Юз. Алешковский. Белая мышь

   Однажды днем, когда наши соседи, пенсионеры Гопшинские, ушли в кино, ко мне приезжал мой приятель Генка с двумя клюшками и шайбой.
   – Давай потренируемся, – сказал он. – Такого коридора, как у вас, нигде больше нет. И линолеум, точно лед. А на дворе тает.
   – Только поосторожней, – немного подумав, согласился я, потому что мне уже не раз попадало за игру в коридоре.
   Сам я ни с кем из соседей нашей коммунальной квартиры не ссорился. Зато соседи ссорились из-за меня и подолгу не разговаривали друг с другом. При этом некоторые были за меня, а некоторые, в том числе и отец, против...
   Генка скользил для разминки по линолеуму, как на коньках, а я надел старое зимнее пальто отца, достал из чулана чьи-то огромные валенки и встал с клюшкой в "ворота" – перед дверью Гопшинских.
   – Тело твое защищено, а лицо нет, – сказал Генка. – Вдруг я в нос тебе попаду или в глаз? Разговоров не оберешься. Нужно маску какую-нибудь.
   – Так она уже есть! – сказал я, побежал в комнату и достал из ящика с елочными игрушками старую маску льва.
   – Вот и стой в воротах, как лев, – сказал Генка, крепко завязав тесемки на моем затылке, и приготовился к броску.
   Он от самой входной двери скользил по линолеуму, финтил клюшкой и делал броски не хуже Альметова. А я отбивал шайбу клюшкой и бросался под ноги Генке, как Коноваленко.
   Потом мы носились как бешеные по коридору, боролись на полу, от стука клюшек я слегка оглох, и вышло так, что мы с Генкой одновременно ударили друг друга клюшками по ногам. Тут мы завопили в один голос от боли.
   В этот момент щелкнул замок, и в дверях показались Гопшинские, вернувшиеся из короткометражки.
   Казимир Иванович и Марта Адамовна смотрели на нас, ничего не понимая и прикрыв ладонями рты.
   Я заметил, что лампочка в коридоре горит тускло-тускло из-за поднятой нами пыли.
   Генка быстро опомнился и юркнул в дверь.
   – Что вы делали? – сипло крикнул Казимир Иванович.
   Я посмотрел по сторонам и ужаснулся от того, что мы наделали с Генкой за несколько периодов. Один плинтус совсем оторвался от стенки и треснул. Исцарапанный клюшками и шайбой линолеум был белым, как лед, от упавших со стен и потолка кусочков побелки.
   – Я уверен, что в тебе живет дух разрушения, – сказал, чихнув, Казимир Иванович, – а духа созидания в тебе нет. Ты маленький Аттила!
   – Пусть все остается, как есть! И не смей убирать! Пусть вся квартира полюбуется на дела твоих рук и ног! – добавила Марта Адамовна.
   Я вздохнул, ушел в свою комнату, не вступив в пререкания с соседом, улегся на диван, приложил к шишке на лбу электрический утюг и уныло стал ждать, когда придут с работы мой отец, и мама, и повариха тетя Леля, и кузнец дядя Вася, и их дочка студентка Вика.
   "Да, это моя очередная, причем большая ошибка", – подумал я, достав тетрадь со списком своих ошибок. Завести ее для меня посоветовали отцу соседи.
   И все-таки в тетрадке больше интересных ошибок, чем неинтересных. И потом, разве это ошибка, когда я прыгнул с двумя зонтиками со второго этажа и неудачно приземлился на спину прохожего? С этого самолеты начали изобретать и парашюты. Без таких ошибок нельзя. А вот бачок в уборной можно было и не разбирать. Это, конечно, самая настоящая ошибка. Но почему я маленький Аттила? И как узнать, когда собираешься что-нибудь сделать, ошибка это будет или нет? Наверно, нужно заранее придумать ошибки. Штук пять хотя бы. И тогда будет ясно, чего не следует делать. И в квартире будет спокойно...
   Так я решил и составил на ближайшую неделю список ошибок, которые мне очень хотелось совершить и на которых можно было бы учиться:
   1. Отвести от газовой плиты шланг для горелки и попробовать выдувать приборы, как у химиков.
   2. Побрить кактус. Может, иголки будут длиннее.
   3. Попытаться оживить в ванне килограмм замороженной наваги.
   4. Или достать лягушку, посадить в морозильник, а потом оживить в ванне.
   5. Поймать скворца и научить его говорить.
   "Хватит!" – подумал я.
   Первым пришел с работы мой отец и сразу закричал:
   – Встать! Не притворяйся! Я тебя заставлю сделать ремонт в коридоре! Марш на кухню!
   Я, прихрамывая, поплелся на кухню, где должен был стоя ждать сбора всех соседей для разбирательства моего дела.
   Наконец и Гопшинские, и Анна Сергеевна, и дядя Вася уселись на табуретки, тетя Леля с Викой принялись за чистку картошки, а мой отец заходил из угла в угол. "Придется постоять с больной коленкой. Не могут уж заказать столяру скамью подсудимых", – подумал я.
