Рассказы о войне 1812 года


С. Алексеев


ИДУТ ПО МОСТУ СОЛДАТЫ

   1812 год. Лето. Мост через реку Неман. Граница России.
   Колонна за колонной, полк за полком идут по мосту солдаты. Слышна непонятная речь. Французы, австрийцы, пруссаки, саксонцы, итальянцы, швейцарцы. Жители Гамбурга, жители Бремена, голландцы, бельгийцы, испанцы. Идут по мосту солдаты. Сотрясает деревянные фермы солдатский шаг.
   – Императору – вива!
   – Франции – вива!
   – Слава, слава, слава! – несется со всех сторон.
   Наполеон сидит верхом на рослом арабском коне, смотрит на переправу. Задумчив император. Треугольная шляпа надвинута низко на лоб. Мундир застегнут до самого верха. У глаз собрались морщинки.
   Сзади, образовав полукруг, в почтительном молчании замерла свита. Слышно, как в утреннем небе прожужжал деловито шмель.
   Неожиданно Наполеон поворачивается к одному из своих приближенных. Эта генерал Коленкур.
   – Вы не француз! – кричит император.
   Коленкур не отвечает.
   – Вы не француз! – с еще большим озлоблением выкрикивает Наполеон.
   Дерзкие слова произнес Коленкур вчера на военном совете. Единственный из всех маршалов и генералов он был против похода в Россию.
   – Это дорога в ад, – сказал он.
   – В моем лагере русские! – кричал Наполеон, показывая на Коленкура.
   Вот и сегодня он не может спокойно смотреть на генерала.
   – Отрастите русскую бороду, – издевается Наполеон. – Наденьте армяк и лапти.
   Из-за недалекого леса подымается солнце. Глянул маленький пламенеющий бугорок, ожег синеву, затем, словно кто-то в русской печке открыл заслонку, брызнул огненный полукруг – и вот уже ослепительный, пылающий шар вкатился в небо.
   Наполеон привстал в стременах.
   – Вот оно, солнце Аустерлица*!
   – Императору – слава!
   – Франции – слава!
   – Вива, вива, вива! – несется со всех сторон.
   Красные, желтые, синие – мелькают кругом мундиры. Цвета неба, цвета пепла, цвета лесной травы. Очумело бьют барабаны. Надрываются армейские трубы и дудки. Слышится топот солдатских ног.
   Идут по мосту солдаты. Час, второй, третий... День, второй, третий... Идут по мосту солдаты. На погибель свою идут.

СКАЗКА СТАРОГО КАПРАЛА

   Верста за верстой, верста за верстой отступают, отходят русские.
   Идут они полем, идут они лесом, через реки, болота, по холмам, по низинам, по оврагам идут. Отступает русское войско. Нет у русских достаточных сил.
   Ропщут солдаты:
   – Что мы – зайцы трусливые?
   – Что в нас – кровь лягушиная?
   – Где это видано: россиянин – спиной к неприятелю!
   Рвутся солдаты в бой.
   Русских армий две. Одна отступает на Вильну, на Дриссу, на Полоцк. Командует ею генерал Барклай-де-Толли. Вторая отходит южнее. От города Гродно на Слуцк, на Бобруйск. Старшим здесь генерал Багратион.
   У Наполеона войск почти в три раза больше, чем у Барклая и Багратиона, вместе взятых. Не дают французы русским соединиться, хотят разбить по частям.
   Понимают русские генералы, что нет пока сил у русских справиться с грозным врагом. Сберегают войска и людей. Отводят свои полки.
   – Э-эх, да что же оно творится?! – вздыхают солдаты.
   – Пропала солдатская честь!
   Шагает вместе со всеми старый капрал, смотрит он на своих товарищей.
   – Хотите, сказку скажу?
   – Сказывай.
   Собрались на привале солдаты в кружок, расселись, притихли.
   – Давно ли то было, или недавно, – начал капрал, – дело не в том. Только встретил как-то в лесу серый волк лосенка. Защелкал злодей зубами.
   "Лосенок, лосенок, я тебя съем".
   "Хорошо, серый волк, – произнес лосенок. – Только дай попрощаться с родным краем".
   "Прощайся", – ответил волк.
   Пошел лосенок по родному краю, по полям, по лесам, по дубравам. Ступает он по родной земле, силу в себя вбирает. И волк по следу бежит. Притомился в пути разбойник: шерсть отлетает, ребра ввалились, язык, как чужой, из пасти наружу лезет.
   "Стой, стой!" – голосит злодей.
   Долго ли, скоро ли время шло – дело не в том. Только вдруг остановился лось. Повернулся навстречу волку. Глянул тот – стоит перед ним сохатый. Защелкал серый зубами.
   "Сохатый, сохатый, я тебя съем".
   Усмехнулся лесной красавец:
   "Давай подходи".
   Бросился волк на лося. Да только силы теперь не те. Лосенок теперь не тот. Поднялся богатырь на задние ноги, ударил волка пудовым копытом, поднял на рога – и об землю хлоп. Кончился серый.
   Капрал замолчал.
   Задумались над сказкой солдаты.
   – Видать, неглупый телок попался.
   – В сохатого вырос!
   – Э, постой, да в сказке твоей намек!
   – К отходу, к отходу, – прошла команда.
   Вскочили солдаты. Построились в ряд. Поднялись солдатские головы. По полям, по лесам, по дубравам, по низинам идут солдаты. Не по чужой, – по родимой земле идут.

