Ю. Качаев. Приключения мишки-топтыжки

   По лесу вторые сутки на цыпочках ходил дождь. Он тихонько шуршал в траве и ронял в ручей сотни серебряных гвоздиков. Мишук знал, что в ручье живет старая-старая зеленая щука. Она давно переловила мелких рыбешек и теперь питалась неизвестно чем. Наверное, глотала лягушек. Мишук побаивался близко подходить к ручью: мало ли что взбредет на ум зубастой ведьме! Иногда он издали бросал в ручей кедровые шишки и видел, как щука высовывала из воды длинную пасть. От одного ее вида у Мишука подгибались лапы и вставала на загривке шерсть. Он даже пробовал рычать. Правда, рычание получалось жидкое, не такое, как у отца. Но ведь Мишук был не настоящий медведь, а всего-навсего медвежонок, толстый и косолапый.
   Родился Топтыжка совсем недавно, и за ним присматривал Пестун (так у медведей зовут старшего брата). Пестуну не очень-то хотелось нянчиться с Мишуком, но он боялся матери-медведицы. Стоило Мишуку наколоть лапу, как он поднимал отчаянный рев. А попадало всегда старшему брату: почему недоглядел за малышом? Сегодня Пестун спокойно грабил мокрый муравейник и даже ни разу не взглянул на Мишука: все равно, мол, в такую погоду никуда не денется. И пока старший братец, причмокивая, уплетал муравьев, Мишук решил сбегать в гости к барсучатам. Их нора находилась совсем рядом, в овраге, который густо зарос шиповником и смородиной. Никто бы и не догадался, что там живут смешные маленькие зверьки, похожие на поросят. Но Мишук бывал у них частенько и поэтому хорошо знал дорогу. Он подбежал к оврагу и хотел уже было съехать вниз, как вдруг увидел Ирбея – большого одноглазого орла. Орел был такой древний, что помнил даже прадедушку Мишука. Когда он родился, то сосна на краю оврага была еще просто колючей метелкой. Потом она выросла и стала очень высокой. Чтобы увидеть ее верхушку, Мишук каждый раз так задирал голову, что терял равновесие и падал на спину.
   Вот на этой сосне и сидел Ирбей. Он, должно быть, летал далеко и теперь отдыхал, зажмурив единственный глаз. – Пугну-ка я старика, вот смеху будет! – решил Мишук и неслышно подкрался к сосне. Взобраться на нее было нелегким делом, и Мишук от усердия даже живот расцарапал. Когда до вершины оставалось совсем немного, сбоку вдруг раздался хриплый голос:
   – Рразбойник! Рродителям ррасскажу – выпоррют!
   Мишук от неожиданности чуть не свалился вниз. Повертев головой, он увидел знакомую ворону Карри.
   – В кровь выпоррют прроказника! – пообещала ворона и улетела.
   А Мишук посмотрел, не проснулся ли Ирбей, и полез дальше. Потому что он считал себя ужасно умным и никого не слушался.
   Наконец Мишук подобрался к самой вершине, изловчился и – раз! – схватил Ирбея за желтую морщинистую лапу. Старый орел вздрогнул и расправил огромные крылья. Не успел Мишук ахнуть, как Ирбей снялся с сосны. Мишук завизжал бы, но горло забило ветром. А орел все набирал высоту, и тайга внизу, под Мишуком, казалась уже сплошным зеленым омутом. Мишук с закрытыми глазами болтался на когтистой лапе орла и тихонько скулил. Он думал почему-то о Пестуне, которому здорово влетит от матери. Мать будет искать Мишука и плакать на весь лес. А Мишук уже никогда не вернется к родному ручью.
   Трудно сказать, сколько времени Мишук летел. Он цеплялся за орла до тех пор, пока не ослабели лапы. Держаться становилось все труднее. Тело ныло от усталости, и Мишуку стало безразлично, разобьется он или нет. Вспомнив последний раз о матери, Мишук всплакнул и выпустил лапу Ирбея. Он хорошо помнил, что перевернулся в воздухе много раз и что падать было совсем не страшно.
   "Вот и все", – мелькнула у медвежонка коротенькая мысль, но тут он шлепнулся во что-то холодное и мокрое. Над головой сомкнулся прозрачный голубоватый туман.
   "Вода!" – догадался Мишук и заработал всеми четырьмя лапами. Вынырнув из воды, он фыркнул и зажмурился – такое яркое и чистое было небо. Недалеко виднелся берег, и Мишук доплыл до него довольно ловко, хотя плавать его никто не учил. Зверям это дано от рождения.
