Отчества явные и "тайные"

АЛЕКСАНДР ФИЛИППЫЧ И НАПОЛЕОН КАРЛЫЧ

   Все помнят превосходный довоенный фильм "Цирк". Там есть трогательная сцена: молодой циркач разбился во время смелого, но неудачного упражнения; его подруга, американская артистка, в отчаянии ломает руки над неподвижным телом: "Петрович! Петрович! Что с тобой?" – лепечет она.
   Мы, русские зрители, смахнув слезу умиления, не можем всё же удержаться и от улыбки: вот ведь чудачка иностранка! Ну можно ли юношу звать "Петровичем"? Юноши бывают "Пети", "Петечки"; "Петровичи" совсем не так выглядят...
   А как?
   "Сначала он назывался просто "Григорий" и был крепостным человеком у какого-то барина; Петровичем он стал называться с тех пор, как получил отпускную и стал попивать довольно сильно по всяким праздникам, сначала по большим, а потом без разбору, по всем церковным, где только стоял в календаре крестик..."
   Вот это – настоящий "Петрович": у него, по свидетельству Н. В. Гоголя, небритые щёки, единственный глаз и какой-то изуродованный ноготь на большом пальце ноги, толстый и крепкий череп. Он женат, мрачен и лет ему за сорок. Именно такими бывают Петровичи, Савельичи, Анкудинычи... Как могла не понимать этого милая героиня "Цирка?"
   Очень естественно. В одном из самых солидных французских энциклопедических словарей до недавнего времени можно было прочесть: "Иван IV – русский царь, прозванный "Васильевичем" за свою жестокость..."
   Возможно ли это? Безусловно, да!
   Дело в том, что французу (как и англичанину) нелегко понять, зачем нам нужны наши "отчества" и что они обозначают; ведь на Западе ничего подобного нет.
   Наполеон Бонапарт удивился бы несказанно, если бы кто-либо почтительно назвал его "Наполеон Карлович". "Что вы? Я же корсиканец, а не русский!" А ведь отец у него действительно был Карл. Скажете "Александр Македонский" – каждый поймёт: это – славный полководец древности. Но произнесите: "Александр Филиппыч Македонский", и у вас спросят: "А где он живёт?" Раз у человека есть отчество, раз его зовут с "вичем", значит, это наш, русский...
   Выходит, "отчество" – чисто русское изобретение; так думают на Западе, так думаем и мы сами. Но справедливо ли это?

