Детство Чайковского

   Усадьба Чайковских в Воткинске

   Есть невдали от могучей полноводной Камы старый заводской город – Воткинск. В 1840 году здесь, в небольшом двухэтажном доме, в семье горного начальника родился Петя Чайковский, будущий композитор.
   Мы сказали "Чайковский", – и сколько мыслей, образов, мелодий ожило в памяти! Татьяна Ларина пишет письмо к Онегину, раздается утренний рожок пастушка, няня рассказывает о днях своей молодости, крестьянские девушки, перебирая ягоды, поют песню, которую, услышав однажды, нельзя забыть. Маленькие лебеди танцуют ночной порой на берегу волшебного Лебединого озера. Широко льется песня лодочников – баркарола, и звенят задорные бубенцы тройки во "Временах года". А сверкающая громада музыки в первом фортепьянном концерте!
   Где зародилось это богатство? Откуда пришло оно к Чайковскому?
   Все знают, что мощный поток Камы или Волги принимает и несет дальше воды многих рек и ручьев, но зарождается он в малом ключике – истоке. Так и громадное по ширине и глубине творчество Чайковского восходит к своему истоку. В детстве, самом раннем, он проникся красотой русской народной музыки, с детства страстно полюбил задушевные народные песни и удалую русскую пляску.
   Восемь незабываемых лет прожил он в Воткинске, в дружной, сердечной, заботливой семье. И, сколько он себя помнил, музыка всегда звучала вокруг него.

   Семья Чайковских в 1848 году. Петя стоит по правую руку матери

   Играла на рояле и пела Александра Андреевна Чайковская. Простенькую песню "Соловей, мой соловей" Алябьева, петую страстно любимой матерью, Петр Ильич до конца жизни не мог слушать без слез. Играл на флейте и пел отец. Видный инженер и начальник, постоянно занятый делами завода, он умел найти время для музыки и для детей. Осенними и зимними вечерами в гостеприимном доме Чайковских собирались инженеры, мастера, люди, проезжавшие по делам службы.
   Метет и воет белая пурга за окнами, наметает высокие пушистые сугробы, а в комнатах тепло, уютно. Звучно стреляют пихтовые дрова в печах и каминах. Журчит оживленная беседа, из которой чуткий слух Пети выхватывает самое для него интересное.
   Мать рассказывает о недавней поездке в Петербург, об опере, о концертах в Павловске. Имена Глинки, Моцарта, Россини западают глубоко в память.
   Какое счастье! Один из гостей присел к роялю, и вот завораживают душу мазурки Шопена, ноктюрны Фильда...
   Но главное впереди. Отец подходит к стоящему на почетном месте большому музыкальному ящику, оркестрине, и затейливым ключом заводит его. Сами собой начинают тогда медленно поворачиваться медные валы. Негромкая, хрупкая музыка льется из оркестрины. "Это Моцарт,– говорит Александра Андреевна,– а это Беллини. Из его оперы "Норма".

                                                Первый рояль Чайковского

   После такого вечера трудно заснуть. Музыка звучит в полной тишине, как будто она переселилась в голову Пети и живет там сама по себе. Это даже страшно. Испуганная воспитательница, заботливая Фанни Дюрбах, успокаивает плачущего мальчика. Но на другой день ему уже не разрешают вскарабкаться на стул у фортепьяно и повторить по памяти то, что он слышал вчера или придумал сегодня утром, что и сейчас поет в его ушах.
   – Нельзя, нельзя, Пьер. Это вредно для твоего здоровья!

