Суриков

   "Два года назад в журнале Министерства Народного Просвещения появилась статья Оглоблина "Красноярский бунт". В ней я нашел, что казаки Петр и Илья Суриковы участвовали в бунте против воеводы, а Петр даже раньше в таких же бунтах. От этого Петра и ведем мы свой род. Они были старожилы красноярские времен Алексея Михайловича и, как все казаки того времени, были донцы, зашедшие с Ермаком в Сибирь. Предки мои со стороны матери тоже казаки – Торгошины. А Торгошин Василий так же был в бунте 1695 года. Бабушка моя с отцовской стороны тоже была казачка – Черкасова. Как видите, я природный казак. Итак, казачество мое более чем двухсотлетнее".

   Василий Иванович Суриков. Автопортрет, 1879

   Так писал о своем происхождении художник Василий Иванович Суриков. Родился Василий Иванович в Красноярске в 1847 году, а рос в казачьей станице Бузимово, что в пятидесяти километрах от Красноярска. Там, как он рассказывал, "страна была неведомая, степь немереная. Ведь в Красноярске никто до железной дороги не знал, что было за горами... А там пятьсот верст лесу, до самой китайской границы, и медведей полно. Там до пятидесятых годов девятнадцатого столетия всего было полно! Реки – рыбой, леса – дичью, земля – золотом. Рыбы какие были! Осетры да стерляди в сажень. Помню, их привезут, так в дверях, прямо как солдаты, стоят".
   Вот в этой дикой, суровой природе, среди вольных людей с бунтарской душой и рос казачонок Вася Суриков, страстно любивший спою дремучую тайгу, свои бескрайние степи, по которым он с шести лет умел скакать на большеголовой степной лошадке.
   "Помню, мне раз кушак новый подарили и шубку, – рассказывал Суриков своему другу писателю Максимилиану Волошину, – отъехал я, а конь все назад заворачивает, я его изо всех сил тяну. А была наледь. Конь поскользнулся и вместе со мной упал. Я прямо в воду. Мокрая вся шубка новая стала. Стыдно было домой возвращаться. Я к казакам пошел, там меня обсушили. А то я раз на лошади через забор скакал, конь копытом забор и задень! Я – через голову и прямо на ноги встал, к нему лицом. Вот он удивился, думаю!.."
   Рисовать Вася начал рано – с шести лет.
   "Еще помню, – рассказывал он, – совсем маленьким был, на стульях сафьяновых рисовал, пачкал их! Комнаты были у нас большие, низкие. Мне самому фигуры казались громадными. Я потому всегда старался или горизонт низко поместить или фону сделать поменьше, чтобы фигуры больше казались. Главное, я красоту любил. Во всем красоту! В лица еще с детства вглядывался – как глаза расставлены, как черты лица составляются. Мне шесть лет, помню, было, я Петра Великого с черной гравюры срисовал. А краски – от себя: мундир – синькой, а отвороты красным – брусникой!"
   Восьми лет отдали Васю в Красноярское приходское училище. (Приходскими назывались школы, основанные на средства богатых церковных приходов.) Оттуда мальчик домой в Бузимово только на праздники приезжал. Два года проучился Вася и перешел в уездное училище. Там уже начал серьезно заниматься рисованием. Первый учителем был у него Николаи Васильевич Гребнев, который очень привязался к мальчику, угадывая в нем талант.
   Гребнев вложил в него все свои незатейливые знания, водил его за Красноярск на Часовенную гору и заставлял акварелью рисовать с холма город, раскинувшийся внизу. Рассказывал Васе о картинах Брюллова, о том, как хорошо пишет воду Айвазовский, как он знает формы облаков и как "умеет разлить в картине благоухающий воздух". Заставлял Гребнев своего ученика срисовывать гравюры и рисунки Рафаэля и Тициана, великих итальянских художников эпохи Возрождения. Было тогда Васе одиннадцать лет.