ВОЛЬКА-ИБН-АЛЁША

   Вы читали книжку писателя Лагина "Старик Хоттабыч"?
   Случилось чудо: школьник Костыльков открыл старую бутылку, и оттуда выскочил длиннобородый старец в пёстром халате, настоящий восточный джин. Возникло некоторое замешательство; затем спасённый и спаситель приступили к взаимному ознакомлению.
   Освобождённый дух отрекомендовался длинно и сложно: "Гассан-Абдуррахман-ибн- Хоттаб", – произнёс он, стоя на коленях.
   Костыльков буркнул, наоборот, с излишней краткостью: "Волька!"
   Удивлённому старцу этого показалось мало. "А имя счастливого отца твоего?" – спросил он. И, узнав, что отец у Вольки – Алёша, начал именовать своего новообретённого друга так: "Волька-ибн-Алёша".
   Даже глупец (а Волька-ибн-Алёша отнюдь не был глуп!) сообразил бы после этого, что "ибн" по-арабски – "сын". И вполне естественно, что Волька стал звать своего джина "Хоттабычем". "Ибн-Хоттаб" – это "сын Хоттаба", а "сын Хоттаба" и есть "Хоттабыч". Логика безупречная! Так русский мальчишка и арабский джин обменялись свойственными их языкам "патронимическими" обозначениями – отчествами.
   Оба они были людьми сообразительными, но не вполне осведомлёнными, не лингвистами, во всяком случае. Гассан Абдуррахман, например, не знал, что "Алёша" обозначает "Алексей" и что, кроме имени, у человека может быть ещё и фамилия. А Волька Костыльков даже не подозревал высокого смысла тех арабских имён, которые он столь небрежно отбросил. Ведь "Гассан" – это нечто вроде "Красавчик", слово "Абдуррахман" пишется в три приёма – "Абд-ур-рахман" и означает "раб Аллаха всемилостивого", а "Хоттаб" следует переводить как "учёный мудрец, способный читать священное писание".
   Однако дело не в этом; главное они поняли. И арабское "ибн" и русское "вич" имеют один и тот же смысл, – значит, "сын такого-то". Очевидно, отчества разного типа существуют не только в России; пользуются ими и другие народы. А зачем?
   Вообще говоря, это просто. Разве не почётнее иметь отца-лётчика, чем сына-первоклассника, даже если этот первоклассник семи пядей во лбу? Люди в простоте своей склонны думать, что у жёлудя больше оснований гордиться отцом-дубом, чем у дуба – чваниться сыном-жёлудем. Жильцы того московского дома, где жила семья Костыльковых, тоже, наверное, полагали, что скорее мальчишка Волька принадлежит своему почтенному отцу Алексею Ивановичу (или Владимировичу, неизвестно ведь, как его звали), чем наоборот. А так как подобные мысли приходят людям в голову всегда и всюду, то в мире и возник давным-давно обычай: обращаясь к сыну, уточнять его имя именем его отца. Наряду с отчествами явными бывают другие, "тайные", их не каждый умеет замечать.