   Выбравшись на берег, Топтыжка отряхнулся, огляделся и тяжело вздохнул: место кругом было вовсе не знакомое. Кроме того, медвежонок только сейчас понял, что ему страшно хочется есть. У берега росла трава с узкими и острыми листьями. Мишук вырвал целый пучок и стал жевать. Но трава оказалась такой горькой, что у Мишука свело челюсти. Потом он попробовал съесть какой-то корень. Корень ему тоже не понравился.
   Мишук поскреб в затылке и поплелся вдоль берега в надежде найти что-нибудь съестное. Шагов через двадцать он наткнулся на небольшую лужу, отгороженную от реки тонким перешейком. Мишук обошел ее кругом и хотел было отправиться дальше, как вдруг увидел в луже пучеглазого окуня с черными полосами на боках. Окунь забрел сюда, наверное, в половодье да так и остался, когда вода уже схлынула. Не долго думая, Мишук ринулся в лужу. Но окунь попался проворный и хитрый. Пока вода в луже была светлой он метался из стороны в сторону и увертывался как мог. А потом со дна поднялась муть, и окунь где-то притаился. Медвежонок терпеливо ждал, пока ил осядет, и все повторялось сначала. После трех неудачных попыток Мишук понял, что из этой затеи ровным счетом ничего не выйдет. Вымокший и несчастный, он опять побрел вдоль берега.
   "Хоть бы ягодку какую найти", – думам Мишук, слушая, как бурчит в животе.
   И вдруг он увидел несколько больших рыб. И даже не в луже! Эти толстые, сверкающие чешуей рыбы лежали в крохотном водоеме, из которого вода почему-то не выливалась. Когда Мишук на рысях подлетел к рыбам, они не подумали удирать. Это немного озадачило Мишука, но он так хотел есть, что рассуждать не стал, а просто схватил самую крупную рыбину и сунул ее в рот.
   В тайге, у быстрой и студеной реки, работали лесорубы. Бригадиром у них был Илья Матвеич, бородатый и широкоплечий дядька. Звали его по отчеству – Матвеичем. Бригада Матвеича заготовляла лес для гидростанции, которая строилась в низовьях реки.
   Лесорубы валили деревья, очищали их от сучьев и скатывали к берегу. У берега на чистой воде из бревен сбивали плот. С утра и до позднего вечера, когда уже начинала падать роса, над рекой стоял перестук топоров и веселый гомон лесорубов. Вот и сегодня работа затянулась до сумерек, а Матвеич все еще не подавал команды к отбою. Наконец над вырубкой прокатился его зычный голос:
   – Кон-ча-ай!
   "А-ай-ай!" – отозвались привольные речные плесы. Где-то с ближней заводи со свистом поднялись крохали и помчались вверх по течению, как маленькие катера.
   Лесорубы попрятали в кустах пилы и гуськом двинулись к своей стоянке. Матвеич шел впереди, Когда до палаток оставалось не больше тридцати шагов, бригадир вдруг остановился как вкопанный.
   – Братцы, да к нам гость пожаловал!
   Лесорубы столпились вокруг Матвеича и сразу увидели непрошеного гостя. У ведра со свежей рыбой стоял взъерошенный, перемазанный илом медвежонок и за обе щеки уплетал ужин лесорубов.
   – Ну и гусь! – громко сказал Матвеич, но медвежонок даже ухом не повел, будто рядом упала обыкновенная еловая шишка.
   – Мешок, ребята! – понизив голос, скомандовал Матвеич.
   Федя Бунтиков, веснушчатый стриженый парень, скользнул в палатку и вернулся с рогожным мешком.
   – Сейчас мы его накроем, – сказал он шепотом.
   К медвежонку подкрадывались всей артелью. Изредка под ногами лесорубов хрупал камень. Тогда Матвеич грозил неосторожному кулаком и делал страшные глаза. А медвежонок, ничего не подозревая, продолжал расправляться с рыбой. И только когда споткнулся и упал Федя Бунтиков, Мишук обернулся. С минуту лесорубы и медвежонок обалдело смотрели друг на друга. Первым нашелся Федя Бунтиков. Он протянул руку с мешком и противным голосом позвал:
   – Цып-цып!
   Медвежонок вытаращил глаза.
   – Да хватайте же его. – стонал Матвеич. – Растя-апы!!
   Кто-то выхватил у Феди мешок и побежал к медвежонку. А Мишук спокойно доел рыбину, вздохнул и склонил голову набок. Он будто раздумывал: "Может, прикончить еще одну?"
