В. Воеводин и Е. Рысс. Несчастный случай

   Новый председатель районного потребительского общества оказался отчаянным человеком. Он был еще молод. До того, как попасть в глухое северное становище, работал механиком на ленинградском заводе и совершенно не желал считаться со специфическими условиями Заполярья. Фамилия его была Рубакин. Когда его подзатерло с гужевым транспортом и выяснилось, что олени, имевшиеся в его распоряжении, не справляются с перевозками, он съездил в Мурманск и с боем вырвал где-то четырех лошадей. На брюгу (пристань), к которой причалила баржа с насмерть перепуганными животными, собрался народ полюбоваться невиданным зрелищем. Пока лошади, храпя и кося глазами, выбирались на суровый берег, видавшие виды поморы посасывали трубочки, сплевывали и поражались. С самых давних времен было известно, что из млекопитающих в этих местах могут проживать только киты да олени. Лошади казались удивительным и рискованным нововведением.
   Рубакин суетился и командовал выгрузкой, делая вид, что не замечает неодобрительного молчания поморов. Тем не менее, он, время от времени, с опаской косился на Кононова.
   Надо сказать о Кононове несколько слов. Кононов Александр Афанасьевич – самый старый житель становища – вырыл здесь землянку еще тогда, когда на сто километров вокруг не было ни одного даже самого маленького домика. Сейчас Кононов насчитывал, по общему убеждению, больше ста лет, мог предсказать погоду на месяц вперед, нюхом угадывал, куда пошли косяки, где рыба будет сегодня брать ярус и зайдет ли этой весной в губу сельдь.
   Одним словом, это был самый уважаемый человек в становище. Кононов стоял, опираясь на палку, курил, и по лицу его никак нельзя было угадать, одобряет ли он четвероногое новшество или издевается над вздорной идеей неопытного мальчишки.
   К лошадям довольно скоро привыкли. Они возили бревна, ржали и ели овес и сено совершенно так же, как где-нибудь под Воронежем. Разница заключалась только в том, что в Воронеже сена было сколько угодно, а в становище не было совсем.
   Сено везли сначала по железной дороге, потом на пароходе. На рейде его перегружали в баржу, с баржи – на брюгу. Во-первых, это было дорого и хлопотно. Во-вторых, в плохую погоду перегружать сено на рейде было невозможно, и лошади голодали. Рубакину стали сниться по ночам сеновалы, и он просыпался с криком. Тогда он пошел к Кононову за советом. Кононов чинил сеть, сидя на бревнышке. Рубакин присел рядом, и оба долго молчали.
   – Как посоветуешь, Александр Афанасьевич, насчет фуража? – сказал, наконец, Рубакин равнодушным голосом.
   – А что? – спросил старик.
   – Да вот, понимаешь, лошадей кормить нечем.
   – Сено давать надо, – сказал старик.
   – Возить трудно.
   Кононов усмехнулся.
   – А ты посей траву, – сказал он, – а потом высуши.
   Рубакин посмотрел на старика. Старик явно издевался. Тогда Рубакин схватил его руку и крепко пожал.
   – Спасибо тебе, дед, – сказал он взволнованным голосом. – Большое тебе спасибо. Верно говорят, что у старого человека ума на двух молодых хватает.
   Сказав это, он ушел, оставив старика в состоянии полной растерянности.
   Через два дня райпотребсоюз объявил набор рабочей силы для сельскохозяйственных работ. Это вызвало много споров и сомнений. Рубакин, однако, на собрании объявил, что сеять траву в становище решено по совету Кононова. Это произвело впечатление. Все взоры обратились на старика, который молчал, сопел и фыркал. Учитывая известную, всем молчаливость поморов, это было принято за подтверждение. Если лошадей еще можно было представить себе в становище, то траву уж никак. Луга на берегу Ледовитого океана! Самые слова: пахота, сев, косьба казались здесь такими же нелепыми, как, например, вывозка снега в Сахаре.
   Участок выбрали в ложбинке между двумя каменными грядами. Черные утесы защищали ложбинку от ветра.