ВОЕННЫЙ МАНЕВР

   В 1812 году фельдмаршалу Михаилу Илларионовичу Кутузову исполнилось 67 лет. Много всего позади. Не счесть боев и походов. Крым и Дунай, поля Австрии, измаильские грозные стены. Бой под Алуштой, бой у Кагула, бой под Очаковом.
   Трижды Кутузов был тяжело ранен. В одном из сражений Кутузову выбило левый глаз.
   Пора бы уж и в отставку, на стариковский покой. Так ведь нет – помнит народ Кутузова. Вот и сейчас. Собирайся, мол, старый конь. И Кутузов едет к войскам. Новый главнокомандующий едет.
   Рады солдаты. "Едет Кутузов бить французов", – идет по солдатским рядам.
   Бегут рысаки по дороге. Солнце стоит в зените. Мирно гудят стрекозы. Ветер ласкает травы.
   Едет Кутузов, сам с собой рассуждает:
   "Плохи, плохи наши дела. Нехорошо, когда армия отступает. Непривычно для русских солдат этакое. Орлы!
   Да ведь силы наши пока слабы. Армию сберегать надо. Смерть без армии государству Российскому. Но и солдат понимать нужно. Душу русскую понимать".
   Прибыл Кутузов к войскам.
   – Ура! – кричат главнокомандующему солдаты. – Веди нас, батюшка, в бой. Утомились, заждались.
   – Правда ваша, правда, – отвечает Кутузов. – Пора унять супостата.
   Довольны солдаты, перемигиваются: вот он, настоящий боевой генерал.
   – Что мы – не русские? – продолжает Кутузов. – Что нам – в силе господь отказал? Что нам – храбрости не хватает? Сколько же нам отступать?
   – Вот это слова!
   – Ура Кутузову!
   Довольны солдаты.
   – Ну, братцы, ни шагу назад. Не сегодня-завтра решительный бой.
   Спокойно заснули солдаты. Пробудились на следующий день, им объявляют первый приказ Кутузова. В приказе черным по белому значится: продолжать отступление.
   Зароптали солдаты:
   – А бой?!
   – Что-то непонятное, – разводят они руками.
   – Может, приказ от старых времен остался?
   Увидели солдаты Кутузова.
   – Ваше сиятельство, так что же – опять отступление?
   Посмотрел на солдат Кутузов.
   – Кто сказал "отступление"? Сие есть военный маневр!