РАСПРЕБЕШЕН НЕВПОПАДОВИЧ

   У греков было много имён, звучавших по-разному: Перикл, Одиссей, Приам, Гектор и Фемистокл, Сократ и Платон. Но среди этих имён выделяются имена одного типа, кончающиеся на "ид" или "идэс", Леонид (Леонидэс), Аристид (Аристидэс), Эврипид (дэс), Фукидид (дэс).
   Встречая ряд имён с одинаковым окончанием, мы, естественно, начинаем подозревать: что-то это окончание да значит; не понапрасну же оно так упорно повторяется. Обычно так и бывает.
   Если рядом со Святославом мы видим, и Ярослава, и Мечислава, и Вячеслава, и Владислава, можно сказать с уверенностью: это "слав" имеет определённый смысл. Так оно и есть: "слав" значит, "славный", "слава".
   Находя во множестве немецких имён слог "ольф" или "вольф" (а иногда "ульф" и "вульф": Руд-ольф, Ад-ольф, Вольф-ганг, Арн-ульф), мы быстро докапываемся до истины: эти "ольф", "ульф", "вольф" значат: "волк", "волчий". Что же может означать в древнегреческих именах окончание "-ид" (или, как его произносили сами греки, "идэс")?
   Может быть, было бы не так уж легко узнать его значение, если бы оно дошло до нас только в самих личных именах. Но мы постоянно встречаем и его и некоторые другие, похожие на него окончания не в именах, а в словах, означающих ту или иную степень родства, отцов и детей, предков и потомков.
   У царя Даная было пятьдесят злополучных дочерей, каждая из них убила, по приказу отца, своего мужа тотчас после свадьбы. Несчастные данаиды обречены были за это в царстве Плутона наполнять водою бездонную страшную "бочку Данаид". Слово "данаиды" – значит "данаивны", – "дочери Даная".
   Дочь Тантала Ниоба так гордилась своими детьми, что разгневанные боги уничтожили всё её потомство. "Ниобиды" – дети Ниобы – до сих пор вдохновляют художников и поэтов своими страданиями.
   Сыновей Геракла греки звали Гераклидами. Царь Египетский Птоломей, сын Лага, известен в истории под именем Птоломея Лагида. Потомки Селевка, одного из военачальников, прославили в Азии династию Селевкидов. Теперь вам ясно, что означает греческий суффикс "идэс": он очень точно соответствует нашему "вич". "Ид" – значит, "сын", "дитя" такого-то.
   Что же получается? Очевидно, в древней Греции употреблялись и такие имена, которые сами в себе содержали уже признаки отчества: Леонидэс было именем спартанского героя, но значило-то оно не Лев, а Львович, сын Льва. Эврипид – сын Эврипа... Вообще говоря, довольно удобно – имя и отчество в одном слове.
   Допустим такие своеобразные сочетания были. Но существовали ли в Греции также и "отчества" в нашем смысле; был ли там обычай не только звать сына его собственным именем, но и "величать" его ещё именем отца?
   Безусловно был. В гомеровской "Иллиаде" хитроумный Одиссей-Уллис, наряжая в караул своих воинов, строго-настрого приказывает им быть с каждым встречным учтивыми, именовать любого грека по имени и отчеству.
   Греческие историки сохранили нам рассказ о том, как уже не легендарный, а реальный воин, флотоводец Никон, разбитый возле Сиракуз, побуждая своих "капитанов" к сопротивлению, обращался к ним, чтобы пробудить в них гордость, тоже по именам-отчествам.
   Больше всех своих героев старец Гомер уважает и любит сурового Ахилла: говоря о нём, он то и дело называет его "Ахиллес Пелеидэс", "Ахилл Пелеевич": ведь отцом грозы троянцев – Ахиллеса был старец Пелей.
   Можно сказать даже больше: как мы, русские, делаем порою наше отчество из почётной добавки к имени самостоятельным и дружеским обращением, употребляя его само по себе, без самого имени – "Петрович", "Фомич", "Савельич", – так и эллины применяли свои отчества в дружеской беседе в самом простецком и фамильярном роде.
   Языковед и журналист 19 века Осип Сенковский, более известный под курьёзным псевдонимом "барон Брамбеус", очень сердился на современных переводчиков, которые, переводя поэмы Гомера, оставляют без перевода имена и отчества его героев. Сенковский утверждал, что все эти непонятные для нас "звучные" и торжественные обращения – Зевс Кронид, или Зевс Кронион, Агамемнон Атрид, Гектор Приамид – только сбивают русского читателя с толку. Читатель начинает считать Гомера напыщенным певцом шлемоблещущих воинов, тогда как на самом деле, по мнению Сенковского, он сочинял свои произведения в совершенно ином, ничуть не высокопарном духе.
   "Греческое "идэс", – настаивает Сенковский, – в точности равнозначно нашему – "-вич"; точно так же их "-ион" соответствует украинскому "отчеству" "-енко". И только искажает правду тот, кто пишет, будто Афина, дочь громовержца Зевса, называла его в олимпийских беседах торжественным "Кронид". Она обращалась к нему совершенно запросто, примерно так:
   "Ты посмотри-ка, мой Кроныч, на этих неистовых греков. Что они делают там – обрати-ка внимание, Кроненко!.."
   Именно так, – утверждает он, – в этом, далеко не торжественном стиле должны были воспринимать такие речи слушатели Гомера: для них-то ведь "Кронид" действительно звучало, как для нас "Кроныч".
   Сенковский шёл и дальше. Ему хотелось доказать, что Гомер писал вовсе не пышные героические картины; нет, он был-де большим шутником; он весело издевался над историей давних войн. Вы не верите этому? Да ведь стоит перевести на русский язык имена его самых прославленных героев. В наших ушах они звучат суровым медным звоном старины: Агамемнон Атрид, Клитемнестра Тидареида, Орест Агамемнид, Гектор Приамид. Но ведь это лишь потому, что мы их не понимаем, не знаем, что они значили для самих эллинов. Так француз или англичанин может счесть очень звучными и красивыми фамилии Скотинина или Простаковой, не зная их значения в нашем языке.
   А каково же было это значение?
   Агамемнон Атреидес, – радуется Сенковский, – значит Распребешен Невпопадович, Клитемнестра Тидареида – по-гречески это – Славноприданиха Драчуновна, Гектор Приамид – Шестерик Откупщикович. Вам нравятся, – злорадствует он, – такие пышные имена, как Орест, Ифигения? Но ведь Ифигения в греческом понимании – это "толстоподбородиха", Орест – "грубиян", "дикарь", а, скажем Калипсо, богоравная нимфа, – просто "тайная кокетка"... Хорошо?
   Оставим "барона Брамбеуса" с его изысканиями; пусть соглашаются или не соглашаются с ним знатоки греческого языка и литературы; одно у него бесспорно: у греков были такие же отчества, как у нас, и пользовались они ими тоже совсем по-нашему.