   "Помню я, – рассказывал потом Суриков, – как рисовал. Не выходило все. Я даже плакать начинал, а сестра Катя меня утешала: "Ничего! Выйдет еще!" И я снова начинал, и ведь выходило!.."
   Окончив уездное училище, Суриков поступил было в Красноярскую гимназию, но учиться пришлось недолго. Умер отец, средств не стало. Мать с двумя младшими детьми – дочерью Катей и сыном Сашей – переехала из Бузимова в Красноярск и поселилась в родовом суриковском доме, на Благовещенской улице. Теперь там находится Музей имени Василии Ивановича Сурикова. Васе пришлось поступить в канцелярию губернского управления писцом. И началась долгая однообразная жизнь канцелярского чиновника. Но все же рисовать Вася не бросил, втайне мечтая, что когда-нибудь он посвятит этому всю свою жизнь.
   Однажды, переписывая документ, он нарисовал на полях муху, да так живо и верно, что начальник канцелярии Замятин пытался смахнуть муху с полей, принимая ее за живую. Замятин заинтересовался проделкой, вызвал писца Сурикова, познакомился с ним и пригласил его давать уроки рисования своей дочери.
   Вот этот самый Замятин позднее выхлопотал Сурикову разрешение учиться в Академии художеств в Петербурге. Но, разрешив молодому художнику учиться, министерство отказало ему в какой-либо материальной помощи, и, не имея денег на поездку, Василий Иванович еще долго оставался в Красноярске и переписывал бумаги.
   Один из крупных золотопромышленников Красноярска, некий Кузнецов, заинтересовался судьбой молодого Сурикова. Он взял на себя все расходы на поездку Василия Ивановича в Петербург и даже назначил ему из своих средств стипендию на прожитие, пока Суриков будет учиться в академии.
   19 февраля 1809 года приехал Суриков в Петербург и поселился на Владимирском проспекте, в гостинице "Родина". Исполнился ему тогда двадцать один год. Но в академию он попал не сразу: провалился па экзамене по рисованию гипсовых статуй. Пришлось целое лето ходить в школу рисования, упорно и серьезно готовиться к осеннему экзамену. Осенью Василий Иванович сдал экзамен и был принят в академию.
   Любимым профессором Сурикова был Павел Иванович Чистяков. У него учились тогда многие талантливые живописцы. Чистяков любил беседовать с учениками об искусстве, помогал им и всегда был окружен вниманием и любовью студентов. Он учил их правильно угадывать соотношение цветов в живописи и требовал от них, чтобы они, учась у великих мастеров, все же всегда обращались к природе и натуре, ища своих собственных путей и в самих себе находя опору.
   Он учил молодых художников задавать себе задачи и решать их, а не рисовать бездумно, что перед глазами. Он заставлял их думать. "Рисовать – это значит соображать", – говорил Чистяков.
   Василий Иванович любил Чистякова и на всю жизнь сохранил с ним самые тесные, дружеские отношения.
   В 1874 году Суриков окончил академию с золотой медалью. Но сырой климат Петербурга плохо действовал на легкие Василия Ивановича, и пришлось ему поехать в минусинские степи, на лечение кумысом. В Сибири Суриков выздоровел, окреп и снова уехал, но уже не в Петербург, а в Москву.
   Москва с ее старыми площадями и памятниками, с древними стенами Кремля и монастырей сразу понравилась Василию Ивановичу. Особенно поразил его храм Василия Блаженного своими неповторимыми формами и причудливой расцветкой, а со стенами Кремля он просто разговаривал.
   "Стены я допрашивал, а не книги", – говорил он.


