вон в тех камушках.
   – Пожови их, – сказала лиса и разжала зубы.
   – Сыйит! Сыйит! – крикнул сеноставец и юркнул в щель между камней.
   Но лиса спохватилась и успела зажать зубами сыгырганов хвост. Цепко держит, не пускает, но и сеноставец, ухватившись за камень, крепко засел в щели, не вылезает.
   Тянула его лиса за хвост, тянула, никак не вытянет.
   Рванула изо всех сил да вдруг как перекувыркнется! Затылком о камни стукнулась, еле-еле на ноги встала. В зубах у нее только сыгырганов хвост.
   С того дня остался пищуха-сеноставец без хвоста, а у лисы морда вытянулась.

Рассказала Анна Гарф.
Рисунок В. Константинова.