НА ТЫСЯЧУ ЛАДОВ

   Можно почти поручиться, что вы слыхали слово "макинтош". Правда, теперь оно вышло из моды, но всё-таки большинство помнит: "макинтош" – это непромокаемый плащ. Гораздо меньшее число людей осведомлено, почему плащу дано такое странное имя и откуда оно взялось.
   Пожалуй, вы сочтёте за насмешку, если я скажу вам, что перед вами не имя, а скорее отчество.
   Загляните в любой хороший энциклопедический словарь: вы наверняка найдёте в нём такое примерно сообщение: "Мак-Интош, Чарльз, шотландский изобретатель-химик. Прославился изобретением непромокаемой ткани из двух слоёв материи, соединённых каучуковым раствором. Плащи, изготовленные из такой прорезиненной ткани, известны под именем макинтошей".
   Это верно, но причём же тут "отчество"? А вот причём. На соседних страницах энциклопедии вы найдёте великое множество фамилий, начинающихся, как и фамилия изобретателя плаща, со слога или приставки "Мак": Мак-Гахан, Мак-Доуэлл, Мак-Доннэл, Мак-Каллум, МакКарти, Мак-Кинлей, Мак-Клеллан, Мак-Клинток, Мак-Клюр, Мак-Коннел, Мак-Кормик, МакКой, Мак-Куллах, Мак-Ленан и так далее без конца. Историк Шотландии полна всевозможными "Мак"-ами. В большинстве своём фамилии эти кажутся нам совершенно непонятными; но вот одна из них – Мак-Дональд – явно заключает в себе мужское имя – "Дональд". Можно сказать, что и большинство остальных построены так же: тому или другому имени, обычно старошотландскому, предшествует своеобразная частица Мак.
   Что она означает? Не что иное, как "сын" Мак-Дональд – сын Дональда, и Мак-Интош – сын Интоша. Иначе говоря, мы видим перед собою типичные наши "-вичи", только, так сказать, перемещённые: наш "-вич" следует за именем отца, а шотландский "мак-" ему предшествует. Кроме того, наше отчество добавляется к имени, а шотландское, как мы видим теперь, заменяет собою фамилию. Впрочем, ведь это бывает и у нас: мы часто говорим, особенно про известных людей, про музыкантов, художников, писателей: Александр Иванов, Аполлон Григорьев, Сергей Прокофьев. Встречаются и такие сочетания: Феофан Прокопович, Дмитрий Григорович. Стоит переставить: Вичпрокоп, Вичгригор, и всякая разница между шотландским и русским отчеством сотрётся.
   Шотландия лежит на севере Англии; к юго-западу от Англии расположена Ирландия, населённая народом, близко родственным шотландцам. Языки тех и других сходны. Но в Ирландии место северного "мак" занимает своя приставка "о". Тамошнему Мак-Коннелу соответствует здешний О-Коннел, О-Брайен, О-Лири, О-Доннаван – вот характерные ирландские фамилии, и каждая из них, в свою очередь, является фамилией-отчеством: О-Коннел – это "Коннелов", то есть опять-таки сын Коннела.