   Участок был засеян. Шло время. Часто, поздним вечером, когда ярко светило солнце и боты, удовлетворенно фыркая, привозили добычу из океана, можно было видеть бородатых рыбаков, забегавших до ужина поглядеть на черную, впервые перепаханную землю.
   И вот, наконец, земля покрылась зеленым дымком. С каждым днем трава становилась выше и ярче. Пролетевшие мимо птицы, завидя ее, начинали беспокоиться: не заблудились ли они и не попали ли, вследствие роковой ошибки, вместо Заполярья в одесскую область. Приближалась уборочная кампания, первая в этих местах за всю историю человечества. Тогда Рубакин снова пришел к Кононову.
   – Вот, дед, – сказал он, – советовать ты советуешь, а отвечать мне придется. Ну, в какое ты меня положение поставил!
   Старик, с аппетитом кушавший в это время уху из тресковой печени, забеспокоился. Он положил ложку на стол и уставился на Рубакина. Это означало: а что случилось?
   – Траву-то косить надо, – продолжал Рубакин, – а чем ее косить? Пальцами? Я облазал все склады. Разумеется, ни одной косы. И то сказать, откуда бы здесь быть косам? Звонил в Мурманск – ни одной косы. Там, конечно, тоже не степная полоса. Вот ты мне и объясни, что делать.
   Кононов хмыкнул, подумал и произнес:
   – Да ... этого дела здесь не того … В Москве косы, пожалуй, есть.
   Рубакин хлопнул себя по лбу, вскрикнул:
   – Ай, молодец старик! – и умчался на телеграф.
   На бланке он написал адрес: «в Москву на базу» и текст: «срочно, немедленно вышлите сорок кос».
   Бланк он отдал телеграфисту и ушел, не предчувствуя ничего дурного.
   Прошел месяц. Арктический ветер колыхал высокую траву на лугу. Уже все привыкли к тому, что в поселке есть лошади и даже хвастались этим перед соседними становищами. Ничего не предвещало готовой разразиться катастрофы.
   Но вот, наконец, пришла телефонограмма о том, что пароход «Ястреб» вышел из Мурманска, имея на борту груз для становища. На следующий день перед вечером показался на горизонте дым. Медленно увеличиваясь, пароход вошел в бухту и, развернувшись, стал в ожидании катера.
   На катере, волочившем за собой небольшую баржу, выехал Рубакин, чтобы принять груз, поговорить с капитаном и вообще послушать, что говорят едущие из центра.
   Капитан «Ястреба» поджидал катер, перевесившись через фальшборт.
   – Рубакин здесь? – крикнул он.
   – Здесь Рубакин! – бодро ответил председатель потребсоюза.
   – Будьте вы прокляты, Рубакин! – загремел капитан. – Пусть мне на всю жизнь запретят плавать, если я еще раз соглашусь взять ваш проклятый груз!
   – Позвольте, – удивился Рубакин, – в чем дело? Что вас беспокоит?
   – Беспокоит! – капитан задохнулся от ярости. – Вы знаете, что ваши проклятые козы развели такую гадость на корабле, что хоть одеколоном опрыскивай!
   – Какие козы? – слабым голосом спросил Рубакин и пошатнулся. – Вы хотите сказать косы?
   И в этот момент он увидел на капитанском мостике рогатого и бородатого козла. Козел тряс бородой, как заправский моряк, и положил передние ноги на перила. Страшная истина мелькнула в несчастной рубакинской голове.
   – Перепутали, проклятые! – прошептал он и прижал руку к нервно бившемуся сердцу.
   – Вы знаете, – продолжал греметь капитан, – что двадцать восемь коз заболели морской болезнью, а эти дикие козлы забодали двух штурманов и одного кока. Вы что, шутки шутите?! * * *
   В это время козел на капитанском мостике высадил рогами окно в рубке и удовлетворенно заблеял.
