Бетховен только один


И. Андреева



   Портрет Бетховена работы А. Клебера.

   "Аппассионата", "Лунная", "Героическая", "Девятая симфония" – музыка, кажется, живет даже в названиях его произведений. И песня "Сурок", такая незамысловатая, рожденная как бы на наших глазах скрипучей шарманкой на пыльной дороге: "По разным странам я бродил, и мой сурок со мною"... Это тоже Бетховен.
   Бетховен для каждого больше, чем великий композитор. Французский писатель Ромен Роллан сказал о нем: "Он самый большой, самый лучший друг всех, кто страдает и кто борется".
   Роллану можно верить: он не только как музыковед изучал произведения Бетховена, в отчаянную минуту жизни он искал у Бетховена помощи и защиты, он почти был им, жил "его скорбью и его мужеством", когда писал свой роман о композиторе Жане Кристофе. Поэтому и дальше мы часто будем говорить о Бетховене словами Роллана.
   Людвиг ван Бетховен родился в декабре 1770 года в маленьком городке Бонне, заросшем дикими каштанами и кустами боярышника. Центром жизни Бонна был дворец курфюрста. А Бетховен родился в домике возле рынка, в комнате, освещенной небольшим слуховым окном, правильнее бы назвать эту каморку чердаком.
   Нам сейчас трудно представить, сколько людей работали на курфюрста, – весь город с пригородами в придачу. При дворе были капелла и театр. И прадед, и дед, и отец Бетховена были придворными музыкантами. Четырехлетнего Людвига мы тоже видим стоящим на скамеечке перед клавесином за бесконечными и ненавистными упражнениями.
   Куда больше нравится ему лежать на подоконнике и следить за мощным течением Рейна. Река движется, связанная с жизнью города и независимая. Она вбирает в себя облака, деревья, полуразрушенные башни замков, свет и тень, парусники, песни лодочников – и остается собой. С ней связано столько мифов и легенд: здесь Зигфрид убил дракона и нашел себе убежище Роланд, по берегам Рейна витает Дух скал и живут Девы болот. Здесь Лорелея распускает свои золотые волосы. Рейн был музыкой, и он мог бы узнать себя, расслышать свой голос в произведениях Бетховена.
   Надо сказать, что упражнения недолго казались ненавистными, стоило только появиться хорошему учителю, а Христиан Готлиб Нефе был хорошим органистом и учителем. Бетховену исполнилось двенадцать лет, когда он стал помощником органиста "без оклада" в придворной капелле.
   Очень рано он осознал свое призвание и рано стал профессиональным музыкантом. К тринадцати годам Бетховен в совершенстве играл на скрипке, альте, фортепьяно, органе и флейте, вместе с Нефе они изучают и разбирают произведения великих композиторов. Но больше всего Бетховен любит импровизировать: он импровизирует, играя в церкви на органе и у друзей, причем темой для импровизации часто служит изображение характера какого-нибудь знакомого. В Бонне ценят его талант.

   Таким был Рейн во времена Бетховена. А вдали видны крыши и башни Бонна.