ПРОВАЛИЛАСЬ, КАК В ТОПЬ, ТИШИНА

   Подымись на колокольню церкви, что стоит в самом центре села Бородино. Осмотрись внимательно по сторонам.
   Здесь, на огромном, изрытом оврагами поле, 26 августа (7 сентября) 1812 года вскипела бессмертная битва. Великая слава России крепла на этих полях. Далекие прадеды наши завещали ее потомкам. Поклонись великому полю. Поклонись великому мужеству.
   Помни! Знай! Не забудь!
   Перед зарею, еще в темноте, никому не сказав ни слова, Кутузов сел на коня и, не доезжая версты полторы до Бородина, остановился на холме у небольшой деревеньки Горки. Он еще с вечера облюбовал это место. Тут во время боя будет ставка Кутузова.
   Где-то поблизости вправо уходила река Колоча, образуя развилку с Москвой-рекою. Здесь начинался правый фланг русских позиций. Затем линия русских полков пересекала Новую Смоленскую дорогу и тянулась без малого на целых семь верст далеко налево, где за Семеновским ручьем и селом Семеновским, у Старой Смоленской дороги, лежала деревня Утицы.
   На возвышениях стояли русские батареи. Одной из них, той, что называлась Курганной, суждено было стать главным местом Бородинской битвы. Это знаменитая батарея Раевского. Левее ее, за селом Семеновским, были вырыты флеши – окопы углом к противнику. Это знаменитые Багратионовы флеши.
   Правый фланг русских войск занимала армия Барклая-де-Толли. Левый – армия Багратиона.
   В нескольких верстах от основных сил в низинах и перелесках были укрыты резервные полки, казаки и кавалеристы.
   Темно. Молча сидит на коне Кутузов. Не столько видит, сколько по свету догорающих бивуачных костров угадывает расположение войск противника. Не столько слышит, сколько острым чутьем бывалого воина улавливает передвижение в неприятельском лагере.
   Не торопясь, Кутузов слезает с коня. Трудно ему без помощи. Стар, телом грузен Кутузов. Не вернешь молодые годы. Кряхтя, главнокомандующий становится на колени, нагибается, прикладывает ухо к земле. Проверяет свои догадки. Гулко отдастся земля в ночной тишине. Без ошибки, как музыкант, определяет Кутузов малейшие звуки.
   Затем он подымается. Снова садится верхом на коня. И снова смотрит и смотрит в ночную даль.
   На востоке проглянула первая полоска зари. Грачи завозились на ветлах. Конь под Кутузовым ударил о землю копытом, тихо заржал.
   Подскакали обеспокоенные адъютанты, генералы из кутузовской свиты, офицеры из штаба. Окружили Кутузова.
   Все светлее, светлее восток. Округа с холма – словно на твоей ладони. Притихло, замерло все. Недвижны войска. Немота над полями. Лишь тучки над лесом крадутся кошачьим шагом.
   И вдруг рванули раскатом пушки. Провалилась, как в топь, тишина. Ударил час Бородинской битвы.

"ЭТО УДВОИТ СИЛЫ"