   Утро стрелецкой казни, 1878–1881

   Стены и памятники были для него живыми свидетелями тех исторических событий, той народной трагедии, которую задумал отразить Василий Иванович. А задумал он большую картину "Утро стрелецкой казни".
   Три года работал Суриков над этой картиной, детально изучая покрой одежды, форму обуви, цвета и рисунки тканей петровского времени.
   Он выискивал на рынках Москвы телеги с расписными задками, узорные дуги, зарисовывал колеса. Ему нравилось, что сквозь подмосковную грязь, облепившую колесо крестьянской телеги, блестит синеватым отливом железный обод. Он видел в этом подлинность и даже красоту жизни и старался воспроизвести ее, ничего не упуская.
   Он искал мужчин и женщин, которые своим обликом напоминали бы стрельцов и стрельчих. Так создавалась эта картина, воплотившая народную трагедию в эпоху столкновения двух миров.
   Старый мир стрелецких слобод, мир людей, не принимавших никаких новшеств, боявшихся и презиравших иностранцев, противостоял новому миру, рушившему вековые устои, – тому миру, который был создан молодым, горячим и порою жестоким в своей решимости царем Петром.
   Суриков изображает в картине не самую казнь, а приготовление к ней. Но это ожидание смерти, пожалуй, гораздо тяжелее, чем сама смерть. Стрельцы каждый по-своему встречают свой смертный час: одни – в отчаянии и страхе, другие – отупев от страдания, третьи принимают ее как неизбежность: истово, по русскому обычаю, прощаются со своими близкими и со всем народом. А рыжий стрелец слева смотрит на Петра с ненавистью. Он даже шапки не скинул перед царем. И столько в нем несломленной бунтарской силы, что и смерть ему не страшна! Он крепко связан. Видно, нелегко было его взять! Свечка в притиснутой к груди руке стрельца горит ярко, как ненависть его к царю.
   А царь Петр перед фронтом выстроенных солдат сидит верхом на своем коне, наблюдая, и конь сторожко прядет ушами. Во всей фигуре Петра – твердое сознание своей правоты. Возле него толпятся иностранные послы, которые глядят на приготовления к казни с равнодушным любопытством. Ничего, пусть поглядят! Пусть узнает Европа, куда он, Петр, ведет свою державу, как расправляется с теми, кто мешает ее стремлению вперед!
   Вот уже повели первого стрельца, кафтан его разметан в грязи, свеча погасла, оброненная в осеннюю грязь. Солдаты подхватили его под руки: сам к месту казни не дойдет он. Толпа гудит, стрельчихи голосят и причитают, дети плачут, но все это не остановит хода событий.
   В свое время некоторые критики упрекали Сурикова за то, что он слишком беспристрастно изображает действительность; трудно понять точку зрения художника: жалеет ли он стрельцов или же все симпатии его на стороне Петра? Но это несправедливый упрек. "Утро стрелецкой казни" – картина, раскрывающая историческую эпоху. Она говорит нам о столкновении старого с новым, о судьбах народа в трудный, переломный момент. Можно жалеть стрельцов и все же быть на стороне Петра, на стороне движения вперед.


   Меньшиков в Березове, 1883

   Вторая большая работа Сурикова – "Меньшиков в Березове". Мысль написать эту картину родилась в дождливое, холодное лето. Василий Иванович к тому времени уже был женат. С женой и двумя маленькими дочками поехал он на лето под Москву, в деревню Перерву. Что-то гнетущее и тоскливое было в сумрачной, маленькой комнатушке, которую они сняли в крестьянской избе. А тут еще ненастье, никуда не выйдешь. И вот представил себе Василий Иванович небритого, растрепанного человека в тулупе, могущественного вельможу в опале, в полном бездействии размышляющего о превратностях судьбы. Меньшиков – главная фигура картины. Равнодушное оцепенение сына, машинально перебирающего завитки подсвечника, грустные глаза старшей дочки, сидящей у ног отца, пышные складки богатого платья младшей дочери, читающей от нечего делать евангелие у стола, и украшенная богатым перстнем рука некогда всемогущего Меньшикова, в бессильной ярости сжатая в кулак, – все это великолепно передает трагедию опальной семьи. Они выброшены из жизни, но физическое их существование продолжается. У всех четверых жажда прежнего и нежелание примириться с тем, что вокруг. А вокруг законченные, неприветливые стены сруба, обледенелое слюдяное оконце, за которым бушует сибирская вьюга, и неизбежность, "судьба", которая для этих людей, веровавших в бога, олицетворялась в мерцающем огоньке лампады да в суровых, темных ликах икон.
   Повседневная жизнь Василия Ивановича Сурикова была в постоянном труде. Даже если он не работал над какой-нибудь большой картиной, он все время рисовал, писал красками с натуры городские мотивы, типы людей, пейзажи. Он очень часто наблюдал людей на улице. Придет домой и сейчас же зарисует увиденное: группы прохожих, их выразительные позы, движения, жесты. "Ведь этого никогда не выдумаешь!" – говорил он.
   В 1884 году Василий Иванович путешествовал с семьей по Европе. Ему нравилось бродить по картинным галереям Рима, Венеции и Флоренции. Он бесконечно восхищался живописью великих художников прошлого: Веронезе, Веласкеса, Тициана, Тинторетто, Рафаэля. Он многому учился у них и, возвращаясь домой, в Россию, с новой страстью отдавал свои силы и знания родному русскому народу, его жизни и его истории.