   Но в праздничные дни ему надлежит являться во дворец в пудреном парике с косичкой, напяливать дурацкий зеленый фрак и жилет. Наряд довершают складной цилиндр – "шапокляк" и шпага. Должно быть, наряд тяготил его. А появится какое-нибудь желание – скажем, Бетховен мечтает поехать в Вену и учиться у Гайдна, Моцарта, – нужно подавать прошение на имя курфюрста: "Милостивому Величеству, Высокодостойному Архиепископу и Курфюрсту Всемилостивейшему Владыке и Господину..."
   Можно представить, как тяжко было Бетховену, бунтарю по природе, выводить эти строки. Ведь именно достоинство поражало в нем современников. Мы читаем в воспоминаниях: "Никакой король, никакой император не обладал таким сознанием своей силы". Независимость его порой удивляла окружающих. Поэтому и дошла до нас история с князем Лихновским.
   Бетховен, тогда уже известный композитор, гостил в замке князя. Пользуясь этим и напоминая о своем покровительстве, князь попросил Бетховена сыграть что-либо его гостям. Бетховен отказался. Когда князь попытался взломать дверь комнаты, в которой жил Бетховен, композитор бросился на него со стулом. Ночью под проливным дождем он ушел из замка. А из Вены написал Лихновскому письмо: "Князь, тем, что вы являетесь, вы обязаны случайности рождения, тем, что я являюсь, я обязан самому себе. Князей существует и будет существовать тысячи, Бетховен же – лишь один".
   Бетховен навсегда поселился в Вене, в городе, где даже уличные музыканты исполняли произведения Моцарта и Гайдна. Учителями его были Гайдн и Сальери.
   Он талантлив, он много работает, верит в себя: "Двадцать пять лет – вот они и пришли! Мне двадцать пять лет... В этот самый год мне как человеку должно подняться во весь рост", – записывает он в книжечке в 1796 году. И в этот самый год его подстерегает несчастье.
   "Мой друг, мой сердечный друг Аменда!.. – читаем мы в письме. – Как часто я жаждал видеть тебя здесь, около себя! Бетховен твой глубоко несчастен. Узнай, что благороднейшая часть меня, мой слух очень ослаб. Еще в то время, когда мы с тобой были вместе, я чувствовал симптомы болезни, и я скрывал их, но с тех пор мне становилось все хуже и хуже. Выздоровлю ли я? Конечно, я надеюсь, но надежда слабая: такие заболевания редко поддаются излечению... Жалкая участь – сносить покорно свои несчастья и в этом видеть единственное прибежище. Конечно, я твердо решил быть сильнее своих страданий, но удастся ли мне это?"
   На рисунке вы видите маленький австрийский городок Гейлигенштадт, живописный, но, в общем, обычный городок с церковью посреди площади, виноградниками на холмах и множеством трактиров. Здесь Бетховен впервые увидел, что глухота его заметна другим, здесь он отчаялся выздороветь. Мы с вами только приблизительно можем представить, что такое слух для музыканта, для композитора. Сейчас многие врачи пришли к выводу, что слух Бетховена потому и ослаб, что он слишком напряженно, слишком остро вслушивался в окружающий мир. И вдруг мир замолчал. Здесь, в маленьком городке Гейлигенштадте, в крестьянском доме, примыкающем к трактиру "У ореховой горы", Бетховен думал о смерти и написал завещание, которое теперь называют "Гейлигенштадтское завещание".

   Уютным был городок Гейлигенштадт. Представьте еще скрип телег и звуки пастушеской свирели.

   Читая его, мы видим, с каким величественным достоинством принял он свою судьбу: "Меня удержало только одно – искусство. Ах, мне казалось немыслимым покинуть свет раньше, чем я исполню все, к чему я чувствовал себя призванными.
   По этим тихим улочкам он метался не только в тоске – он ни на минуту не переставал работать. А работать Бетховен любил на ходу. Он вставал на рассвете, записывал сделанное накануне, а после обеда ходил несколько часов без шапки, под солнцем и дождем. Вот почему в книгах о Бетховене ты обязательно увидишь и рисунок Рейна и Гейлигенштадт – они помогали работать композитору, давали ему короткое чувство успокоения, они становились его музыкой. "Я могу полюбить какое-нибудь дерево больше, чем человека... " – признавался он.
   Впереди его ждала полная глухота. Он теперь не слышал и собеседника и всегда носил с собой карандаши и тетради, которые называл "разговорными".
   Он не сдавался – и терпел поражение. Известен трагический рассказ о том, как Бетховен сам захотел дирижировать на генеральной репетиции своей оперы "Фиделио":
   "Начиная с дуэта в первом акте, стало ясно, что он ровно ничего не слышит из того, что происходит на сцене. Он заметно замедлял ритм, и в то время, как оркестр следовал за его палочкой, певцы, не обращая на это внимания, уходили вперед. Произошло замешательство... Было совершенно очевидно, что продолжать под управлением Бетховена невозможно, но как дать ему это понять? Ни у кого не хватало духу сказать ему: "Уйди, бедный калека, ты не можешь дирижировать".
   Он не сдавался – и одерживал победы.
   7 мая 1824 года – один из самых значительных дней в жизни композитора (а может быть, еще более значительный – в нашей с вами жизни: ведь в этот день мы получили Девятую симфонию): он дирижирует Симфонией с хорами, или Девятой симфонией, которую венчает "Ода к Радости" на слова поэта Шиллера. Это был замысел всей жизни: Бетховен задумал воспеть радость еще юношей в Бонне, гимн к Радости появляется в опере "Фиделио", но только в Девятой симфонии, написанной тяжелобольным человеком, он звучит в полный голос.
   Ромен Роллан писал об этой симфонии: "Это победа, это война страданию. А вот и походный марш, движутся полки – звучит пламенный, прерывающийся от волнения голос тенора, все эти трепетные страницы, с которых как будто доносится дыхание самого Бетховена, и вы слышите ритм его дыхания и его вдохновенных призывов, когда он носился по полям, сочиняя свою симфонию, охваченный демоническим исступлением, словно престарелый король Лир во время бури".