   Размещая войска перед битвой, на левый фланг Кутузов поставил армию Багратиона. Место здесь опасное. Подходы открытые. Понимает Куту зов, что тут французы начнут атаку.
   – Не мало ли войска у князя Петра? – заволновался кто-то из штабных генералов.
   – Там же Багратион, – ответил Кутузов. – Это удвоит силы.
   Как и думал Кутузов, Наполеон действительно ударил на левый фланг. Взять Багратионовы флеши, а потом уже бросить войска на центр – таков план императора.
   Сто тридцать французских пушек открыли огонь. Три кавалерийских корпуса ринулись к флешам. Десятки пехотных полков смешались в одном месте. Лучшие маршалы Франции Ней, Даву и Мюрат лично ведут атаку.
   – Это на одного генерала и столько-то маршалов! – шутят в русских войсках.
   – Князю Багратиону хоть пять давай!
   – Держись, не робей, ребята!
   За атакой идет атака. Страха не знают французы. Лезет на флеши вместо убитых новых героев ряд.
   – Браво, браво! – кричит Багратион. Не может сдержать похвалы героям.
   Но и русские шиты не ржавой иглой. Не меньше у русских отваги. Сошлись две стены. Бьются герой с героем. Не уступает смельчак смельчаку. Словно коса и камень. Русские ни шагу назад, французы ни шагу вперед. Лишь курганы растут из солдат побитых.
   Скачут от Кутузова к Багратиону посыльные. Везут приказы, наказы, распоряжения. Трудно в бою разыскать генерала. Багратион не сидит на месте.
   – Не генерал я, а первый солдат, – шутил он.
   Ищут курьеры князя Петра.
   – Тут он, – решают.
   – Генерал вон там, – посылают курьеров в другое место.
   Прискачут туда посыльные.
   – Был, да отбыл, – слышат в ответ.
   Скачут дальше курьеры. И опять без толку.
   И лишь один офицер – Воейков, как только получит приказ от Кутузова, сразу же Багратиона находит.
   Завидно другим посыльным. "Эка удачлив как Воейков!" Стали у него допытывать, как эго он без ошибки знает, куда скакать.
   – Очень просто, – отвечает Воейков.
   – Да, очень просто! – обижаются офицеры. – Видать, у тебя секрет.
   Рассмеялся Воейков.
   – Вот он, секрет. – Ткнул пальцем в сторону Багратионовой армии.
   Смотрят курьеры.
   – Где самое жаркое место? – продолжает Воейков.
   Нашли офицеры.
   – Вон там.
   – Туда и скачите, – ответил Воейков. –
   Там мой секрет. В самом пекле Багратиона ищите.
   Не стихает у флешей бой. Солнце уже высоко. Не сдаются упрямые флеши.
   Негодует Наполеон. Срывается его план. Посылает он двести, триста, четыреста пушек. Грозен приказ императора:
   – Все силы на левый фланг!
   Бросаются в битву новые силы.
   – Ну как, отступил Багратион?
   – Нет, ваше величество.

НЕПОБЕДИМАЯ ШПАГА

   Кирасир Адрианов во время Бородинской битвы был приставлен к Багратиону. Зрительную трубу подавал генералу, поддерживал под уздцы коня, во фляге таскал воду.
   Неотступен, как тень, кирасир Адрианов. Посматривает он на князя Петра, на горбатый орлиный нос ("Грузинец", – рассуждает солдат), на длинные, цепкие руки ("Такие шпагу не выпустят!"), на ладную фигуру Багратиона ("Девкам на загляденье").
   Нравится Адрианову генерал. И за боевую удачу. И за то, как говорит с солдатами. Все "братцы" или "ребята". И как воду из фляги пьет. Глотками большими, словно силу в себя вбирает.
   Но больше всего Адрианову нравится тот момент, когда, приподнявшись на стременах и вытянув кверху руку, голосом зычным, аж дрожь по спине, Багратион прокричит:
   – В атаку!
   Вот и сейчас. Вот уже генерал подался вперед в седле. Вот-вот призывное крикнет. И вдруг... о пригорок вналег – ядро... И в ту же секунду Адрианов решил, что привиделось: из правой ноги генерала на землю хлынула кровь.
   Осел генерал. Вцепился в поводья.
   "Усидеть, усидеть. Виду войскам не подать".
   Минута казалась годом. Качнулся Багратион. Без стона повалился на землю.
   Подбежала генеральская свита. Стащили сапог. Мундир расстегнули. Отложили стальную шпагу.
   Явился армейский доктор. Осмотрел, покачал головой.
   – Осколок. Смертельно.
   Кое-кто потянулся к шляпам. Вырвался стон у пожилого полковника.
   Адрианов попытался пробиться к Багратиону. Его оттеснили.
   – Я же при генерале.
   – Ступай, ступай! – прикрикнули офицеры. – Больше не надобен.
   "Убит, убит", – пошло по войскам.
   И вдруг непонятное стряслось с кирасиром. Увидел он Багратионову шпагу. Секунду смотрел. Потом схватил и навстречу французам. Добежал, пырнул одного, другого. Замерли офицеры. Затаили солдаты дыхание. Разит кирасир Адрианов врагов, лишь шпага на солнце сверкает. Багратионова, непобедимая шпага.

