Б. Шергин. Северные мореходы

   Ещё во времена глубокой древности, почти тысячу лет назад, на берегах Белого моря и Северного Ледовитого океана стали селиться русские люди. Жизнь у моря-океана, неустанная борьба с суровой северной природой сделали этих русских людей отличными мореплавателями и кораблестроителями.
   По имени приморского города Архангельска и население беломорских берегов стало называться архангельскими поморами.
   У поморов и теперь еще сохраняются предания об отцах и праотцах русского мореходства. Эти старинные предания иногда похожи на сказки. Но в них интересно и верно отображаются природа Севера и морская жизнь.
   Старинные наши мореходцы "ходили" по Студёному морю в лодьях. Лодьёй называлось большое трёхмачтовое парусное судно. Из Белого моря лодьи "ходили" на Новую Землю, на Грумант (Шпицберген), в Скандинавию, в Германию. Команда лодьи (чаще всего семнадцать человек) называлась дружиной. Дружина была "послушна и подручна" кормщику. Чин и звание кормщика соответствовали теперешней должности капитана судна.

Гнев

   В Двинском устье, на острове Кег, стоял некогда двор Лихослава и брата его Гореслава.
   На Лихослава пал гнев Студёного моря. По той памяти место, где был "двор Лихославль", до сих пор называется Гневашево.
   Лихослав был старший брат, Гореслав – младший. Под рукою батька своего, мореходца, оба выросли в добром промысле. Остарев, отец надёжно отпускал сыновей к Новой Земле. Так же неубыточно правили они торг у себя, на Двине.
   Лихослава и Гореслава одна матерь спородила, да не одной участью-таланом наградила.
   Гореслав скажет:
   – В морском ходу любо, а в мирском торгу люто! Лихослав зубы ощерит:
   Нет. В торгу любо, а в море люто. Отец нахмурится и скажет Лихославу:
   – Хотя ты голова делу, но блюдись морского гневу.
   По смерти отца Лихослав отпихнул брата от лодейного кормила. Перешерстил всю лодейную службу, ни в чем не стал с дружиною спрашиваться:
   – Я-де на ваше горланство добыл приказ!
   Люди, ближние и дальние, говорили Гореславу:
   Что ты молчишь, брату? Зачем ты знание свое морское кинул ему под ноги? Разделись с братом! Батько дом оставил на двоих.
   Эти речи Лихослав знает и зубами скрипит:
   – Ай, братец! Костью ты мне в горле встал!
   Таким побытом братья опять пришли на Новую Землю. Добыли и ошкуя¹ и песца. Ждали попутных ветров, чтобы подняться в Русь. А Гореслав с товарищем еще побежал, на остатках, по медвежьему следу. И в этот час с горы пало поветерье, пособное ходу в русскую сторону.
   Закружились белые мухи, снег лепит глаза. Гореслав и дружинник кинулись к берегу – берег потерялся из виду. И бежать грубо: в камне одну ногу сломишь, другую выставишь. И мешкать нельзя: знают, что в лодье их ждут и клянут.
   А старший брат видит, что в берегах непогода, и скаредного своего веселья скрыть не может:
   Я с тобой сегодня, братец, учиню раздел! Ты сам за своей погибелью пошёл.
   И Лихослав начал взывать к дружине:
   – Сами видите, друзья, какое лихорадство учинил мой братец. Ненароком он гулять отправился, чтобы меня здесь удержать да уморить. А что вы домой торопитесь, на это он плюёт и сморкает!
   Дружина смутилась. Некоторые сдались на эти речи. Но которые были в здешних берегах, те говорят:
   Непогода пала вдруг. Это здесь в обычай. Заблудиться может всякий. Надо в рог трубить и ждать. А не выйдут – надобно идти искать.
   Кормщик затрубил в рог. Лихослав освирепел:
   – Ребята! У них затаено с Гореславом против нас! Не поддадимся нашим супостатам!
   Доброчестные дружинники говорят:
   – Господине, это ты затеял что-то. А мы без хитрости, по уставу надобно искать потерянных до последнего изможения. Лихослав кричит:
   – Не слушайте, ребята! Они хотят вас под зимовку подвести! По уставу я ответчик за дружину. Не дам вас погубить! Они и в рог-то трубят – свои воровские знаки подают. Эй, выбирайте якоря! Эй, вздымайте паруса! Бежим на Русь!
   В лодье вопль, мятеж. А погода унялась. Над землёй, над морем выяснило. Гореслав с товарищем выбежали на берег и смотрят это буйство в лодье... Лихослав управил лодью к морю; кормщик отымает управление и воротит к берегу. Одни вздымают паруса, другие не дают.
   Гореслав и закричал:
   – Братцы, не оставьте нас! Доброхоты, не покиньте!
   Лихослава этот крик будто с ног срезал: чаял, потеряется да околеет там, а он стоит как милый.
   В злобе Лихослав забыл всю смуту в лодье. Он хватает лук и пускает в брата одну за другой три стрелы. Первая стрела, пущенная Лихославом в брата, утонула в море. Вторая жогнула Гореслава в голенище, у бахил. Третья стрела прошила рукавицу и ладонь, когда Гореслав в ужасе прикрыл глаза рукою.
   Сказанье говорит, что, видя это злодеянье, оцепенели море и земля, окаменели люди в лодье. А Гореслав, добрый, кроткий, стал престрашен. Он грозно простёр окровавленные руки к морю и закричал с воплем крепким:
   – Батюшко Океан, Студёное море! Сам и ныне рассуди меня с братом!
   Будто гром сгремел Океан в ответ Гореславу.
   Гнев учинился в море. Седой непомерный вал взвился над лодьёй, подхватил Лихослава и унёс его в бездну.
   Утолился гнев Студёного моря. Лодья опрямилась, и люди опамятовались. Дивно было дружине, что все они живы и целы.
   Гореслав ждал их, сидя на камне с перевязанной рукой. Дружинники, от мала до велика, сошли на берег, поклонились Гореславу в землю и сказали:
   – Господине, ты видел суд праведного Моря. Теперь суди нас.
   Гореслав встал, поклонился дружине тем же обычаем и сказал:
   – Господа дружина! Все суды прошли. Все суды кончились. А у меня с вами нету обиды.