   Решить этот вопрос Мишук не успел, потому что лесоруб накинул ему на голову мешок. Медвежонок заворчал, забарахтался, хотя от сытости ему не хотелось даже пальцем шевельнуть. Освободиться он так и не смог. Несколько дюжих рук мигом за сунули его еще глубже в мешок и завязали снизу веревкой. Мишук для виду повозился минуты две, потом зажмурился и крепко уснул.
   Проснулся Топтыжка оттого, что в глаза ему все время лезло солнце. Сквозь сладкую дрему он чуть-чуть приоткрыл одно веко и увидел что-то синее и сверкающее, Мишук здорово удивился. Зевнув, он открыл оба глаза и повертел головой. Сверкающая синева окружала его со всех сторон. А внизу, под Мишуком, были бревна. Толстые, в намокшей пахучей шкуре, бревна тяжело пыряли на волне и с кряхтеньем терлись друг о друга. И от этого запах сырой коры становился еще сильнее.
   А мимо пролетали берега. Мишук смотрел на них долго, пока не закружилась голова И тут сзади раздался веселый голос Матвеича:
   Ну, как спалось, Михаил Иваныч?
   Мишук довольно поскреб лапой грудь: да так, мол, подходяще.
   – Полдороги проспал, косолапый, – упрекнул Матвеич и протянул на ладони кусок сахару. Мишук обнюхал (новинка все-таки!) и нерешительно лизнул языком. Сахар ему понравился. Очень. То есть до того понравился, что он попросил еще. Лесорубы засмеялись и наперебой стали угощать его сахаром. Мишук не стеснялся, брал у всех. Но Федя Бунтиков сказал, что так нельзя и что он займется воспитанием Мишука. Результат воспитания был печальный. Когда плоты подходили к месту назначения, Мишук был самым избалованным медведем на свете. Правда, зато он умел ходить по бревну на задних лапах и показывать, как медведь объелся меду. Но еще лучше он умел попрошайничать.

* * *

   Город был совсем новехонький, молодой – чуть постарше Мишука, – и насчитывал он всего четыре улицы. Но зато какие улицы! Широкие и ровные – по струнке, они ослепительно сверкали асфальтом. И по их сторонам стояли вековые златокорые сосны, не то что жалкие кустики в старых городах, которые только что начали озеленять. А дома! На них любо было взглянуть: светлые, без единого пятнышка, с громадными окнами, залитые солнцем и запахом смолы.
   По улицам то и дело проносились самосвалы, груженные белым и красным кирпичом, проходили люди в рабочих спецовках; алея галстуками, пробегали ребятишки. Новый город рос на взгорье, а пониже, у берега реки, тоже копошился людской муравейник: там строилась гидростанция.
   Если сказать честно, то Мишук изрядно заробел, глядя на всю эту публику. Но виду не показывал, держался строго и по сторонам не глазел. Лесорубы пришли в контору, где сидел светловолосый скуластый человек, инженер Коротков. У инженера было грустное лицо и усталые глаза. Матвеич стал отчитываться перед ним. Инженер слушал и рассеянно кивал головой – видно, думал о чем-то другом. Покончив с делами, Матвеич спросил инженера, почему у него такой неважный вид.
   – Жена, понимаешь, в командировке, а тут сын, как на грех, заболел, – сказал Коротков. – Вторую неделю лежит.
   – Вовка? – удивился Матвеич. – А мы ему подарок привезли. Вот, думали, обрадуется! Экая незадача...
   Помолчав, Матвеич сказал Феде Бунтикову:
   – Федор, приведи сюда подарок.
   Увидев медвежонка, инженер повеселел.
   – Спасибо, товарищи! Вовка и впрямь обрадуется.
   Так Мишук попал в дом к Вовке Короткову. Вовка оказался щуплым пятиклассником, очень похожим на отца. Получив подарок, он от радости неприлично завизжал – точь-в-точь как девчонка – и спустя минуту заявил, что здоров и готов встать хоть сейчас. Но встать ему отец не позволил. Федя Бунтиков рассказал Вовке, что медвежонок, в общем-то, славный парень, только малость помешан на сахаре. Но Вовка и не собирался экономить на сахаре. Поэтому медвежонок проявил к Вовке такие пылкие чувства, что целый день ни на шаг не отходил от его постели. Тетя Муся, которая в отсутствие мамы прибирала в доме, говорила даже, будто Мишук ночью бегал в тайгу и принес Вовке целебный корень женьшень. Вовкин отец не поверил и сказал, что женьшень в здешних краях не растет. Но тетя Муся не смутилась и ответила загадочно:
   – А это еще бабушка надвое гадала.