НАСТОЙ ВАЛЕРЬЯНОВЫЙ

   В центре русских войск между левым и правым крылом возвышался курган – самая высокая точка на всем Бородинском поле.
   На кургане была поставлена русская батарея. Теперь, после гибели Багратиона, когда французам наконец удалось потеснить левый фланг, все их силы были брошены к центру. Курганная батарея оказалась главным местом сражения.
   К полудню батарея дважды переходила из рук в руки. Упорство и с той и с другой стороны достигло предела. Под генералом Барклаем убита пятая лошадь. Не стихает страшная канонада. Ядра, словно плуги, вздымают землю. Градом по полю стучит картечь. Хрипят недобитые кони. Одиноким воплем раздалось чье-то рыдание. Умирая, кто-то молится богу. Неистово бьют барабаны. Черное облако дыма закрыло солнце.
   Французы опять потеснили русских.
   Стоит Кутузов на возвышенном месте у Горок, зорко следит за битвой. Подзорная труба в руках у Кутузова. Окружают его адъютанты, курьеры, посыльные. То одного, то другого манит к себе Кутузов.
   – А ну-ка, голубчик, скачи на Курганную.
   – Ступай-ка, батенька, в корпус Дохтурова.
   – Разведай, братец, как дела у Раевского.
   Мягко, без крика отдает приказы Кутузов. Все у него на счету: куда подвести резервы, какому генералу сменить позицию, к какому месту подвинуть пушки.
   Знает Кутузов, что в битве бывает всякое. Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперед.
   Хладнокровен в бою Кутузов. Видит он, что французы теснят у Курганной русских. Однако не это в бою главнейшее. Победу в конце считают.
   В это время влетает на холм генерал Вольцоген. Конь генеральский взмылен. Лицо генерала бледное. Уздечка в руках мелкую дробь выбивает.
   Осадил генерал коня.
   – Отступаем, – кричит, – отступаем! Рушится, ваше сиятельство, центр.
   Вольцоген был генерал не из храбрых, хотя на словах и бойкий. Недолюбливал его Кутузов.
   Видит Кутузов, что центр действительно пятится. Подымает взгляд на Вольцогена.
   – Да что вы, голубчик, я ничего не вижу.
   – Вот же, вот же! – кричит Вольцоген. – Взгляните. – И протягивает подзорную трубу главнокомандующему.
   Поднял Кутузов трубу, приложил к незрячему глазу.
   – Нет, – говорит, – ничего не вижу.
   Понял Вольцоген хитрость Кутузова, промолчал. Повернулся он к месту боя. Смотрит, а там действительно отступление кончилось. Ударили наши солдаты в штыки, сами гонят французов.
   Усмехнулся Кутузов.
   – Да вы, батенька, видать, стороны перепутали. Бывает, голубчик, бывает. Оно от усталости...– Подозвал адъютанта: – Генералу – настой валерьяновый!..