   Боярыня Морозова, 1881–1887

   Картину "Боярыня Морозова" Суриков задумал еще в 1881 году, но закончил ее только в 1887-м. Сюжет этой картины построен на событиях, происходивших в царствование Алексея Михайловича. Она показывает один из эпизодов борьбы сторонников патриарха Никона с раскольниками. Ярой противницей никонианства, защитницей "старой веры" была знатная боярыня Евдокия Морозова и ее сестра, княгиня Урусова. Обе подверглись жестоким преследованиям, пыткам, наказанию плетьми. Сосланные в Боровск, они умерли от тяжелых лишений, но не изменили своим убеждениям. Но за этой личной трагедией боярыни Морозовой стоит историческое движение в народе против существующего социального строя.
   Действующие лица в картине распадаются на две группы: одна – сочувствующая боярыне, раскольнице и бунтарке; другая – враждебная ей: бояре и попы-никонианцы, торжествующие победу. Ведь ослушница закована в кандалы, ее везут на допрос и на волю уже не выпустят!
   Очень сильно и верно передано в картине ощущение движения. Кажется, слышишь скрип полозьев от уходящих вглубь розвальней, за которыми в рыхлом снегу остается глубокий след. Василий Иванович любил русские дровни. Он говорил: "В дровнях-то какая красота! В копылках, в вязах, в саноотводах. А в изгибах полозьев, как они колышутся и блестят, словно кованые. Я, бывало, мальчиком еще, переверну санки и рассматриваю, как это полозья блестят, какие изгибы у них. Ведь русские сани воспеть нужно!" И он воспел их в "Боярыне Морозовой". Замечательно выражено художником чувство живой природы: влажный зимний воздух, снег на крышах теремов, пар от дыхания. А люди! Каждый персонаж картины был выискан отдельно и нашел себе место в общей композиции.
   Василий Иванович всегда искал образы для своих картин в живой толпе. И потому все лица характерны и выразительны. Очень долго не мог он найти боярыню. Он так говорил: "Сколько времени я это лицо искал! Все мелко было, в толпе терялось, я ведь толпу-то раньше написал, а ее после". Наконец на староверском кладбище нашлась одна приехавшая с Урала начетчица. Начетчицы читали молитвы по заказу молящихся. Вот она-то и подошла художнику для боярыни. За два часа Василий Иванович написал с нее этюд, и, "как вставил в картину – она всех победила".
   Через год после окончания "Боярыни Морозовой" Сурикова постигло большое горе: умерла его жена, Елизавета Августовна. Казалось, все кончилось для него с этой потерей. Он впал в такое безнадежное отчаяние, что и работу совсем забросил: каждый день ходил на Ваганьковское кладбище и сидел у могилы, заливаясь слезами.


   Взятие снежного городка, 1891

   Только поездка в Сибирь, на родину, исцелила его и вернула ему творческие силы. В 1891 году Суриков пишет в Красноярске полную задора, жизнерадостную картину "Взятие снежного городка". Эту народную масленичную игру, существовавшую в Сибири со времен Ермака, видел Василий Иванович много раз и в юности сам принимал в ней участие. Опять начались поиски подходящих лиц, зарисовки зимней природы. Приходилось не раз строить снежную крепость во дворе красноярского дома, и какой-нибудь старожил-казак разрушал ее, наезжая на снежные глыбы верхом на мчащемся коне.
   В картине этой вся русская удаль и молодечество. В центре всадник. Конь под ним рассекает снежный вал. Конь боится, храпит. А кругом мальчишки и взрослые люди, охочие до всякого зрелища, до всякой молодецкой игры. Они хлещут коня хворостинами и улюлюкают, кто подгоняя, кто отпугивая.
   Чуден снежный пейзаж с весенними далями и с таким чистым воздухом, что кажется, слышишь и звонкие голоса, и смех, и резкий посвист, и гиканье казаков, и храп лошадей.