   Может быть, тетя Муся и в самом деле присочинила, не спорю. Но как бы там ни было, а с появлением Мишука Вовка сразу пошел на поправку.
   На другой день Вовку пришел проведать его закадычный друг-приятель Лёха Жук. Глядя на Мишука, Лёха не стал визжать и сухо одобрил:
   – Хороший медведь. Бурый.
   Словно речь шла о резине для рогатки: хорошая-де резина, из настоящей автомобильной камеры. Но Вовку не проведешь. Он сразу заметил, что Лёха убит. Недаром у него глаза заблестели, как у ненормального.
   – Что новенького в школе? – спросил Вовка.
   – Новенького? Кое-что есть. Самообслуживание ввели.
   – Это как?
   – А так, фантики-бантики! – Лёха горько усмехнулся. – Класс теперь сам убирай, коридор тоже. Рукава, значит, засучил, тряпку в руки – и двигай.
   – И ты тоже двигаешь? – ужаснулся Вовка.
   – Я-а? Еще чего!
   Но по глазам Жука Вовка понял, что тот врет. Еще как двигает!
   Боясь расспросов, Лёха внезапно заторопился домой и стал выкладывать из карманов всякую всячину: яблоко, сломанную зажигалку, подкову, кожаную подметку.
   – Вот, – сказал он. – Это тебе. Может, пригодится... В общем, ты это... поправляйся.
   На пороге Жук обернулся:
   – Слушай, Вовка! А медведя тебе придется пожертвовать. Для живого уголка.
   – Ха-ха, – сказал Вовка.
   – Не отдашь?
   – Нет.
   – А я ежа отдал?
   – Сравнил – ежа-а!
   – Что ежа? – рассвирепел Лёха. – Думаешь, ежа не жалко?
   – Ну и целуйся со своим ежом!
   – Ах, так? – Лёха обозвал Вовку мелким жмотом и вышел, хлопнув дверью.
   Но Вовка был уверен, что Жук своего добьется. Так оно и вышло. Через два дня, когда Вовка уже собирался в школу, пришел весь 5-й "В". Столпившись у дверей класс с любопытством, будто диковинного зверя, разглядывал Вовку. Это длилось минуты две, но Вовке они показались годом. Со слезой в голосе Вовка наконец выдавил:
   – Ладно, же-жертвую...
   Мишука моментом обрядили в старую фуфайку, повязали на шею чей-то шарф (надеть штаны Мишук наотрез отказался) и повели в школу.
   Школьный завхоз дядя Петя воззрился на Мишука с таким ужасом, будто тот по крайней мере явился отнимать у него сейф. А когда ребята заикнулись о том, что медведь будет жить в живом уголке, дядя Петя замычал, замотал голой, как дыня, головой и долго не мог сказать ничего вразумительного. Придя в себя, он заявил:
   – Что? Медведя? По-моему, лучше слона. Или на худой конец кита. Вы бы ему и аквариум смастерили.
   Дядя Петя засмеялся, довольный своим остроумием. Тогда вперед вышел Лёха Жук и сказал:
   – Дядя Петя! Не бойтесь: кормить его мы будем сами, своими силами.
   – Сами? – переспросил дядя Петя. – Это интересно.
   – И убирать за ним будем сами. Как классы, – добавил Лёха, и все зашумели так, что дядя Петя схватился за голову-дыню.
   Потом завхоз сказал, что таскать из дому продукты не годится. Нужно придумать что-то другое. Класс стал думать. Наконец кто-то предложил пустить на пропитание медведя деньги, собранные за металлом. Мысль показалась дельной, и ее одобрили!
   С того времени Мишук поселился в школьном сарае. Там была такая чистота и порядок, что не хотелось уходить. После уроков Мишука водили гулять и занимались его обучением. Вообще к Мишуку допускались все, кроме лодырей. Так постановил совет отряда 5-го "В".
   А Лёха, тот самый Лёха, который презирал труд и прочие фантики-бантики, собственноручно написал плакат и повесил его в Мишуковой квартире: "Долой белоручек!".
   Вовка Коротков заметил в плакате ошибку. Поэтому плакат выглядит сейчас так "Долой белоручек!". Вот какая история приключилась с Мишуком, приангарским медвежонком. Возможно, кое-кто из вас усомнится в ней. Тогда пусть спросит у ребят нашего города: "Есть ли такой медведь?" И ему ответят: "Есть".
   Ну, а начало Топтыжкиной биографии придумал Вовка Коротков, когда болел и ему было скучно.

Рисунки Э. Булатова.