ДАЙТЕ МНЕ ГВАРДИЮ

   Возвышенное место у села Шевардино. Здесь, напротив центра русских позиций, ставка Наполеона. Император был одет в серую походную шинель. Сидел на складном стульчике, то и дело смотрел в подзорную трубу. За все долгие часы Бородинской битвы он ни разу не покинул этого места.
   Иногда Наполеон поднимался и начинал молча расхаживать из стороны в сторону. В самые напряженные моменты битвы сюда долетали русские ядра. Несколько раз они подкатывались к самым ногам императора. Наполеон не сторонился. Он тихо отталкивал их ногой, будто то были простые камни, помешавшие во время прогулки.
   За спиной у Наполеона толпилась свита. За свитой находился военный оркестр. Исполнялись военные марши. За холмом в низине стояла французская гвардия – главный резерв императора.
   Генералы не узнавали своего императора. Куда-то пропала энергия Наполеона. Он был сумрачен, неразговорчив.
   Император не узнавал своих генералов. Никогда он еще не видел столько тревоги на лицах своих подчиненных.
   Генералы не узнавали своих солдат. Не то чтобы бились солдаты хуже. Нет! Геройства хоть отбавляй. Да только никак не осилят русских.
   Все было не так, как всегда. Много Наполеон одержал великих побед. Не знал себе равных.
   Но здесь... Целый день не смолкает битва. А где же победы? Смешно и сказать – сто метров русской земли отбито.
   Понимает Наполеон, что изменяет счастье ему военное. Сумрачен император французский.
   – А что, если гвардию бросить в бой? – советуют генералы.
   Бережет император гвардию. Не решается бросить в бой.
   Подлетает к Наполеону маршал Даву.
   – Ваше величество, дайте мне гвардию!.. Я принесу вам победу.
   Поводит император отрицательно головой.
   Несется к императорской ставке Ней.
   – Ваше величество... Дайте мне гвардию! Победа, ручаюсь, будет у ваших ног.
   Не дает император гвардию.
   Появляется маршал Мюрат, самый любимый французский маршал.
   – Дайте мне гвардию...
   Отправляет назад император Мюрата.
   Ясно Наполеону, что и гвардия здесь не осилит. А гибель гвардии – верная смерть.
   Французы отбили Курганную батарею, но дальше не двинулись. Стоят перед ними солдаты России, не солдаты – стальная стена.
   День потухал. Солнце катилось к закату. Отгремели орудия. Кончился бой. Пятьдесят тысяч французских солдат нашли здесь свою могилу. Каждый второй из русских либо ранен, либо убит. Завершился кровавый день. Каждая из сторон осталась на старом месте.

ФИЛИ

   Маленькая деревня Фили у самой Москвы. Крестьянская изба. Дубовый стол. Дубовые лавки. Образа в углу. Свисает лампада.
   В избе за столом собрались русские генералы. Идет военный совет. Нужно решить вопрос: оставить Москву без боя или дать новую битву у стен Москвы?
   Легко сказать: оставить Москву. Слова такие – ножом по русскому сердцу. За битву стоят генералы.
   Нелегкий это час в жизни Кутузова. Он только что произведен в чин. За Бородинское сражение Кутузов удостоен звания фельдмаршала. Ему как старшему, как главнокомандующему, как фельдмаршалу главное слово: да или нет.
   У Бородина не осилили русских французы. Но ведь и русские не осилили. Словом, ничейный бой. Бой, хоть ничейный, да как смотреть. Наполеон впервые не разбил армию противника. Русские первыми в мире не уступили Наполеону. Вот почему для русских это победа. Для Наполеона победы нет.
   Рвутся в новый бой генералы. Солдаты за новый бой. Что же решить Кутузову?
   Сед, умудрен в военных делах Кутузов. Знает он, что на подмогу к Наполеону торопятся войска из-под Витебска, из-под Смоленска. Хоть и изранен француз, да не убит. По-прежнему больше сил у противника.
   Новый бой – окончательный бой. Ой, как много военного риска! Тут мерь-перемерь, потом только режь. Армия – главная ценность. Главное – войско сберечь. Будет армия цела – будет время разбить врага.
   Все ждут, что же скажет Кутузов.
   Поднялся фельдмаршал с дубового кресла, глянул на генералов. Начал тихо:
   – С потерей Москвы еще не потеряна Россия... Но коль уничтожится армия, погибли Москва и Россия. – Кутузов остановился. Закончил быстро и твердо – важны не слова, а приказ: – Властью, данной мне государем и отечеством, повелеваю отступление...
   И вот войска оставляют Москву.
   Яузский мост. Понуро идут солдаты. Подъехал Кутузов. Смотрит на войско. Видят его солдаты. Видят и в первый раз не кричат ему "ура".