100 КРОН ЗА ФАМИЛИЮ

   Если бы вы были датчанином и жили в Копенгагене, вы могли бы хоть каждый день покупать себе новую фамилию. В этом городе существуют специальные конторы по продаже новеньких, свеженьких, только что изготовленных фамилий: стоит сдать заказ, и вам подберут (а если угодно, то и сочинят) какое угодно звучное прозвище опытные учёные, обладающие изысканным вкусом, специалисты...
   Не верите? Напрасно. Очень серьёзное сообщение о таком удивительном торговом предприятии было напечатано в газете "Берлинер Цайтунг". Указывалась даже рыночная цена: при перемене фамилии вы должны будете уплатить сорок крон государству и 60 – господину Олфук Эгероду, владеющему замечательной конторой.
   Что за чепуха! Как такое странное явление могло возникнуть?
   Не торопитесь делать выводы: это далеко не чепуха, и торговля фамилиями имеет свои глубокие корни. Они уходят в тот же самый вопрос, в вопрос об "отчествах".
   Загляните в телефонный справочник по любому нашему крупному городу. Вы заметите: разные фамилии, в зависимости от своей распространенности, занимают, там не одинаковую "жилплощадь". В моей телефонной книжке, например, есть всего один Южик, три Щевелёвых, одна Мавлеткина. А вот граждан с фамилией "Иванов" или "Иванова" набралось на пять столбцов. Три столбца понадобились на "Петровых", два с небольшим на "Павловых". Видимо, самыми распространёнными являются у нас всё же фамилии "отечественного" происхождения. Это не всегда удобно: отыскать среди четырёхсот Ивановых нужного вам Иванова А. П. не так-то просто. Да хорошо ещё, если таких А. П. – всего четверо среди мужчин и ни одной в числе женщин. А попробуйте, узнайте, где живёт ваш дядюшка, Иванов Иван Иванович, если в справочнике таких И. И. целых десять.
   Так дело обстоит у нас, и это не удивительно: русский народ искони веков полюбил имя Иван. А что в этом смысле делается в Дании, в Копенгагене? Если вам как-либо удастся взять в руки копенгагенскую телефонную книгу, вы ужаснётесь.
   В доступной мне книге 208 столбцов (столбцов, а не строк) заполнено абонентами, носящими ту же самую фамилию "Иванов", только в её датском виде: Хансен. 204 столбца отведены там на Нильсенов, 190 – на Йенсенов. Андерсены расположились на 120 колонках, Ларсены захватили их 107, Педерсены (иначе говоря Петровы или Петровичи) – 80. С ними почти наравне идут Кристенсены, Коргенсены, Ольсены, Расмуссены и Сересены; за каждым из этих кланов от 50 до 100 столбцов. И только бедные Якобсоны (Яковлевы) и Мадсены довольствуются не более чем 30 столбцами на фамилию...
   Позвольте, но ведь это же кошмар! Имя Ханс распространено в Дании столь же широко, как и фамилия Хансен; если вам нужно доискаться до какого-нибудь Ханса Хансена, не зная его места обитания, вам придётся обзвонить по меньшей мере несколько десятков столбцов, несколько сотен сердитых, недовольных, занятых, не расположенных с вами любезничать абонентов...
   Удивительное ли дело, что чрезвычайное изобилие в Дании одинаковых, как две капли воды похожих друг на друга, фамилий стало чуть ли не национальным бедствием. Пока все эти Ларсы Ларсены и Нильсы Нильсены (отчеств в нашем смысле в Дании нет) жили, бывало, каждый на своём хуторке или в своей деревушке, всё шло хорошо. Телефонов не было, зато были у каждого свои приметы: один был рыбак, второй жил под большим дубом, у третьего имелась всей округе известная рыжая борода. А теперь в крупном городе как отличишь нужного нам человека, роясь в справочнике?
   Всё это выглядит шуткой, но, по-видимому, затруднения создались далеко не шуточные, раз правительство Дании не только разрешило, но и всячески поощряет замену подобных "стандартных" фамилий новыми, пусть вычурными и даже некрасивыми, но только бы не похожими на другие. Это не пустяк, если жажда менять фамилии оказалась такой большой, что предприимчивые люди стали открывать специальные "фабрики фамилий" и назначать солидную цену за свои услуги, а доведённые до крайности граждане выворачивать карманы и выкладывать на столы сотни крон, в надежде вырваться из толпы обезличенных Кристенсенов и Йоргенсенов.