Грумант-медведь

   Зверобойная дружина зимовала на Груманте. Время стало ближе к свету, и двое промышленников запросились отойти в стороннюю избу: "Поживём по своим волям. А здесь хлеб с мерки и сон с мерки". Старосте они говорили:
   – Мы там, на бережку, будем море караулить. Весна не за горами.
   ...Наконец староста отпустил их. Дал устав: столько-то всякий день делать деревянное дело, столько-то шить шитья, не больше стольких-то часов спать. В становище поведено было приходить раз в неделю, по воскресеньям.
   Оба молодца пришли в эту избу, край моря, и день-два пожили по правилу. До обеда поработают, часок поспят. Вылезут на улицу, окошки разгребут. В семь часов отужинают и спать. В три утра встают и печь затопляют. И еду готовят. Всё, как дома, на матерой земле.
   День-два держались так. Потом разленились. Едят не в показанное время. Спят без меры. В воскресенье не пошли к товарищам. В понедельник, этак, шьют сидят, клюют носом:
   – Давай, брат, всхрапнём часиков восемь...
   К нарам подошли и вместо шкур оленьих видят белого медведя. Будто лежит, ощерил зубы, ощетинился...
   Не упомнят молодцы, как двери отыскали да как до становища долетели. Из становой избы их издали увидели. Староста говорит:
   – Им за ослушанье какой-нибудь груманланский страх привиделся. Заприте дверь. Их надо поучить.
   Братаны в дверь стучат и в стену колотятся, их только к паужне² пустили в избу. Они рассказывают:
   – Мы обувь шьём, сзади кто-то дышит-пышет. Оглянулись – медведище белый с нар заподымался. Зубищи скалит, глаза, как свечки, светят...
   Староста говорит:
   – Это Грумант вас на ум наводит. Сам Грумант-батюшка в образе медведя вас пугнул. Он не любит, чтобы люди порознь жили. Вы устав нарушили. Грумант вас за это постращал.