КЛЮЧИ

   Наполеон подъехал к Поклонной горе. Поднялся конь на бугристое место – взору открылась Москва.
   Шедшая за императором гвардия стала тесниться. Лезут солдаты вперед.
   – Москва! Вот он, конец войне.
   И опять, как тогда, при переходе через Неман:
   – Слава! Слава! Слава!
   – Императору – вива!
   – Франции – вива! – несется со всех сторон.
   Яркое солнце стояло в зените. Город, как чудо, лежал на своих холмах. Золотом крытые маковки церквей и соборов играли, светили, слепили глаза. Вот оно, русское диво.
   Здесь, при въезде в Москву, Наполеон стал ожидать горожан с поклоном. Обычай такой – побежденные ключи приносят от города.
   Наполеон не может скрыть торжества. Победа достигнута. Сейчас принесут ключи. Не сегодня-завтра русский царь Александр пришлет генералов, запросит мира. С новой славой вернется император в родной Париж.
   И солдатам радость глаза закрыла. Смотрят на город: вот где квартиры, вот где отдых, покой, хлеба и мяса горы.
   – Императору слава!
   – Вива! Вива! Вива! – несется со всех сторон.
   Надел Наполеон любимый парадный наряд – мундир гвардейских егерей. Синий сюртук, белый жилет.
   Ожидает император послов. Важно, как победителю и подобает, взад-вперед по Поклонной ходит. Перчатки то снимет, то снова наденет. Платком проведет по лбу, сунет в карман, снова достанет. Шутка ли сказать – ключи от Москвы. Кому выпадало такое!
   Проходит и час, и второй, и больше. Солнце уже не парит. В тучи ушел небосклон.
   Император нахмурил брови.
   – Что я – мальчишка? Сколько же можно ждать?!
   Вдруг скачут офицеры, что были в Москве, в разведке.
   – Ваше величество, жителей в Москве нет. За войском ушли горожане.
   Сдвинул Наполеон треугольную шляпу.
   – Что?!
   – Город пуст.
   – А ключи?!
   Развели офицеры руками.
   – Проклятие! – Наполеон бросил в морду коню перчатки.
   Думали французы: в Москве всему делу конец. Ошиблись. Настоящая война только теперь начиналась.

ХИТРОСТЬ КУТУЗОВА

   Отступив из Москвы, Кутузов повел русскую армию по Рязанской дороге.
   Тут же, не дав войскам остановки, вслед за русскими бросился маршал Мюрат.
   Понял Наполеон, что Кутузов оставил Москву неспроста. Отдал ее как приманку. В сохранности русская армия.
   – Старая лиса! Хитрая бестия!.. – ругается Наполеон. – Догнать, разгромить, уничтожить! – дает он строжайший приказ Мюрату.
   Идет Мюрат по пятам Кутузова. Идет день, идет два. Взбивает пыль на Рязанской дороге. Остановится на ночь. Под самым носом полыхают русских бивуаков костры. Тут она – армия.
   Проснутся французы утром – нет русской армии. И снова в поход, снова вдогон. Ночью опять костры. Дымятся и слева и справа. Кажется, протяни только руку – и схватишь за горло русских солдат.
   А утром опять никакого войска. Лишь головешки в кострах стреляют.
   Несколько дней шел Мюрат по Рязанской дороге. Исчезла куда-то русская армия.
   И правда исчезла. Отойдя от Москвы неполных два перехода, Кутузов неожиданно повернул всю свою армию резко на юг и проселочными дорогами, заметая следы, повел ее на Тульскую, передохнул и тронулся дальше к Старой Калужской дороге.
   Догоняет Мюрат Кутузова по Рязанской дороге, а в это время русские совсем в другой стороне, обошли полукругом Москву, стоят на Калужской.
   Идет Мюрат за ночными огнями. Не может понять, что это военная хитрость. Не армия жжет костры, а всего-навсего два казачьих полка, специально для этого оставленных.
   Стараются казаки. Разложат костры. Много костров. И дальше спешат. К новой ночи дрова припасают.
   Не скоро раскрылась хитрость Кутузова. Вернулся Мюрат к Наполеону ни с чем.