   Сначала все молчали. Потом взял слово Казимир Иванович. Он всегда был моим обвинителем.
   – Дело не в плинтусе, – сказал он, – а...
   – В свинтусе, – перебила его Вика.
   – Я хочу сказать, – продолжал Казимир Иванович, – что человеку нужно учиться жить в коллективе! Возьмем меня. Что будет, если мы с Мартой начнем играть в коридоре в крокет? Или в городки? А?
   – Вы не ребенок! – отрезала Анна Сергеевна, которая была за меня.
   Мы уже несколько раз ставили вопрос о воспитании нашего жильца Мити. Лично для меня коммунальная квартира была большой школой. А вы посмотрите на линолеум! Прямо дух разрушения! – сказал Казимир Иванович.
   – Все это ерунда по сравнению с детством. Оно у человека одно! – задрожавшим голосом сказала Анна Сергеевна.
   – Заставить его вымыть пол – и дело с концом, – предложил дядя Вася. – На ошибках учатся.
   – Принеси сюда тетрадь своих ошибок! – приказал мне отец. Он считал, что меня должна воспитывать вся квартира.
   Я пошел за тетрадью моих ошибок, и, когда вернулся на кухню, спор из-за меня был в разгаре.
   – Правда, – сказал я. – Как мне учиться на ошибках, когда они не повторяются, а, наоборот, появляются все новые и новые!
   – Нужно не допускать новых ошибок! Нужно думать перед тем, как сделать какой-нибудь шаг, – сказал отец.
   – Вот я сегодня записал пять шагов и теперь их обдумываю, – сказал я, отдавая отцу список. Он прочитал его вслух и тихо удивился:
   – Может, и правда в тебе живет дух разрушения? Ты только попробуй подойти к газу и побрить кактус!
   – И не смей кидать в ванну навагу! – сказала тетя Леля. – Она будет пахнуть!
   – Живодер! Лягушку – в морозильник! – добавила Вика.
   – Ну, положим, это не живодерство, а опыт! – неожиданно вступился за меня Казимир Иванович.
   – А скворца можно мне поучить говорить? – спросил я.
   Тут в кухню вбежала мама и стала доказывать, что некоторые ненавидят меня с первого дня рождения. "Начинается..." – подумал я.
   – О нет, вы ошибаетесь! – возразил Казимир Иванович. – Я только стою за искоренение в человеке духа разрушения и за воспитание духа созидания. Вы знаете, что может быть с ним дальше?
   – Что? Что? – полюбопытствовал мой отец, а мама сказала:
   – Митя, выйди из кухни, закрой дверь, не подслушивай и займись уборкой.
   Меня всегда выгоняли из кухни перед самыми интересными разговорами.
   Я замел в уголок кусочки штукатурки, протер мокрой тряпкой линолеум и подумал: "А вдруг и вправду во мне живет дух разрушения?"
   Тут мама выбежала из кухни со слезами на глазах и сказала:
   – У вас у всех нет сердца!
   – А если тебе завести тетрадь ошибок, она будет в тысячу раз толще, чем Митина! – закричала тетя Леля на дядю Васю.
   Мой отец прошел мимо меня, скрипнув зубами.
   – Ты поссорил меня с мамой!
   Марта Адамовна сказала всем:
   – Стыдно! Мы должны жить так же дружно, как братья Адольф и Михаил Готлибы.
   Она всегда приводила в пример этих двух братьев, игравших зачем-то на одном рояле и часто выступавших по радио.
   В общем, мне стало ясно, что все окончательно рассорились. Я, проклиная Генку и себя, записал содержание моей новой ошибки в тетрадь и от скуки перечитал ее перед сном. Ночью мне приснилось, как братья Адольф и Михаил Готлибы поругались из-за рояля и разрезали его на равные половинки пилой, чтобы никогда больше не выступать вместе по радио. Моя мама не разговаривала с отцом уже три дня. Остальные поссорившиеся соседи не здоровались по утрам друг с другом и вели себя тихо и мрачно. А я старался не попадаться им на глаза. В воскресенье часа в три дня мой отец и дядя Вася ходили по коридору, курили и не говорили, как обычно, про футбол.
   Вдруг зазвенел звонок.
   Я открыл дверь и увидел Лилю, которая год назад ставила в нашей квартире мышеловки. И сейчас в ее руках было четыре мышеловки.
   А год назад мы с Генкой решили тайно уйти летом в турпоход по Якутии, чтобы открыть месторождение алмазов, и начали копить продукты.
   Я сделал в чулане тайник и прятал в него кусочки сала, копченой колбасы, хрустящие хлебцы, сахар и конфеты. И у нас в квартире неожиданно завелись мыши.
   Меня, конечно, разоблачили, а мышей вывели при помощи химии. С тех пор из-за моей ошибки наша квартира была на учете.
   – У нас же нет больше мышей, – сказал я Лиле.
   – Все равно контрольная проверка. Сам виноват, – ответила Лиля, расставила две мышеловки в чулане, две на кухне и ушла, пообещав наведаться через три дня.
   В понедельник утром я заметил, что все соседи с интересом осматривают мышеловки.