   – Слушайте, – сказал Рубакин, – произошла ошибка. Это не мне груз, я не могу его принять. Мне нужны косы, а не козы. Понимаете: металлические, маленькие, спокойные. Вы этих коз отвезите обратно, я тут не при чем.
   – Вы что, шутите? – удивился капитан. – Вы что, больны? Вы думаете, я отдам команду на растерзание вашим козлам? Может, у меня юнга на грани самоубийства. Может, у меня только один здоровый штурман, и тот третий час сидит запершись в каюте и отказывается открыть дверь.
   Рубакин обернулся. Пот выступил у него на лбу. Пока он беседовал с капитаном, за его спиной команда парохода радостно выгружала коз на баржу. Три матроса подталкивали упирающегося козла, козел мотал бородой, блеял, но, под давлением превосходных сил противника, оторвался от палубы и опустился на дно баржи. Внизу Рубакин увидел уже штук пятнадцать сбившихся в кучу коз.
   Ослабевшему Рубакину капитан вручил письмо с базы, сопровождающее коз.
   «Очень рады, – было написано в письме, – что вы так энергично боретесь за животноводство на дальнем севере. Посылаем вам сорок коз самых лучших пород. По естественной с вашей стороны неопытности вы ничего не упоминаете о козлах. Так как без них увеличение стада невозможно, посылаем вам пять самых лучших козлов».
   Вечером было созвано экстренное заседание правления Райпотребсоюза.
   – Благодаря роковой ошибке легкомысленного телеграфиста, – начал Рубакин свою речь, – мы находимся в катастрофическом положении. Что делать, товарищи?
   – Зарезать, – хором сказали члены правления. – Зарезать и съесть с картошкой.
   – Нельзя, – возопил Рубакин, – они, проклятые, породистые. Это будет преступление.
   Сорок минут члены правления молчали. Потом Кононов вынул изо рта трубку и произнес:
   – Надо раздать в премию лучшим людям. Пусть выпутываются, как хотят.
   Рубакин подошел к Кононову, обнял его и поцеловал.
   – Ай, голова, – сказал он, – какая голова! Давайте составлять список. Ну, первому, конечно, выдать двух коз и одного козла нашему мудрейшему старику товарищу Кононову.
   Члены правления зааплодировали. Ужас мелькнул в глазах Кононова и трубка застучала о зубы. Но секретарь уже записывал в протокол, и ничего нельзя было сделать.
   Коз раздали в премию. Отказываться было неудобно, потому что премирование происходило в торжественной обстановке.
   Косы, настоящие металлические косы, прибыли со следующим пароходом. На этот раз Рубакин послал телеграмму, вызвавшую удивление своей точностью.
   Козел тряс бородой, как заправский моряк.
   «Немедленно вышлите, – телеграфировал он, – сорок металлических кос, дугообразных, заостренных с одной стороны, тех, которыми косят траву». Пришлось выписать еще сена. На следующий год пришлось засеять гораздо большую площадь. Козы кой-как перезимовали и весной народили целую кучу козлят. Дети стали пить козье молоко и очень быстро привыкли к этому живительному напитку. Старые рыбачки в зимние вечера стали вязать мужьям рукавицы из козьей шерсти. На следующий год уже хватило своего сена. Сейчас в становище восемьсот коз. Козы бегают по улицам, летом с удовольствием едят низкорослый кустарник и мох, в изобилии растущий в окрестностях. Детям, живущим в становище, кажется, вероятно, что козы всегда водились на берегах Ледовитого океана.
   У Кононова шесть коз. Он утверждает, что козье молоко самое вкусное в мире.
   А Рубакин? Рубакин посмотрел, посмотрел, да и выписал восемьдесят коров. Так что сейчас в становище имеется большой скотный двор, доярки, телятницы, – словом, все, как где-нибудь под Воронежем. Рубакин и Кононов большие друзья.
   В этом году становище выписало садовода. Он должен разбить на улицах палисадники, и как-то ни у кого не вызывает сомнения, что цветы безусловно вырастут. Ничего удивительного. Астры на берегу Ледовитого океана – подумаешь!