МОРЕМ ОГОНЬ КОЛЫШЕТСЯ

   Русская армия расположилась южнее Москвы, у села Тарутино.
   Кутузов немедленно занялся хозяйственными делами. Армия обтрепалась – надо ее одеть. Наступила осень – о теплой одежде надо подумать. С продовольствием плохо – надо пополнить запасы хлеба.
   Много у Кутузова разных дел.
   И у Наполеона в Москве не меньше. Не оправдались надежды французов. Ушли, увезти все с собой жители. Нет в Москве ни хлеба, ни мяса. Нечем кормить коней. Лишь вина в погребах без отказа. Напьются солдаты – идет грабеж. А где грабеж, там сразу пожары. Осень сухая. Огню раздолье. Запылали Китай-город. Гостиный двор. В Каретном ряду пожарище. В Охотном ряду пожарище. За Москвой-рекой Балчуг горит. Ночами светло, как днем.
   Наполеон в московском Кремле. Куда ни глянешь – огонь и огонь. Морем огонь колышется.
   Четыре дня бушевали пожары. К пятому дню – от Москвы пепелище. Не город в руках французов – сплошные развалины.
   Хороши дела у русских войск под Тарутином. Провианты сюда подвозят. Меняют солдатам одежду. Лошадьми пополняют конницу. Отдыхают спокойно солдаты.
   Плохи дела в Москве у французов.
   Есть над чем задуматься Наполеону: "Победитель я или нет? Почему же мира не просят русские?!"
   Проходит три томительных долгих недели. Негодует Наполеон:
   – Мир, немедленный мир с Россией!
   Не дождался император русских послов. Вызывает своего генерал-адъютанта маркиза Лористона.
   – В Тарутино, к этой старой лисице – марш!

ТАРУТИНО

   Понял Кутузов, что дела у французов плохи. Дал под Тарутином бой.
   Опять загремели пушки. Скрестились штыки и сабли. Сила на силу опять пошла.
   Проиграли французы бой. Тридцать шесть пушек досталось русским.
   Дня четыре спустя после битвы прапорщик Языков с казачьим отрядом находился в разведке. Осмелели совсем казаки, к самой Москве подъехали.
   Стоят, смотрят на спаленный город.
   – Вот она, наша страдалица.
   Дождик кропит осенний. Хотя и тепло и безветренно. Где-то раздался собачий лай.
   – Ты смотри, а говорят, французы псов всех поели?!
   – Этот хитрый, видать, убежал.
   – Да-а, пропала Москва-красавица.
   – Дурак, о мертвых плачь...
   Не смертник Москва, отстроится.
   Перешептываются казаки. Вдруг слышат, страшенный грохот долетает из города. Переглянулись донцы, покосились на командира. Любопытство в душе. Переглянулись, помчались к Москве.
   – Эх, была не была! Бог не выдаст – свинья не съест. На то и разведка.
   Влетели они в пустынные улицы города. Ни французов, ни жителей. В молчании лежат развалины. Лишь цокот от конских ног в тишине, как в гробу, отдается.
   Понеслись всадники к центру. Доскакали до самой Ордынки, почти к Кремлю. Нигде не видать французов.
   Попался какой-то старик,
   – Эй, борода, где басурманы?!
   – Ушли, ушли из Москвы французы. Ушли поутру еще.
   Больше месяца пробыл Наполеон в Москве. Ждал император от русских посыльных с просьбой о мире. Не явились к нему посыльные. Сам послал Лористона. Не привез согласия на мир Лористон. А тут еще бой под Тарутином. Да скоро зима. Да голод идет. Что же, как в мышеловке, сидеть в Москве? Нет, пока есть силы, пока не поздно – скорее домой!..
   И ушел он бесславно, как тень, из Москвы.
   Узнали казаки небывалую новость, забыли про грохот и взрыв, завернули коней, стрелой понесли долгожданную весть Кутузову.
   Потом и про взрыв, конечно, узнали. Наполеон, мстя за свои неудачи, приказал взорвать московский Кремль. К счастью, погибло немногое. Дождь загасил фитили.
   Выслушал Кутузов доклад Языкова, перекрестился.
   – Свершилось. Вот оно, неизбежное. Спасена отныне Россия.
   Потом повернулся к селу Тарутину.
   – Спасибо тебе, Тарутино.

Рисунки П. Павлинова.