ПОЧЁТНЫЙ СУФФИКС

   Сейчас для нас с вами наш "-вич" – суффикс, представитель определённой грамматической категории, группы любопытных явлений, но и только. А ведь было время, когда он вызывал у людей самые бурные эмоции, исторгал то самодовольный смех, то гнев, то слёзы. Как и почему? Вот какую показательную сценку нарисовал нам один из авторов XIX века, интересовавшийся русскими "родовыми прозвищами и титулами".
   Годы после отмены крепостного права. На поле работает артель крестьян, "временнообязанных". Подъехавший по дороге барин окликает одного из своих недавних "рабов", обращаясь к нему, как было до сих пор привычно, без "-вича": "Эй, Иван Семёнов!"
   Иван Семёнов – поодаль, он не слышит. Но те крестьяне, что поближе, охотно "помогают" своему помещику: "Эй, Иван Семенович! – уважительно передают они, так сказать, "по цепи". – Иди сюда, тебя Николай Петров кличет!"
   Можно представить себе, как поморщился разжалованный в "Петровы" дворянин, как широко ухмылялся произведённый в "Семёновичи" вчерашний раб: ведь на протяжении веков эта незаметная частица делила весь народ на господ и слуг, на высокородных и "подлых". Нам сейчас трудно даже представить себе, какое значение придавалось когда-то её наличию и отсутствию.
   Вот в замечательном романе "Пётр I" у Алексея Толстого молодой ещё царь разговаривает с неторопливым и опасливым купцом Иваном Шигулиным. Царю нужно, чтобы купечество взялось за вывоз русских товаров за границу, купчина не спешит взяться за новое дело, старается получить от предложения как можно больше выгоды. Чем его пленить, чем поощрить? Барышом? Путешествием в дальние страны? Ещё чем? Так поощрить, чтобы другим завидно стало?.. Но Пётр хорошо знает своих русаков:
   "Петр радостно блестел на него глазами...
   – А сам поедешь с товаром?.. Молодец! Андрей Андреевич, пиши указ... Первому негоцианту-навигатору... Как тебя? Жигулин Иван, а по батюшке?
   Жигулин раскрыл рот, поднялся, глаза вылезли, борода задралась.
   – Так – с отчеством будешь писать нас?.. да за это – что хошь!
   И, как перед спасом, коему молился об удаче дел, повалился к царским ножкам..."
   Романист ничего не прибавил от себя, ничего не преувеличил. Мы знаем, что ещё в 1582 году Иван Грозный пожаловал "-вичем" купца Строганова за очень серьёзную заслугу: Строганов вылечил от смертельной болезни царского любимца Бориса Годунова. Это первая запись о таком пожаловании, но наверняка они случались и раньше.
   Двадцать восемь лет спустя, уже Василий Шуйский, награждая других Строгановых, повелел их "в своих государевых грамотах писать с "вичем". В 1680 году такая же честь была представлена всем думным дьякам, крупнейшим по тому времени чиновникам, но с существенным ограничением: их было приказано "в государевых грамотах писать с "вичами", а в боярских списках – по-прежнему. Вот как дорог, как почётен тогда был этот удивительный суффикс, на который мы в наши дни не обращаем никакого внимания.
   Прошло ещё около ста лет, и Екатерина II считает нужным внести в обращение с "-вичами" строгую точность. Постановляется: первые пять классов чинов – то есть самых важных сановников, генералитет ("тайных" и "статских советников"), писать с "-вичем", чинов шестого, седьмого, восьмого классов – с отчеством на "-ов" (но без желанного "вича"), всех же остальных – без отчеств. И только девятнадцатый век мало-помалу лишил пресловутый "-вич" его былой славы и значения.
   Вот какую сложную и противоречивую историю прожил наш "-вич", суффикс русского отчества.