Диковинный кормщик

   Ивану Ряднику привелось идти с Двины в Сумский берег³ на стороннем судне. Пал летний ветер, хотя крутой, но можно бы ходко бежать, если бы кормщик правил поперёк волны. Но кормщик этим пренебрегал, и лодья каталась и валялась.
   Старый и искусный мореходец Рядник не стерпел.
   – Ладно ли, господине, – спросил он кормщика, – что судно ваше так раболепствует стихии и шатается, как пьяное?
   Кормщик ответил:
   – Это не от нас. Человек не может спорить с божией стихией.
   – Сроду не слыхал такого слова от кормщика, – говорит Рядник.– А сколько лет ты, господине, ходишь кормщиком?
   – Годов десять, двенадцать, – отвечает тот.
   – Что же ты делал эти десять-двенадцать лет?! – гневно вскричал Рядник. – Бездельно изнурил ты твои десять-двенадцать лет!

Слово кормщика

   Кормщик Устьян Бородатый стал на якорь в Нежилой губе.
   Дружина говорит:
   Не худо бы сбродить на мох, добыть оленя. Приелась солёная-то рыба.
   Устьян говорит:
   – Ступайте. Только не стреляйте важенку. Маточку с детёнком не убейте.
   Вот дружинники стоят на мшистой горбовине с луками. Видят непуганых оленей стадо. Маточка оленья со своим телёнком ходит ближе всех. Самолучший стрелец тянет лук крепко и стреляет метко, прямо в эту важенку. В тот же миг крепкий лук крякнул и переломился. Дружинник ударил этими обломками о землю и сказал: – Не сломился бы ты, мой гибкий, тугой лук, ежели бы не переступил я слово кормщика.

Миша Ласкин
Из воспоминаний о детстве

   Это было давно, когда я учился в школе. Тороплюсь домой обедать, а из чужого дома незнакомый мальчик кричит мне:
   – Эй, ученик! Зайди на минутку! Захожу и спрашиваю:
   – Тебя как зовут?
   – Миша Ласкин.
   – Ты один живёшь?
   – Нет, я приехал к тётке. Она убежала на службу, велела мне обедать. Я не могу один обедать. Я привык на корабле с товарищами. Садись скорее! Ешь со мной из одной чашки!
   Я дома рассказал, что был в гостях у Миши Ласкина. Мне говорят:
   – В добрый час. Ты зови его к себе. Слышно, что его отец ушёл и дальнее плавание.
   Так я подружился с Мишей.