   Гувернантка семьи Чайковских Фанни Дюрбах, которую маленький Петя очень любил

   Огорченный Петя отходит: нельзя играть на рояле, придется ему теперь выстукивать музыку на столах, подоконниках и оконных стеклах. И в один прекрасный день, увлекшись разыгрыванием придуманной им песни, Петя разбивает стекло и осколками ранит руку. И тут навсегда падает запрет, а к провинившемуся, вместо ожидаемого наказания, приглашают учительницу музыки...
   Хороши в Прикамской стороне восходы и закаты. Хороши косматые ели и стройные сосны. Хороши грибы, за которыми на рассвете из домиков на Офицерской выезжают на дрожках целыми семьями. Усталые, довольные возвращаются грибники к вечеру, с полными кузовами. Малыши дремлют, а Петя со старшим братом Колей, прижавшись к матери, сквозь блаженную усталость слушает протяжную песню кучера.
   Теплыми, летними вечерами десятки рыбачьих челнов бороздят огромный заводской пруд. Привольные песни летят окрест и, приглушеннее расстоянием, еще нежнее, еще слаще отдаются в ушах Пети Чайковского. Смолкают разговоры. Отец зовет гостей на открытую галерею.
   – Мамашенька, а нам можно? – умильно заглядывая в строгие и добрые глаза Александры Андреевны, просят дети.
   – Разреши им, мой друг. Поверь, они не будут шуметь. Не правда ли, Петруша? – присоединяется к ним отец, шутливо ероша непокорный хохолок на голове сына.
   И вот они на галерее. Небо быстро темнеет. Тянет прохладой. На челнах то там, то здесь загораются огоньки – рыбаки "лучат" рыбу. А песни не смолкают. Одна другой лучше, одна другой заунывнее. "Болят мои скоры ноженьки со дороженьки. Болят мои белы рученьки со работушки..." Чей-то негромкий голос на галерее поясняет: "Сиротская песня".
   Зато как весело поют весной, в мае, в день открытия навигации. Все наработанное в заводе за зиму: корабельные якоря, кованые изделия и просто железо в листах и тяжелых болванках – все грузится на просторные баржи. Весеннее половодье понесет их в Каму, а там на Волгу, и поплывут они в Казань, в Нижний, в Питер. На пристани оркестр играет марши. Молодежь в сторонке водит хороводы. Сколько шума, сколько смеха!
   А девичьи хороводы вокруг разукрашенной лентами березки! А томящая непонятной тоской песня "Во поле береза стояла..."!
   И где-нибудь в концерте, услышав; четвертую симфонию Чайковского, вы узнаете ту самую народную песню "Во поле береза стояла...", которую композитор слышал еще мальчиком на своей родине, среди полей и лесов Приуралья.
   ...Пройдут годы. Маленький мальчик станет великим композитором. На оперной сцене появятся "Онегин" и "Пиковая дама", в балете – "Лебединое озеро", "Спящая красавица" и "Щелкунчик", в концертных залах зазвучат вдохновенные симфонии Чайковского. Но навсегда останутся в его памяти Воткинск, оркестрина, пение матери, народные песни, услышанные на заре жизни. И сколько раз повторит он вместе со своим любимым писателем Львом Толстым, повторит то с горечью, то с неизъяснимым блаженством: "Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства!"


Письма П. И. Чайковского к отцу и матери
   Переведены с французского.

   Это письма одиннадцатилетнего воспитанника Училища правоведения – Пети Чайковского, присланные им отцу и матери из Петербурга больше 150 лет тому назад.

   Здание, в котром распологалось Училище правоведения в Петербурге

Он очень тосковал по ровным местам, по родному дому. Уже став прославленным композитором, Петр Ильич сам рассказывал,

   П. И. Чайковский в форме воспитанника Училища в 1859 году

что одним из самых сильных и незабываемых переживании в его жизни был отъезд матери из Петербурга, когда она оставила его в Училище правоведения. В отчаянии и слезах провожал он удалявшуюся коляску. Ему казалось, что мать навсегда покидала его...


С.-Петербург. 11 ноября 1851 г.

   Мои ангелы и мои добрые папаша и мамаша!
   Я должен сказать вам, но не огорчайтесь, что в это воскресенье я наказан за три плохие отметки, которые получил за неделю.
   Надеюсь и осмеливаюсь даже сказать вам и пообещать, что этого никогда больше не будет. В декабре, когда вы снова вернетесь, вы никогда, никогда не услышите от г. Берара*, что он недоволен мною. Но теперь г. Берар находит, что я изменился; если это так, то постараюсь исправиться. Может быть, он напишет вам что-нибудь обо мне, тогда вы будете, знать все.
   ...Г. Берар считает, что я немного виноват вот в каких случаях. Однажды, когда я играл на рояле, несколько учеников проходили через залу, где я находился. Я заиграл польку, и некоторые начали танцевать. После них пришли другие и стали делать то же самое. Г. Берар, который был внизу, услышал шум, происходивший над ним. Он поднялся наверх. Когда мои товарищи услышали, что дверь открывается, они сейчас же убежали. Я остался один, и г-н Берар меня спросил, кто танцевал. Их было так много, что от смущения я их позабыл. Тогда дежурный ученик пришел и сказал, кто танцевал.
   Берар посмотрел на меня с недовольством и сказал, что это была ложь. Мне не надо рассказывать вам другие подробности, потому что, когда вы приедете сюда в С.-Петербург, вы узнаете все. Жду ту неделю, когда вы приедете сюда.
   Целую ваши ручки тысячу раз и целую также всех.

П. Чайковский


С.-Петербург. 1852 г. 12 января

   Милые папаша и мамаша! Целую ваши ручки от всего сердца, мои ангелы, – и даже не знаю, как выразить, как я вас люблю.
   ...Сегодня мне, правда, нечего написать вам, кроме того, что я вас люблю и обожаю.
   Недавно я играл в училище на рояле. Я начал играть "Соловья" и вдруг вспомнил, как играл эту пьесу раньше. Ужасная грусть овладела мною; то я вспоминал, как играл ее в Алапаеве вечером и вы слушали, то как играл ее 4 года тому назад в Петербурге с моим учителем. Филипповым, то вспоминал, как вы пели эту вещь со мной вместе, одним словом, вспомнил, что это всегда была ваша любимая вещь. Но вскоре появилась новая надежда в моей душе: я верю, в такой-то день или в такую-то ночь вы снова приедете, и я снова буду в родном доме. Целую ваши ручки столько раз, сколько капель в море.

Ваш сын Петр Чайковский

______________
* Воспитатель Училища правоведения.