   "По-моему, – решил я, – им хочется, чтобы поймалась хоть одна мышка. Это им нужно для зацепки, чтобы примириться..."
   – Странно... пусты... очень странно,– сказал Казимир Иванович.
   – Ведь мышки совсем не вредны, – заметила Анна Сергеевна.
   – Безобидные существа, – добавил мой отец. – Но только не тогда, когда их много. – Он посмотрел на меня одним из своих самых страшных взглядов. На этом разговор закончился. Все притихли и снова помрачнели.
   "Непонятные люди, эти взрослые, – подумал я. – То ругают меня за мышей, то жалеют, что они не ловятся... Но уж если им так хочется, я заглажу свою последнюю ошибку и проявлю дух созидания. Я им достану мышь и докажу, что умею жить в коллективе!" Но где можно было поймать обыкновенную мышь, я не знал и поэтому решил купить в зоомагазине белую.
   И я купил белую мышь с черными глазками, с розовым носиком и с таким же розовым хвостиком. Засунул ее в боковой карман и побежал домой.
   Мышь в кармане сидела смирно, и только изредка я чувствовал, как на груди у меня шевелится теплый комочек.
   Но мышь лучше было подложить в мышеловку утром, для того, чтобы все соседи сразу увидели ее и разговорились.
   Невозможно же в конце концов не разговориться даже с самым страшным врагом, если вдруг увидишь белую мышь. Мы же с Генкой бываем иногда врагами и запросто миримся из-за чего-нибудь интересного...
   Главное, нужно было не дать маме обнаружить мышь раньше времени.
   Я проколол дырочку на крышке коробки из-под печенья "Мария", положил на дно ватку и налил в блюдечко молока. Потом пересадил мышь в длинную коробку. Она бегала по ней, как я по коридору, садилась на задние лапки, смешно умывалась и, видно, не скучала по коллективу, оставшемуся в зоомагазине.
   Я закрыл коробку крышкой и надежно спрятал ее в чулане. "Скорей бы утро! Посмотрим, что будет!"
   Проснулся я раньше всех, посадил мышь в старую мышеловку, которая, на мое счастье, была сделана, как клетка, осторожно опустил створку, а кусочек сыра бросил внутрь – мышке на завтрак.
   Затем я улегся в кровать и стал ждать, что будет дальше. Только я задремал, как на кухне раздался страшный девчоночий визг.
   Я прямо в трусиках бросился на кухню.
   Оказывается, первой увидела мышь Вика. Она уже опомнилась и склонилась над мышеловкой.
   – Ой! Белая! О-о-ой! – завопил я во весь голос, притворившись удивленным.
   И в кухне быстро собрались заспанные соседи и обступили мышеловку.
   – Правда, белая!
   – Поразительно!
   – Она даже симпатична!
   – Умывается! Умывается!
   – Милая... бедненькая!
   – А мне вот непонятно, – сказала Вика – почему ее не прихлопнуло? Как это она пробралась внутрь и еще сыр с собой прихватила?
   Я похолодел, но Вика засмеялась.
   И вот что было странно: все получилось так, как я ожидал, а не наоборот. Все соседи весело разговорились на мышиные темы, а Казимир Иванович рассказал, какую большую роль играют мыши в науке. Он рассказал, что на белых мышах проводятся важнейшие опыты и что если мы быстро побеждаем многие микробы и вирусы, то это только благодаря белым мышам и крысам – добрым друзьям людей.
   Тут я пожалел, что не купил крысу, а Анна Сергеевна, которая раньше не умела быстро мириться, принесла в кухню кота Машку и сказала:
   – Вы видели когда-нибудь Кота-вегетарианца? Ах, не видели? Так вот он – перед вами. Ест только молоко и овощи! Смотрите! Митя, достань мышку!
   Я достал мышь и поднес ее к самому носу Мишки. Он даже не облизнулся. Только добродушно замурлыкал.
   – Давайте, – сказал я, – сделаем ящик и посадим в него мышь. И пусть Мишка с ней играет. Ведь лев играет в клетке с собакой, и им весело.
   – Это называется симбиоз. Дружное совместное существование, – сказал Казимир Иванович. Он разошелся и сделал маленькую лекцию о птицах, спасающих гиппопотамов от всяких насекомых, о рыбках-прилипалах, о крокодилах и других животных...
   Наверно, всем нашим соседям стало неловко оттого, что кот Мишка может дружно жить с белой мышью, а они ссорятся из-за пустяков.
   Когда все ушли на работу, я спросил у Казимира Ивановича:
   – Мышь в мужском роде пишется "мыш" без мягкого знака?
   Он засмеялся и сказал:
   – А тебе не хотелось убить эту мышь? – Я даже покраснел от обиды. – Прости, что я так подумал, – извинился Казимир Иванович, и мы первый раз в жизни как следует разговорились.
   Я пообещал ему, что уничтожу в себе дух разрушения до конца, но все-таки пожалел, что нельзя побрить кактус и оживить в ванне килограмм наваги.
   "Зато я научу говорить скворца!" – решил я и побежал в школу.