***

   Против нашего города река такая широкая, что другой берег едва видно. При ветре по реке катятся волны с белыми гребнями, будто серые кони бегут с белыми гривами.
   Однажды мы с Мишей сидели на берегу. Спокойная река отражала красный облачный закат. С полдесятка ребят укладывали в лодку вёсла. Старший на ребят кричал:
   – Слушать мою команду! Через час всем быть здесь! Теперь отправляйтесь за хлебом!
   И они все ушли. Миша говорит:
   – Это они собрались за реку на ночь. Утром будут рыбу промышлять. А домой не скоро попадут. Глупый ихний капитан не понимает, что если небо красно с вечера, то утром будет сильный ветер. Если говорить, они не послушают. Надо спрятать у них вёсла.
   Мы взяли из лодки вёсла и запихали их под пристань в дальний уголок так, что мышам не найти.
   Миша верно угадал погоду. С утра дул морской ветер. Кричали чайки. Волны с шумом налетали на берег. Вчерашние ребята бродили по песку, искали вёсла.
   Миша сказал старшему мальчику:
   – Забрались бы вы с ночи на тот берег и ревели бы там до завтра.
   Мальчик говорит:
   – Мы вёсла потеряли. Миша засмеялся:
   – Вёсла я спрятал.
   Как-то раз мы пошли удить рыбу. После дождя спускаться с глиняного берега было трудно. Миша сел разуться, я побежал к реке. А навстречу Вася Ершов. Тащит на плече мачту от лодки. Я не дружил с ним и кричу:
   – Вася Ёрш, куда ползёшь?
   Он зачерпнул свободною рукой глины и ляпнул в меня. А с горы бежит Миша. Вася думает: "Этот будет драться" – и соскочил с тропинки в грязь.
   А Миша ухватил конец Васиной мачты и кричит:
   – Зачем ты в грязь залез, дружище?! Дай я помогу тебе...
   Он до самого верху, до ровной дороги, нёс Васину мачту. Я ждал его и думал: "Миша только и глядит, как бы чем-нибудь кому-нибудь помочь..."
   Утром взял деревянную лодочку своей работы и с парусом и пошёл к Ершовым. Сел на крыльцо. Вышел Вася, загляделся на лодочку. Я говорю:
   – Это тебе.
   Он улыбнулся и покраснел. А мне так стало весело, будто в праздник.

***

   Мой отец был корабельный мастер. Однажды он строил корабль недалеко от города, и мы с Мишей ходили глядеть на его работу. В обеденный час отец угощал нас пирогами с рыбой. Он гладил Мишу по голове и говорил:
   – Ешь, мой голубчик.
   Потом нальёт квасу в ковшик и первому подаст Мише:
   – Пей, мой желанный.
   Я всегда ходил на стройку вместе с Мишей. Но однажды я подумал: "Не возьму сегодня Мишку. Умею с кем поговорить не хуже его".
   И не сказал товарищу, один убежал.
   Корабль уже был спущен на воду. Без лодки не добраться. Я с берега кричу, чтобы послали лодку. Отец поглядывает на меня, а сам с помощниками крепит мачту. А меня будто и не узнаёт.
   Целый час орал я понапрасну. Собрался уходить домой. И вдруг идёт Миша. Спрашивает меня:
   – Почему ты не зашёл за мной?
   Я ещё ничего не успел соврать, а уж с корабля плывёт лодочка. Отец увидел, что я стою с Мишей, и послал за нами.
   На корабле отец сказал мне строго и печально:
   – Ты убежал от Миши потихоньку. Ты обидел верного товарища. Проси у него прощенья и люби его без хитрости.

***

   Миша захотел украсить место, где строят корабли. Мы начали выкапывать в лесу кусты шиповника и садить на корабельном берегу. На другое лето садик стал цвести.