   Покорение Сибири Ермаком, 1895

   Вслед за "Взятием снежного городка", находившись по сибирской земле, надышавшись таежным воздухом, начал Суриков одну из самых крупных своих работ – "Покорение Сибири Ермаком". Этой картине отдал Василий Иванович огромные творческие силы.
   Он разъезжал но Сибири, жил среди минусинских татар, остяков, изучал природу, рисовал множество эскизов на Иртыше, в Тобольске, жил в казачьих станицах. Потом поехал на Дон, изучал казачье оружие, одежду, искал типичные лица. Затем снова Сибирь, Иртыш, лодки, снова Тобольск, разговоры с сибиряками, казачьи легенды, поездки на лошадях в татарские селения и снова эпизоды, наброски, эскизы...
   И вот к 1895 году картина была закончена. Писал ее Василий Иванович в Москве. По величине задуманного полотна пришлось снять ему под мастерскую один из залов Исторического музея, которые тогда пустовали.


   Переход Суворова через Альпы, 1899

   "Ермак", как и "Взятие снежного городка", находится сейчас в Русском музее, где висит еще одно очень интересное полотно Сурикова – "Переход Суворова через Альпы".
   Эту вещь написал Василий Иванович в 1899 году, и для работы над ней пришлось ему попутешествовать по Швейцарии в поисках горного пейзажа. В Москву он привез много этюдов и зарисовок с горными склонами и снежными обрывами. Теперь уже надо было изучать одежду и типы солдат восемнадцатого века, надо было проникнуться героизмом суворовских "чудо-богатырей". Надо было воссоздать и образ "самого полководца" со всем его обаянием, с его юношеской горячностью и непоколебимой верой в простого русского человека. Очень интересно отметить, что вся картина скомпонована на большом холсте в "высоту", а не в "ширину". И не случайно! Это как раз дает возможность показать страшную кручу, которую преодолевают суворовские солдаты. Они катятся сплошной лавиной вместе с пушками, и лица их написаны необыкновенно выразительно: с одной стороны под ногами пропасть, и солдаты глядят туда с нескрываемым ужасом, с другой стороны – на коне любимый полководец Суворов, который делит с ними все трудности и лишения солдатской жизни. Ему нельзя не верить, и они отвечают на каждый его призыв готовностью служить Родине.
   Об этом ясно говорит лицо молодого солдата, который с восхищением и радостью смотрит на полководца, тогда как тело его неудержимо катится в пропасть. А вокруг – облака, серо-синие скалистые уступы и Чертов провал. Это – блестящее разрешение темы патриотического подъема во славу русского оружия.
   Кроме этих больших работ, Суриков написал множество портретов, пейзажей сибирских и крымских. Много акварелей было нарисовано в Испании, Италии, Франции. Они находятся в Третьяковской галерее, в Русском музее и в музеях многих других городов.
   Основное в творчестве Василия Ивановича Сурикова – умение угадывать дух минувшего времени. Он передавал этот дух не через бутафорский костюм, надетый на натурщика; он искал и находил живые лица людей, сходных характером с теми, кого он хотел изобразить.
   Сурикова всегда влекли образы смелых, могучих духом людей. Человеческая свобода, независимость характеров, бунтарская сила, воплощенные в его живописи, были вызовом против рабской покорности царскому строю. Вот почему государственные императорские музеи не приобрели ни одной из первых крупных картин Сурикова. Они были куплены владельцем частного собрания Третьяковым. "Утро стрелецкой казни", "Меньшиков в Березове" и "Боярыня Морозова" до сих пор являются гордостью Третьяковской галереи.