   Рабочая комната композитора в "доме черного испанца".

   Аплодисментов он не слышал. По словам Роллана, "он остался такой же нищий, больной, одинокий, но победитель – победитель человеческой посредственности, победитель собственной судьбы, победитель своего страдания".
   В 64-й разговорной тетради сохранилась запись, сделанная перед концертом друзьями Бетховена: "Мы все уносим с собой. Мы берем также ваш зеленый фрак, который вы наденете в театре, чтобы дирижировать в нем. В театре темно: никто не увидит, что у вас зеленый фрак. О великий композитор, у тебя нет даже черного фрака!"
   У него не было черного фрака, порой ему приходилось отказываться от прогулок, потому что не было сапог. Вы видите его комнату, где книги и ноты навалены на полу, на рояле, а на черновиках новой симфонии могла стоять тарелка с завтраком. Когда десятилетний Карл Черни, ученик Бетховена, увидел его впервые – небритого, взлохмаченного, в куртке и панталонах из козьей шерсти, в комнате, похожей на пещеру, мальчик решил, что перед ним Робинзон Крузо.
   Мы же до сих пор безмерно удивляемся тому, что он не стал Робинзоном; отторгнутый от людей и живой жизни глухотой, не превратил свою жизнь в необитаемый остров. Читая письма Бетховена, видишь, какая у него была потребность общаться с самыми разными людьми. Пусть он всего лишь "infelice" (несчастливец, горемыка), как он сказал Россини, пришедшему выразить свой восторг, – он всегда находит в себе силы любить. А какое великое множество тем затронуто в "разговорных тетрадях": музыка, философия, литература, политика. Причем Бетховена неизменно просят говорить тише, так резко высказывается он о полицейском режиме Австрии. Трудно поверить, что этот человек бегал в школу только до десяти лет.
   Умер Бетховен в комнате, которую вы видите на рисунке, в доме, который носил название "черного испанца". Умер во время грозы.
   Посмотрите на его портрет. Портрет написан художником Клебером в 1818 году. Перед нами человек, вcе силы которого напряжены для борьбы. "Лоб мощный, шишковатый. Волосы, необычайно густые и черные, казалось, не знали гребня: они торчали во все стороны – "змеи Медузы". Глаза его пылали изумительной, поражавшей всех силою. Однако многие заблуждались относительно цвета его глаз. Они сверкали таким неистовым блеском на его смуглом трагическом лице, что обычно казались черными, на самом же деле былине черные, а серо-голубые. Маленькие, глубоко посаженные, они под влиянием гнева или страсти внезапно широко раскрывались и метали во все стороны быстрые взгляды, в которых с чудесной полнотой и правдивостью отражалась мысль. Часто они скорбно устремлялись к небу. Нос у него был короткий, обрубленный, широкий – отсюда это сходство с обликом льва... Мощные челюсти, которые могли бы дробить грецкие орехи... "У него была добрая улыбка, – вспоминает Мошелес, – и когда он разговаривал с кем-нибудь, на лице его появлялось приветливое, располагающее выражение. Смех, наоборот, был у него неприятный, резкий, вымученный и притом отрывистый – смех человека, не привыкшего радоваться" (Ромен Роллан).
   Запомните его таким: это человек, призванный искусством.
   И еще одна небольшая история, в которой заключена частица характера Бетховена. Когда Игнац Мошелес, известный пианист и педагог, был еще учеником Бетховена, он делал фортепианное переложение оперы "Фиделио" и, закончив работу, как всякий ученик, вздохнул с облегчением: "Кончено, с божьей помощью". Под этими строчками Бетховен написал: "О человек, помоги себе сам!"