***

   Миша Ласкин любил читать и то, что нравилось, переписывал в тетради. На свободных страницах я рисовал картинки, и у нас получалась книга. Книжное художество увлекло и Васю. Он писал, будто печатал. Нам дивно было, какие альбомы получаются у Миши из наших расписных листов.
   Книги, и письмо, и рисование – дело зимнее. Летом наши думы устремлялись к рыбной ловле. Чуть зашепчутся весенние капели, у нас тут и разговор: как поплывём на острова, как будем рыбку промышлять и уток добывать. Мечтали мы о лёгкой лодочке.
   И вот такая лодка объявилась у поморов, у Мишиных знакомцев. Миша сам туда ходил, ещё по зимнему пути. Лодка стоила не дёшево, но мастеру понравился Мишин разговор, Мишино желание и старание, и он не только сбавил цену, но и сделал льготу: половину денег сейчас, половину к началу навигации.
   Отцы наши считали эту затею дорогой забавой, однако, доверяясь Мише, дали денег на задаток.
   Мы с Васей ликовали, величали Мишу кормщиком и шкипером, клялись, что до смерти будем ему послушны и подручны.
   Перед самой распутой зашли мы трое в Рыбопромышленный музей. Любуемся моделями судов, и Вася говорит:
   – Скоро и у нас будет красоваться судёнышко!
   Миша помолчал и говорит:
   – Одно некрасовито: снова править деньги на отца...
   Вздохнул и я:
   – Ох, если бы нашим письмом да рисованием можно было заработать!..
   Мы не заметили, что разговор слышит основатель музея Варпаховский. Он к нам подходит и говорит:
   – Покажите мне ваше письмо и рисование.
   Через час он уж разглядывал наши самодельные издания.
   – Великолепно! Я как раз искал таких умельцев! В морском строении сейчас находится редкостная книга. Её надобно спешно списать и срисовать. За добрый труд получите добрую цену.
   И вот мы получили для переписывания книгу стогодовалую, премудрую, под названием "Морское знание и умение".
   В книге было триста страниц. Сроку нам дано две недели. Мы рассудили, что каждый из нас спишет в день десять страниц. Трое спишут тридцать страниц. Значит, переписку можно кончить в десять дней.
   Сегодня, скажем, мы распределили часы работ для каждого, а назавтра с Мишей Ласкиным стряслась оказия. Он для спешных дел побежал к отцу на судно.
   У отца заночевал, а ночью вешняя вода сломала лёд, и началась великая распута. Сообщения с городом не стало.
   Люди бы за ум, а мы с Васей за дело.
   – Давай, – говорим, – сделаем нашему шкиперу сюрприз, спишем книгу без него.
   Так работали: недосуг носа утереть. Старая книга была замысловатая, рукописная, но вздумаем о Мише, и на уме станет светло и явится понятие. Эту поморскую премудрость втроём бы в две недели не понять, а мы двое списали, срисовали в девять дней.
   Варпаховский похвалил работу и сказал:
   – Завтра в Морском собрании будут заседать степенные⁴, я покажу вашу работу. И вы туда придёте в полдень.
   На другой день мы бежим в Собрание, а нам навстречу Миша...
   – Ребята, я книгу разорил?
   – Миша, ты не разоритель, ты строитель. Пойдём с нами.
   В Морском собрании сидят степенные, и перед ними наша новенькая книга. Миша понял, что работа сделана, и так-то весело взглянул на нас. Степенный Воробьёв, старичище с грозной бородищей, сказал:
   – Молодцы, ребята! Возьмите и от нас хоть малые подарочки.
   Старик берёт со стола три костяные узорные коробочки, подаёт Мише, мне и Васе. В каждой коробочке поблёскивает золотой червонец. Миша побледнел и положил коробочку на стол.
   – Господин степенный, – сказал Миша. – Эта книга – труд моих товарищей. Не дико ли мне будет взять награду за чужой труд?
   Этими словами Миша нас, как кнутом, стегнул. Вася скривил рот, будто проглотил что-то горькое-прегорькое. А я взвопил со слезами:
   – Миша! Давно ли мы стали тебе чужие? Миша, отнял ты у нас нашу радость!..
   ...Все молчат, глядят на Мишу. Он стоит прям, как изваяние. Но вот из-под опущенных ресниц у него блеснули две слезы и медленно покатились по щекам.
   Старичище Воробьёв взял Мишину коробочку, положил ему в руку, поцеловал всех нас троих и сказал:
   – На дворе ненастье, дождик, холод, а здесь у нас благоуханная весна.

***

   С тех пор прошло много лет. Я давно уехал из родного города. Но недавно получил письмо от Михаила Ласкина. В письме засушенные лепестки шиповника.
   Старый друг мне пишет: "Наш шиповник широко разросся, и, когда цветет, весь берег пахнет розами".

_______
1 Ошкун – белый медведь.
2 Паужна – время еды между обедом и ужином.
3 Сумский берег – западный берег Белого моря.
4 Члены правления.


Рисунки Петра Павлинова.